Питер Хизер - Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть
В течение нескольких лет, последовавших за этим неблагоприятным началом, Юстиниан – согласно всем источникам, а не только по рассказам Прокопия – неустанно трудился, чтобы добиться реальной власти и стать человеком, которого нельзя не принимать во внимание в ближайшем будущем как прямого наследника старого императора. Но это не означало, что его место во власти оставалось надежным. Престолонаследие от дяди к племяннику было не автоматическим в мире константинопольских политиков, а именно тем, что не случилось со смертью Анастасия. И среди других возможных кандидатов племянники Анастасия все еще находились при дворе; кто-то из них занимал очень высокий пост, а римские имперские режимы всегда представляли собой коалиции могущественных людей. К лету 527 г. Юстиниан проложил себе путь к трону, но его положение во власти было все еще зыбким. Занявшись этими огромными и рискованными проектами, он хотел заработать достаточный политический капитал, чтобы превратить простое занятие трона во власть, действительно правящую. Успех на любом фронте должен был продемонстрировать, что реальная сила Божества прочно подпирает трон Юстиниана и он полностью законный правитель римского мира[114].
В эти несколько месяцев своего правления Юстиниан выступает в качестве одаренного творческим воображением, честолюбивого человека, поймавшего свою удачу и стремившегося воспользоваться двумя главными идеологическими путями, открытыми императору Восточной Римской империи для укрепления своей власти. Этот образ существенно отличается от любого другого, возникшего как нормальная реакция на совершенно противоречивые портреты Юстиниана, но его точность подтверждается некоторыми подробностями последовавшей реальной законодательной реформы. Сильная сторона кратчайшего пути уже имелась фактически в главном плане проекта. Версия Феодосия необходимой реформы римской законодательной системы, как вы помните, представляла собой один окончательный суперкодекс, в котором должны были быть объединены заявления императора и письменные труды юрисконсультов в одно-единственное облачение, сшитое без единого шва. Версия Юстиниана представлялась гораздо менее амбициозной и завершилась двумя не такими уж суперкодексами: один должен был включать законы империи, а другой – материалы юрисконсультов. Это было проще, но оставались открытыми потенциальные проблемы, связанные с отсутствием согласия или – что более вероятно – расхождениями в акцентах между двумя группами материалов, которые честолюбивый адвокат мог использовать в суде. Быстрота, с которой продвигались реформы Юстиниана, сама по себе весьма показательна. Как было прокомментировано в кодексе Constitutio Tanta, подтвердившем законный статус кодекса 16 декабря 533 г., когда впервые объявили задачу, никто не ожидал, что она будет выполнена менее чем за десять лет (десять лет ушло у команды Феодосия на то, чтобы составить свой свод законов империи)[115]. На то, чтобы втиснуть выполнение задачи в три года, требовалось гораздо больше, чем просто оперативность, отражающая скорее величину политической воли и капитала, который режим Юстиниана был готов вложить в разрубание многих юридических гордиевых узлов, с которыми он сталкивался. Некоторые свидетельства этого процесса дошли до наших дней.
Важнейшей стратегией для устранения разногласий юрисконсультов была последовательность так называемых «пятидесяти решений», которая с помощью нового законодательства разрешила ряд трудных моментов в римской юриспруденции. Величайший современный исследователь этого процесса считает, что на самом деле их было гораздо больше пятидесяти, но всех их втиснули между 1 августа 530 г. и 30 апреля 531 г. (еще одно указание на то, что приготовления шли уже вовсю, прежде чем о проекте официально объявили в декабре 530 г.). Некоторые из этих проблем существовали веками, и такое быстрое их решение являлось не вопросом логического обсуждения или административной оперативности, а способом сделать так, чтобы споры прекратились перед лицом законных интересов, которые сохраняли, безусловно, разногласия к своей собственной выгоде в предыдущих поколениях. Отчасти ответ на вопрос, как Трибониан и Юстиниан справились с этой задачей, состоял, несомненно, в грубой силе (как мы вскоре увидим с большими подробностями), но они также предложили сделку некоторым из заинтересованных сторон. В окончательном восстановлении юридической профессии в Восточной Римской империи главное место занимали представители правовых школ Константинополя и Бейрута, которые, по-видимому, были самыми известными. Однако в самом конце этого процесса две другие правовые школы – Кесарийскую и Александрийскую – недвусмысленно «задвинули», а их преподавателям больше не разрешалось брать учеников. Это классическое правило «разделяй и властвуй». Согласие самой выдающейся части правового истеблишмента на пакет реформ получили отчасти благодаря гарантии того, что они получат дуополию на рынке юридического образования, обеспечив себе тем самым более высокие доходы, чем они до этого получали[116].
Вкратце, законодательная реформа Юстиниана была в равной степени как правовым, так и политическим проектом, причем таким, который подгоняли всеми возможными способами, потому что его успех считался необходимым для престижа режима. «Весь свод законов» – одно из вводных уложений к законченному труду – утверждал, что «все теперь реформировано и переустроено», но было оставлено несколько нерешенных моментов, чтобы работу довели до конца. Больше всего мне нравится окончательное указание на глубочайшую истину этого высказывания, которое содержится в Constitutio Tanta. Главной целью второго этапа законодательной реформы были сокращение юридического материала, ликвидация лишнего, повторений и, прежде всего, противоречий. В отношении повторений Tanta дает такой комментарий:
«Случись так, что в том или ином месте в таком большом сборнике юридических норм, взятых и так из огромного числа книг, окажутся случаи повторения, к этому никто не должен быть строг: скорее это следует отнести, во-первых, за счет человеческой слабости как части нашей натуры… Также следует иметь в виду, что существуют некоторые чрезвычайно краткие нормы, в которых повторение можно допустить ради благой цели».
Так что не будьте к нам слишком строги, если найдете какие-то повторения, но их не так много, и они оставлены там, вероятно, намеренно: как замечательный пример бессмысленного прикрытия тыла, как вы, скорее всего, обнаружите. Лучше всего комментарии к противоречиям:
«Что касается любых противоречий, встречающихся в этой книге, ни одно из них не имеет никаких притязаний на место в ней; никаких противоречий и не будет найдено, если мы полностью рассмотрим основания разночтений; будет найдена какая-нибудь особая отличительная черта, какой бы неопределенной она ни была, которая покончит с обвинением в непоследовательности, придаст другой вид вопросу и охранит его от обвинений в расхождении во мнениях[117]».
Так что нет в книге никаких противоречий, и если вам кажется, что вы нашли одно такое, то подумайте еще немного, и вы обнаружите способ сделать так, чтобы оно исчезло. Министерство правды Оруэлла не могло бы создать лучше. Реформу проталкивали в колоссальной спешке посредством политической сделки с частью юридического истеблишмента, и даже члены комиссии понимали, что, торопясь, они не полностью разрешили проблемы.
Поэтому едва ли удивительно, что проект законодательной реформы в лице Трибониана как его главного архитектора должен был стать спорным вопросом в политических беспорядках, которыми отмечены первые годы правления Юстиниана. Это не обязательно являлось реакцией на частности «пятидесяти решений» или каких-то других аспектов законотворческой работы комиссии, а просто отражало тот факт, что ставки были так высоки. Успешная реформа сделала бы Юстиниана неприкасаемым в политическом смысле, поэтому естественно, что те, кто ему противодействовал, старались ей помешать. В этой связи в руках оппонентов Юстиниана оказался настоящий козырь – другая крупная игра императора привела к беде.
Кавад ответил на оскорбительный отказ Юстиниана предсказуемым вторжением на римскую территорию на главной месопотамской границе между двумя империями. В то же самое время он начал расшатывать римские интересы в Лазике и Иберии – двух пограничных государствах между империями на Кавказе и в восточной части Черного моря (карта 5). В 528 г. две попытки римлян угрожать Нисибису – главному опорному пункту персов в Месопотамии потерпели поражение, и перед Константинополем открылась безрадостная перспектива. От зарождающейся катастрофы римлян спасла их победа в 530 г. под Дарой – главной базой римлян против персидского войска, которое пришло ее осаждать. Победу завоевал Велизарий (его теперь сопровождал Прокопий), и власть ее отпраздновала. Но оказалось, это было преждевременным. В 531 г. персы совершили неожиданное нападение на римскую территорию, и Велизарий потерпел поражение в Каллиникуме, настолько тяжелое, что была назначена комиссия для расследования его обстоятельств[118]. К концу 531 г. над головой Юстиниана начали собираться грозовые тучи. Если оставить в стороне победу под Дарой, персидский гамбит потерпел неудачу. После Каллиникума Юстиниан не мог больше претендовать на военный успех в борьбе со старым врагом как доказательство того, что за его властью стоит Бог. Над императором начали кружить политические стервятники.
