Дмитрий Емец - Сборник фантастических рассказов
— С какой организацией? — быстро спросил Антон Данилов. Раньше он сидел в стороне, но, услышав знакомое слово, оживился.
— Ну там с медалями, с дипломами. Если уж устраивать олимпиаду, то по всем правилам, — сказал Филька.
— Организацию я беру на себя! — заявил Антон Данилов. — Это за милую душу!
Только, само собой, деньги нужны. Нас в классе сколько человек? Тридцать? Вот пускай каждый по десять рублей принесёт и мне сдаст.
— Тридцать на десять будет триста! — присвистнул Коля Егоров. — Ого-го!
Целых триста! С каждого вроде немного, а вместе какая куча денег получается!
На другой день весь класс — кто-то добровольно, а кто-то и не очень – принёс Антону деньги. Данилов сидел с толстой тетрадью, на которой фломастером было выведено: «НА АРГАНЕЗАЦИОНЫЕ НУЖДЫ». За его спиной горой маячил Петькой Мокренко, которого Антон пригласил к себе личным телохранителем.
— Ты смотри, чтобы все было путём: дипломы, медали, газированная вода для банкета, — напутствовал Антона Филька.
— Сразу предупреждаю, что медали будут не золотые, — сказал Антон. В руках у него была толстая пачка десяток.
— Ясно, что не золотые, но тоже, чтобы не хухры-мухры, — вставил Колька Егоров.
Филька Хитров взял листок бумаги и стал сортировать всех желающих по видам спорта. Очень скоро образовалось две воллейбойных команды, дюжина легкоотлетов, четыре прыгуна, три стрелка, пять гимнастов, два теннистиста и единственный метатель ядра, он же единственный боксер, штангист и единственный борец-классик — Петька Мокренко.
— Так не пойдет! — заявил Коля Егоров. — Одному нельзя. Не сам же с собой ты будешь соревноваться. Значит, эти виды спорта из олимпиады снимаем.
— Я тебе сниму! Снял уже один такой, — мрачно пригрозил Мокренко, которому весьма улыбалось без борьбы заполучить сразу четыре золотых медали.
Вскоре весь хитровский лист оказался исписан сверху и донизу. Каждый нашел себе вид спорта, в котором, как он надеялся, ему не было равных. Один Антон отказался участвовать в соревнованиях.
— Я пас. У меня работа другая. Я организатор! — заявил он.
Наконец наступила суббота. Зал был переполнен спортсменами и болельщиками.
Физкультурник Андрей Тихоныч, о котором Колька Егоров насмешливо говорил, что он состоит только из брюха и свистка, важно прошествовал на судейское место.
— Ну чего? Я готов! — сказал он глухим басом.
Олимпиада началась. Протекала она шумно, и как всякая олимпиада, была полна сюрпризов. Оказалось, что тихоня Катя Сундукова, стабильно прогуливающая физкультуру, быстрее всех бегает стометровку, а у коротконожки Васьки Попова оказывается, отличный тройной прыжок.
В результате Филька завоевал «золото» в беге на восемьсот метров, Колька Егоров — в гимнастике и теннисе, Мокренко — в борьбе, Сундукова — в беге, Аня Иванова — в художественной гимнастике, Васька Попов — в тройном прыжке, а Кирилл Чуйрыло, которого всю жизнь дразнили очкариком, выбил в стрельбе из пневматической винтовки три десятки подряд. «Серебро» и «бронза» тоже были распределены соответственно. В классе практически не осталось человека который не получил бы награды по тому или иному виду спорта.
— Ну что, ребята, хорошо потрудились! На физкультуре, небось, и на треть так не выкладывались. Буду теперь знать, на что вы способны! — благодушно сказал Андрей Тихоныч.
— Пора награждать! — крикнул Филька Хитров.
— Точно пора! Где призы? — нетерпеливо закричал Мокренко, выуживая в толпе болельщиков Антона Данилова.
Антон Данилов, вокруг которого все сгрудились, вначале долго чесал нос, а потом невнятно пробормотал, что никаких призов нету.
— Как нету? А деньги где? — нахмурился Коля Егоров.
— Э-э… Тут такое дело… — замялся Антон.
— Говори, где деньги!
Данилов вздохнул.
— Я их того… в игровых автоматах просадил. Решил зайти по дороге — все равно, думаю, хватит на призы. Вначале тридцать рублей ухнул, потом еще тридцать, а потом и сам не понял, куда все делось.
— О чем же ты думал?
— У меня был доскональный расчет! — сказал Антон. — Я думал, что на последние деньги отыграюсь. Там автомат такой есть с ручкой — ручку дергаешь колеса крутятся. Три семерки в ряд выкрутится — сразу все загребаешь.
— И что, выкрутилось?
— Нет, не выкрутилось, — уныло признал Антон.
Петька Мокренко по-медвежьи заревел и надвинулся на Данилова.
— Значит, «не выкрутилось?» Сейчас я из тебя самого свою медаль выкручу! – заорал он.
Антон выскочил из зала и, петляя как заяц, прыгая через заборы, бросился наутек. И, хотя за ним гнался весь класс, догнать его никто не сумел. Так организатор-растратчик Антон Данилов проявил себя как непревзойденный олимпийский чемпион по бегу с препятствиями.
ДВЕ СТАРУХИ
рассказ
На Домодедовском кладбище на бедные могилы ставят железные кресты с многочисленными завитушками. Эти кресты как бы входят в минимальный похоронный набор, вместе с гробом и небольшой гранитной табличкой с указанием фамилии даты смерти и номера записи в инвентарной книге. Художественный смысл этих завитушек, очевидно, в том, чтобы, как можно более ослабив сходство креста с крестом, перевести его просто в разряд недорогих безвкусных памятников.
На могиле Марьи Никитичны Николаевой, появившейся летом 1992 года, нет даже такого креста. Почему-то именно в тот день они закончились, а потом уже никто не удосужился его поставить. Ничего не осталось от ее телесного существования — ни имени, ни креста, ни даты рождения.
Земля на могиле быстро провалилась, образовав плоское углубление, в котором весной долго задерживалась вода, а сама могила заросла бурьяном васильками и каким-то особым сортом репейника с мягкими, как кисточки цветами. Если развести руками бурьян и репейник, то еще с год можно было увидеть проволочный каркас венка с надписью на ленте: «От жильцов дома». Земля приняла свою дочь и сомкнулась над ней, обратив ее в бурьян и васильки.
Более того, в своем стремлении затеряться и совершенно забыться старушка ухитрилась исчезнуть даже из кладбищенских книг, причем сделала это самым невероятным и мистическим образом. Когда несколькими годами спустя одна из ее прежних знакомых, не присутствовавшая на похоронах, вздумала зачем-то отыскать ее могилу, то оказалось, что вследствии конторской путаницы Никитичну смешали в книгах с какой-то другой Николаевой, впоследствии перезахороненной.
Исчезнуть таким образом было вполне в духе Никитичны. Пьеса ее жизни закончилась именно тем аккордом и в той тональности, в которой она всегда протекала. Никитична канула в землю как в воду, и быстрая смерть ее никого не побеспокоила и не потревожила. Свой быстрый и полный расчет с миром она совершила в обычной своей спешащей и взбаломошной манере.
Возможно, рассказ бы и не состоялся, если бы не еще одна могила появившаяся на том же Домодедовском, уже почти захороненном кладбище, двумя годами спустя. На этот раз могила не была безымянной. На ней довольно скоро появилась аккуратная гранитная плита с керамической фотографией худощавой женщины с белыми, химически завитыми волосами. В выражении ее длинного, слегка ассиметричного лица было что-то язвительное и вместе с тем недовольное, как если бы она считала всех себе обязанными.
Была и еще одна бросавшаяся в глаза деталь. Женщине на снимке было на вид лет пятьдесят, обычная же кладбищенская игра в вычитание давала в результате на четверть века больше. Впрочем, это обычное дело. Родственники всегда подбирают наиболее удачные и характерные снимки. Часто на могиле девяностолетнего старца можно увидеть его таким, каким он был в двадцать лет.
Итак, надпись на плите гласила:
Ирина Олеговна Симахович 12.05.1919–3.04.1994.
С появлением этой могилы круг сомкнулся. Полюса соединились. Они снова были вместе: две старухи, две неразлучные подруги, два антагониста, два врага…
* * *Никитична происходила (хотелось бы сказать «проистекала») из какой-то рязанской деревушки, откуда до Рязани, по ее словам, было тридцать километров.
Тем не менее за первые восемнадцать лет своего существования она ухитрилась побывать в Рязани лишь однажды. То ли Марью туда не брали, то ли ее саму туда не особенно тянуло — скорее всего и первая и вторая причины были тесно слиты.
А потом как-то сразу, внезапно, не дав времени на раскачку, судьба забросила ее в город, причем не в Рязань даже, а сразу в Москву. Произошло это, по-видимому, году в тридцать девятом, в сороковом. Можно предположить что это явилось для Никитичны потрясением, однако люди того времени действительно были богатыри и великаны. Довольно скоро Марья пообвыклась и втянулась, утешая себя немудреной мыслью, что раз так случилось, значит так надо.
