Святослав Рыбас - Жизнь и смерть Петра Столыпина
Ни любви, ни уважения во Франции к России нет, но вместе с тем Франция, ненавидя и боясь Германии, совершенно естественно стремится к тому, чтобы быть связанной с Россией военными союзами и договорами».
Об Америке Столыпин отзывался иначе. Он видел в США не соперника, а союзника и предполагал в ближайшее время поехать в Вашингтон и «в разговоре с Президентом и Государственным секретарем найти общие пути к более тесному и дружескому сближению России с Соединенными Штатами».
Столыпин надеялся «повлиять на прессу и общественные круги, чтобы путем личного посещения России большой группой представителей законодательных палат, корреспондентов и общественных деятелей Соединенные Штаты могли бы иметь возможность убедиться в том, что в России существует свобода и нет того угнетения национальностей, населяющих Россию, о котором распространяют слухи враги России».
Он надеялся привлечь США к идее Международного парламента.
«Считая вполне возможным, что в будущем в России, как и в каждом государстве, могут меняться формы управления государственного режима, но русский народ по своему характеру, по своим взглядам, в своем отношении к людям не будет меняться и лишь об одном не будет забывать, кто его враги и кто его друзья. Народы Западной Европы безусловно значительно культурнее русского народа, но его искренними друзьями никогда не будут; и может быть, только за океаном русский народ скорее в состоянии будет рассчитывать на то, что его поймут и пойдут ему навстречу. Равным образом народы Северной Америки всегда могут рассчитывать на то, что русский народ со своим русским радушием, со своей отзывчивостью и доброй душой, с искренним сердцем отзовется и во всем пойдет навстречу Америке, которой Россия и раньше помогала».
Теперь уже не имеют никакого практического значения эти заметки о будущем. Во многом Столыпин предвосхитил историю, — это и Организация Объединенных Наций, и закат Британской империи, и поражение Германии в войне. Единственно, в чем как будто не угадал, — с Америкой.
Впрочем, в 1920 году, когда Англия стремилась всячески содействовать отделению от России прибалтийских и закавказских территорий, раздался трезвый голос Соединенных Штатов Америки, предупредивших нотой Государственного секретаря Кольби, что США против разделения России.
Когда в октябре 1919 года Литовский Национальный Комитет обратился к правительству Соединенных Штатов с просьбой признать их самостоятельное государство, то государственный департамент Соединенных Штатов ответил, что, руководимый чувством дружбы и обязательной чести по отношению к великой нации, храброе и геройское самопожертвование, которое содействовало успешному окончанию войны, Соединенные Штаты не могут признать Балтийские страны как отдельные государства, независимые от России.
А если посмотреть в будущее, то не исключено, что в связи с объединением Германии и разрушением прежних балансов сил предвидение — Столыпина оправдается.
Заканчивалось лето в поместье. Совсем недолго оставалось до отъезда Петра Аркадьевича в Киев на торжества по поводу открытия памятника Александру II. Он ожидал увидеть там оживление общественной жизни после прошедших по новому закону о земстве выборов.
Незадолго до отъезда Столыпину явился во сне его университетский товарищ Траугот, с которым он поддерживал дружеские отношения, и сказал: «Я умер. Прошу тебя позаботиться о моей жене». Телеграмма с печальной вестью пришла на следующий день.
Уезжать в Киев Столыпину не хотелось. На сердце была тяжесть.
25 августа он прибыл в Киев. Вызвал министров. Здесь был намечен съезд деятелей новых северных и юго-западных земств. В земствах Столыпин видел единственный путь организации жизни страны, не отлучавший наиболее активную часть народа, в том числе и интеллигенцию, от власти, а втягивающий ее в активное строительство.
Остановился Столыпин в доме генерал-губернатора Ф. Ф. Трепова на Институтской улице, неподалеку, на той же улице, в доме конторы государственного банка, — В. Н. Коковцов. Почему-то Столыпину не выделяли экипажа, и он испытывал неудобства, был вынужден нанимать транспорт для поездок. Настроение его не улучшилось. Он слышал о возможном покушении на него, но не придавал этому значения. Ходил без охраны по Институтской к Коковцову. Только признался ему:
«Я чувствую себя здесь, как татарин вместо гостя. Нечего нам с вами здесь делать».
Он угадывал, что его «полуотставка», вероятнее всего, закончится отставкой.
29 августа в Киев прибыл царь с семьей. Начались большие торжества, посещение святынь «матери городов русских», Софийского собора и Печерской лавры. Стояла прекрасная погода, теплая, чуть пронизанная осенней прохладой. Древний Киев, золотые купола соборов, крест Святого Владимира над Днепром — все дышало спокойствием и красотой.
Первого сентября, примерно в полночь, в помещении Киевского городского театра допрашивали бледного молодого человека, в разорванном фраке. У него был рассечен лоб, выбиты два зуба, на лице — ссадины. Только что он тяжело ранил председателя Совета министров Столыпина.
— Зовут меня Мордехай Богров, — хладнокровно отвечал на вопросы жандармского подполковника молодой человек. — Вероисповедания иудейского, от роду двадцать четыре года, звание помощника присяжного поверенного. Проживаю в Киеве, Бибиковский бульвар, дом четыре, квартира семь.
Богров признался, что давно решил убить Столыпина и искал способ, как совершить покушение. Решил, что надо войти в доверие к начальнику городского охранного отделения Кулябко. Обратился к нему с вымышленными сведениями, что некий молодой человек готовится убить одного министра и в настоящее время проживает в квартире Богрова.
Из допроса следовало, что Кулябко был введен в заблуждение, стал содействовать Богрову в надежде, что тот поможет разоблачить террориста, и дал ему пропуск в театр на парадное представление оперы «Сказание о Царе Салтане».
Далее Богров более подробно объяснил, как дурачил начальника охранного отделения, и признался, что ранее был связан с анархистами.
«Покушение на жизнь Столыпина произведено мною потому, что я считаю его главным виновником наступившей в России реакции, то есть отступления от установившегося в 1905 году порядка: роспуск Государственной Думы, изменение избирательного закона, притеснение печати, инородцев, игнорирование мнений Государственной Думы и вообще целый ряд мер подрывающих интересы народа. С середины 1907 года я стал давать сведения охранному отделению относительно группы анархистов, с которыми имел связи. В охранном отделении состоял до октября 1910 года, но последние месяцы никаких сведений не давал. В сентябре 1908 года я предупредил охранное отделение о готовящейся попытке освободить заключенных в тюрьму Тыша и „Филиппа“. Необходимо было немедленно принять меры, и я предложил Кулябко арестовать и меня. Я был арестован и содержался в Старокиевском участке две недели.
В охранном отделении я шел под фамилией «Аленский» и сообщил сведения о всех вышеприведенных лицах, о сходках, о проектах экспроприации и террористических актов, которые и рассматривались Кулябко. Получал я 100-150 рублей в месяц, иногда единовременно по 50-60 рублей. Тратил их на жизнь».
Допрос продолжался до пяти часов утра беспрерывно и закончился на том, что Богров опознал свой браунинг.
Арестованного усадили в карету и отправили в киевскую крепость. С одной стороны от него сидел киевский полицмейстер полковник Скалой, с другой — жандармский полковник, державший в руках взведенный револьвер. Следом ехали еще в трех экипажах жандармы. Богрова поместили в Косом капонире, в одиночной камере.
Что же произошло?
Утро первого сентября было великолепным. В небе ни облачка, тепло и хорошо. С утра царь отправился смотреть маневры, затем в семнадцать часов на ипподроме в Печерске должен был произойти в его присутствии смотр «потешных» (подростков, занимающихся военной подготовкой), а вечером в театре предстоял прекрасный спектакль.
Настроение киевским начальникам портило сообщение о появлении неизвестной террористки, которая намеревается произвести террористический акт против Столыпина. Но не исключена попытка и цареубийства.
Впрочем, Петр Аркадьевич был спокоен и выходил на улицу один.
После обеда за ним прислали из охранного отделения закрытый автомобиль и повезли в Печерск.
Ярко светило солнце. Перед трибунами выстроились в шахматном порядке киевские гимназисты в белых рубахах, лучшая охрана царя. Столыпин вышел из автомобиля, стал подниматься по лестнице. Его то и дело останавливали приветствиями. Киевский губернатор Алексей Федорович Гирс торопил, опасаясь непредвиденного. Возле одной из лож Столыпин приостановился, какая-то пожилая дама кивнула на его ордена и спросила Бог знает зачем: «Петр Аркадьевич, что это за крест у вас на груди, точно могильный?»
