Роман Абинякин - Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг
Неформальный авторитет «цветных» на практике подспудно поощрялся командованием, выражаясь и в стремлении штабных чинов быть хотя бы номинально причисленными к именным частям. Так, в июле 1919 г. в списки 1-го Марковского полка, более того — в самую почетную 1-ю «роту генерала Маркова», где служили в основном «коренные марковцы», — попал помощник начальника разведывательного отдела штаба Главнокомандующего ВСЮР капитан Б. Г. Шкилль, — правда, тоже первопоходник.[687] В оперативном отделе того же штаба служили дроздовцы-походники B. C. Дрон и П. В. Колтышев.[688] Охранная рота и Особая офицерская Ставки Главнокомандующего ВСЮР рота состояли из марковцев и, по некоторым сведениям, условием перевода туда были участие в 1-м Кубанском походе и наличие ранений.[689] Шоферы Ставки тоже набирались из марковцев; Марковская инженерная рота обеспечивала связь штабов армий и корпусов в масштабах ВСЮР.[690] Внутри самой Добровольческой армии, вполне естественно, адъютантами командующего были дроздовец (знаменитый «адъютант его превосходительства» самозваный капитан (прапорщик) П. В. Макаров, агент большевиков) и поручик-марковец.[691]
С другой стороны, тот же Деникин весьма настороженно воспринимал преторианские амбиции «любимцев», что служило основанием некоторого торможения служебного роста молодых и энергичных кадров. Известно, как к концу 1919 — началу 1920 гг. начальники дивизий, командиры бригад, а то и полков, Манштейн, Пешня, Скоблин, Туркул, Харжевский, в большинстве 25-30-летние, претендовали на генеральство, но от Деникина его так и не дождались. Капризность и эгоцентризм Добровольческого корпуса проявились в требовании его командира Кутепова от 23 февраля 1920 г. об исключительных преимуществах при возможной эвакуации, о фактическом предоставлении ему диктаторской власти по всему маршруту отступления и о контроле над отъездом Ставки и правительственных учреждений. В заключении Кутепов многозначительно подчеркнул, что выступает «в полном согласии со строевыми начальниками, опирающимися на голос всего офицерства»; Деникин в «Очерках Русской Смуты» отметил свою реакцию предельно четко: «Вот и конец».[692] Как проговорился Кутепов, он и предполагал именно такую реакцию.[693] Данный сюжет до сего времени никем не рассматривался, тогда как он заслуживает пристального внимания.
Казалось бы, весьма непонятна реплика Деникина о совершенно другой дате, когда генерал писал, что день 28 февраля стал одним из самых черных дней в его жизни. Особенность деникинских мемуаров состоит в чрезвычайном обилии недомолвок относительно событий тех дней. Только архивные материалы помогают прояснить ситуацию. Как раз 28 февраля начальник Дроздовской дивизии генерал-майор Витковский начал зондировать почву о переходе Добровольческого корпуса на сербскую службу, ссылаясь на разрешение Деникина, который в действительности нечего не подозревал.[694] (Впрочем, начдив искренне верил в деникинское согласие, так как был намеренно дезинформирован Кутеповым, начавшим интригу против Главнокомандующего и пытавшимся внушить тому уверенность во всеобщем недовольстве добровольцев.) Сербские представители передали письмо Витковского, где прямо говорилось о поручении Кутепова, Деникину, для которого оно, естественно, «оказалось совершенно неожиданным». Скорее всего именно тогда, а даже не под влиянием кутеповской телеграммы, Главнокомандующий впервые подумал об уходе уже вполне определенно.
Почти сразу же по прибытии в Крым, едва не у трапа транспорта, Кутепов, судя по его докладу Деникину, получил приглашение командира Крымского корпуса генерал-майора Слащова прибыть к нему в штаб, в Джанкой, где тот заявил о всеобщем недовольстве Главнокомандующим и о якобы готовящемся 23 марта совещании представителей армии, флота, духовенства и населения, которое «попросит» его уйти. Слащов пригласил Кутепова принять участие, упирая на отрицательное отношение к Главнокомандующему и в Добровольческом корпусе, но встретил отказ со ссылкой на лояльность добровольцев. Командир Добровольческого корпуса тотчас отбыл в Феодосию и доложил Деникину о случившемся. Такова версия Кутепова
Однако она вызывает большие сомнения. Слащов в воспоминаниях ни словом не обмолвился ни о встрече с Кутеповым, ни о подобном разговоре. Более того, он прямо указывал на кутеповское стремление заменить Деникина собой, основанное на склонности к интригам, а неудачу замысла объяснял отсутствием чьей бы то ни было поддержки. Конечно, отношения двух командиров корпусов были недоброжелательными, но именно поэтому мы не вправе отдавать исключительное предпочтение версии одного из них. Допустив, что Кутепов действительно стремился подтолкнуть Главнокомандующего к уходу и занять его место, можно убедиться, что все его прежние и последующие поступки тех дней оказываются уже не противоречивыми, а весьма логичными и последовательными.
В составленной в эмиграции записке командир Добровольческого корпуса, описывая встречу со Слащовым, трактовал ее уже несколько иначе. Он признался, что, характеризуя настроения подчиненных, сделал оговорку — «хотя и есть, может быть, некоторая критика штаба Главнокомандующего, в связи с оставлением территории Юга России и эвакуацией в Крым».[695]
По свидетельству же генерал-майора Шапрона-дю-Ларрэ, Кутепов по прибытии в Феодосию вел себя очень странно. На вопрос о цели приезда он отвечать сначала отказался, и только после уговоров заявил: «Плохо, очень плохо. В армии идет брожение, недовольство»,[696] — после чего был допущен к Деникину немедленно. Затем, выйдя из кабинета, «он был еще более нервным. Гортанно сказал, что генерал Деникин отказывается быть Главнокомандующим. В ответ Шапрон-дю-Ларрэ высказал твердое убеждение, что такое решение явилось исключительным следствием кутеповского визита и превратно поданной информации. Кутепов возразил: «Я сказал то, что есть. Все части недовольны Ставкой и не желают больше видеть во главе генерала Деникина», — и повторил: «Части Добровольческой армии не хотят Деникина».[697]То есть тональность высказываний резко отличалась от той, о которой сообщал сам Кутепов.
Однако в дальнейшем разговоре выяснились его серьезные преувеличения, так как в качестве примера недовольства были приведены только корниловцы и кавалеристы; более того, командир корпуса признал совершенную лояльность дроздовцев, алексеевцев и почти всех марковцев. Совершенно сменив тон и впав в задумчивость, Кутепов признал, что недовольная депутация корниловцев еще не мнение всей дивизии, и обещал категорически потребовать от Деникина остаться. Возможно, генерал спохватился и стал пытаться замаскировать собственные расчеты, которые едва не раскрыл; возможно же, он намеренно обнаруживал их, чтобы оказывать психологическое давление на Главнокомандующего. Но Деникин все равно был совершенно потрясен. Столь же глубокое впечатление визит командира Добровольческого корпуса произвел и на смещенного с должности начальника штаба и назначенного помощником Главнокомандующего генерала Романовского, который первым подал мысль о сборе старших начальников.[698]
Излагая содержание разговора, Главнокомандующий отмечал, что Кутепов доложил ему о надежном и удовлетворительном настроении в двух дивизиях корпуса, а еще в двух — о неблагополучном.[699] В сочетании с сообщением о «происках» Слащова информация Кутепова преследовала несколько целей. Во-первых, «всеобщее недовольство» окончательно толкало впечатлительного Деникина на уход. Во-вторых, очернялся Слащов как претендент на власть — и как конкурент. В-третьих, сам Кутепов, открыто докладывавший о положении, оборачивался прямо-таки столпом верности. Вызов старших начальников Кутепов поддержал, причем предложил не собирать совещания, а обсудить положение с ними поодиночке. Его расчет можно увидеть и тут: поставить Деникина перед лицом суммарного общего недовольства, а самому быть рядом и надеяться — в роли «верного советника» — на передачу власти. Но Главнокомандующий разом спутал карты, поставив Кутепова перед фактом созыва Военного совета с правом избрания преемника. Весьма показательно, что идея совещания, к тому же под председательством не Деникина, а генерала Драгомирова, вызвала одинаковое недовольство и Кутепова, и Слащова.[700]
Отсюда объяснимо и на первый взгляд непоследовательное поведение командира Добровольческого корпуса в день начала заседаний. На предварительном совещании старших начальников Дроздовской дивизии «было единогласно решено просить генерала Деникина остаться у власти, так как все мы не могли мыслить об ином Главнокомандующем». Пришедший позже Кутепов говорил о твердом желании Главкома оставить свой пост, но это не поколебало единодушия дроздовцев. «У всех нас было впечатление, что генерал Деникин пришел к своему решению вследствие какого-то разногласия, интриг и выраженного ему недоверия… Нам было совершенно непонятно поведение генерала Кутепова, а потому большинство ушло с заседания неприязненно настроенными против него», — вспоминал один из участников, генерал-майор М. Н. Ползиков. Тоже повторилось и на совещании всех старших начальников корпуса. «Генерал Кутепов сидел грустный, как бы подавленный, и неоднократно заявлял о твердом решении генерала Деникина… Невольно вспомнились слухи о его неладах с генералом Деникиным и о «подкапывании». Это было совершенно неправдоподобно, но тем не менее не было объяснений молчаливому, пассивному, а потому непонятному» поведению командира корпуса.[701]
