Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 2
Председатель. — Так что вы тем самым проявили некоторую деятельность, как член союза русского народа. Вы значитесь или не значитесь в списках союза русского народа?
Макаров. — Никогда, никогда.
Председатель. — Так что это было совещание некоторых правых деятелей по вопросу о том, надлежит ли созвать съезд организации, в которую некоторые из совещавшихся и не входили?
Макаров. — Я считал, что это политическое событие, может быть, очень мелкое, касающееся жизни правых групп, правых политических деятелей. Это было собрание лиц, которые не участвовали в самом союзе, но которые должны были высказать свой взгляд по вопросу о том, своевременно ли выступление с такого рода актами с точки зрения тактики правых. Я, по крайней мере, считал так, потому что никогда к союзу русского народа не принадлежал…
Председатель. — Почему вы считаете, что ваше отсутствие на съезде было бы демонстративной неприятностью?
Макаров. — По крайней мере, так они объяснили мне, упрашивая меня заглянуть на съезд хотя бы на полчаса, хотя бы на открытие.
Председатель. — Вы говорите, что вы не принадлежали к членам союза русского народа?
Макаров. — Я думаю, что большинство или очень многие — не члены. Я не знаю, был ли Щегловитов членом союза, я думаю — нет, а он был председателем съезда.
Председатель. — Вы знаете бытовое понятие последних лет старого режима, — бытовой термин «темная сила» и вы приблизительно знаете, какой смысл вкладывается в этот термин. С какими из этих темных сил у вас были известные отношения?
Макаров. — Я начну с самой главной темной силы — с Распутина. Никогда в жизни я его не видел, никогда с ним никакого дела не имел, всегда относился к нему совершенно отрицательно, несмотря на делаемые им попытки так или иначе получить свидание со мной. Я всегда эти попытки отвергал. Повторяю, я никогда в жизни его не видел.
Председатель. — Александр Александрович, когда вы были назначены на пост министра юстиции?
Макаров. — 7-го апреля 1916 года.[*]
Председатель. — И пробыли на этом посту до…
Макаров. — До 19-го декабря.
Председатель. — Скажите, чем определяется и чем, собственно говоря, объясняется ваше назначение на пост министра юстиции? Как случилось, что вы были назначены?
Макаров. — Отнюдь не темными силами.
Председатель. — Но как же все-таки? Для нас, русских граждан, ясно, что это был результат некоторых, может быть, перекрещивающихся влияний темных сил.
Макаров. — Эти силы относились ко мне всегда отрицательно.
Председатель. — Значит, не через посредство темных сил вы были назначены, а как же?
Макаров. — Я знаю, что предложил меня в качестве министра юстиции Штюрмер, а государь согласился на это.
Председатель. — Вы сменили какого министра?
Макаров. — Хвостова, который ушел в министерство внутренних дел, при чем открылось место министра юстиции. Штюрмер знал меня в качестве члена государственного совета.
Председатель. — Вам известно, при каких условиях состоялся переход Хвостова в министерство внутренних дел?
Макаров. — Тоже, вероятно, по докладу Штюрмера.
Председатель. — Вам не известны были внутренние отношения Штюрмера и Хвостова, которые заставляли Штюрмера добиваться перехода Хвостова из министерства юстиции в министерство внутренних дел?
Макаров. — Я думаю, что эти отношения потом создались, когда Хвостов был министром внутренних дел, а в то время, когда он был министром юстиции, таких отношений не было. Так я объясняю себе, от последующего переходя к предыдущему, потому что в то время я стоял вне политики.
Председатель. — Вам неизвестно, что сам А. А. Хвостов предполагал, что его перевод в другое министерство есть путь к его выбытию из состава министров?
Макаров. — Нет, не думаю. Я думаю, что он к этому выводу пришел потому, что по состоянию своего здоровья и по прежней своей деятельности он знал, что долго остаться министром внутренних дел он не сможет. Отсюда в качестве вывода он приходил к тому, что он скоро уйдет.
Председатель. — Вы рассказали о своих отношениях к Распутину,- т.-е., вернее, об отсутствии каких-либо отношений. А к другим силам?
Макаров. — Кто же еще? К Вырубовой, например, — никаких. Никогда у нее не был, никогда писем не получал и сам не писал.
Председатель. — А Воейков?
Макаров. — С Воейковым чисто официальные отношения были. Близких отношений не было.
Председатель. — Давно ли вы знакомы со Штюрмером?
Макаров. — Со Штюрмером сравнительно недавно. Я с ним знаком со времени назначения моего государственным секретарем, т.-е., значит, с 1-го января 1909 года. Это было знакомство по государственному совету. С тех пор, как я с ним знаком, мы встречались довольно часто. Первое время только по гос. совету, затем он у меня бывал.
Председатель. — Скажите, каковы были ваши отношения с кн. Андрониковым?
Макаров. — С кн. Андрониковым у меня были отношения. Князь Андроников оказал мне одну услугу чисто семейного характера: по поводу определения в учебное заведение моего единственного сына. Я вам должен сказать, что этот единственный сын — это почти все, что у меня в жизни есть. И вот это обстоятельство приблизило ко мне кн. Андроникова и дало ему возможность посещать меня, а мне преградило возможность прервать с ним отношения. Но должен сказать, что Андроников никогда меня ни о чем не просил, ни одной его просьбы я не исполнял, и все наши отношения сводились к тому, что он приходил и, по свойственной ему привычке, очень часто болтал, а я терял время, — что делать, — слушая его, и иногда вставлял какое-нибудь мелкое замечание. Вот это все мои отношения к нему, ибо я знал, что это человек, с которым нужно быть очень осторожным.
Председатель. — Нужно быть осторожным? К какому времени это относится?
Макаров. — Я еще был государственным секретарем.
Председатель. — Скажите, каким образом вам, государственному секретарю, оказывает поддержку в вашем семейном деле такой не занимающий никакого официального положения человек, как кн. Андроников?
Макаров. — Он имел тогда отношение к Мраморному дворцу.
Председатель. — Что это значит?
Макаров. — К Константину Константиновичу. А так как вопрос шел о поступлении моего сына в учебное заведение, то он мог оказать мне эту поддержку, на что я сам не пошел бы.
Председатель. — Скажите, вы были в переписке с кн. Андрониковым?
Макаров. — Он меня поздравлял со днем ангела, я его благодарил. Затем — единственное письмо, которое я от него получил, не поздравительного характера, было получено мной, я думаю, когда он начал издавать свой еженедельный журнал «Голос России». Тогда он мне написал письмо, что не соблаговолю ли я в первом номере выпустить какую-нибудь статью. Я написал, что благодарю, что не располагаю временем.
Председатель. — Скажите, вы не замечали, чтобы кн. Андроников стремился использовать свои отношения с вами?
Макаров. — Я этого не замечал.
Председатель. — Вы говорите, что вы смотрели на него, как на человека, к которому нужно относиться с осторожностью. Почему?
Макаров. — Потому что это из его разговоров вытекало. Он передавал разные сведения, от других министров исходящие, разные характеристики, более или менее откровенные, не всегда соответствовавшие действительности. Поэтому посвящать его в какие-либо дела — государственные или государственной Канцелярии — конечно, не приходилось, потому что он мог сделать из этого какое-нибудь употребление, не подходящее, с моей точки зрения, хотя бы в том смысле, что в своих разглагольствованиях он мог бы распространять то, что хотя и не составляло секрета, но разглашению не подлежало.
Председатель. — Так что вы считали себя обязанным держать его в стороне от ваших дел и от того, что входило в деловую сферу, т.-е. документов, бумаг и т. д.?
Макаров. — Бесспорно.
Председатель. — Каким же образом к этому Андроникову попали эти два официальных документа? Будьте добры объяснить это.
Макаров. — Я ему их не передавал.
Председатель. — Но вы убеждаетесь в том, что эти документы относятся к некоему факту, к которому вы имели отношение в качестве министра внутренних дел?
