Владимир Соловьев - Современники и потомки о восстании С.Т. Разина
Из других работ по истории крестьянства, где в той или иной степени затрагивается разинское движение, можно отметить книги П. Аврича, Дж. Блама, Ш. Тилли, М. Чернявского, коллективный труд «История крестьян» и др.
Американские историки П. Аврич, Дж. Блам и М. Чернявский много внимания уделяют социальной психологии восставших, предметно останавливаются на таком ярко проявившемся в период крестьянских движений в России феномене, как «наивный монархизм». Аврича интересуют также истоки, непосредственные импульсы массовых социальных выступлений, а Блам известен как автор сравнительно-исторического исследования, в котором он пытается выяснить, как и в результате чего на смену сословной пришла классовая структура общества[359]. Если Блам прослеживает, как пришел конец старому порядку в аграрной Европе, то другой американский историк Тилли показывает, насколько крушение этого старого строя вещей зависело от насильственных действий, т. е. вспышек массового возмущения и народных волнений. Тилли дает их оригинальную типологию, при построении которой учитывает социальную психологию и социальное поведение восставших[360].
Серьезную сравнительно-историческую работу представляет собой коллективно написанная французскими учеными «История крестьян»[361]. Предметом изучения здесь наряду с другими тематическими блоками становятся острые конфликты на почве ужесточения феодальной зависимости, причем не только в Западной Европе, но и в России. Авторы стремятся обнаружить ключевые точки сопряжения сходных моментов аграрной истории в разных странах, выявить специфику земельных отношений в них, проанализировать наиболее распространенные формы стихийного протеста народных низов. Признавая, что в России рост феодального землевладения, расширение и углубление феодальной эксплуатации, распространение ее на новые территории и категории населения, законодательное оформление крепостного права и борьба со всем зтим закабаляемого крестьянства протекали во многом иначе, чем в Западной Европе, авторы в то же время отмечают, что в этом своеобразии находит выражение всеобщность. Собранный в книге большой позитивный материал, предлагаемые в ней исторические реконструкции, освещение отношений между людьми, сословными группами, классами в социально-психологическом аспекте и т. д. — все это придает ее содержанию весомость, значительность, конструктивность.
Прямо или косвенно о российских крестьянских войнах идет речь в серии разных по тематике конкретно-исторических и структурно-аналитических работ. Так, французский историк Д. Экот рассматривает выступление С. Т. Разина в общем обзоре «Разбойники в России с XVII по XIX век: миф и реальность»[362]. Тесное переплетение социального и криминального начал в действиях разинцев, по его мнению, весьма типично для крупнейших вспышек народного недовольства. В этом нашли проявление вполне обычные и наиболее распространенные черты разбойничества. В принципе, если бы не заблаговременная априорная привязка событий 1667–1670 гг. к числу наиболее внушительных и дерзких разбойно-пиратских акций, статья Д. Экота, несомненно, представила бы больший интерес, так как не была бы скована рамками предварительной авторской позиции и определенной предвзятостью. И тогда бы, очевидно, социальная направленность движения не отошла бы на задний план перед меркантильно-грабительскими и потребительски-чувственными мотивами, не оказалась бы смещенной ценностная иерархия событий, а разинское восстание не изображалось бы всего двумя красами — черной и белой, как это десятилетиями традиционно делалось, но сегодня это выглядит по меньшей мере узко и неново.
«Мятежи» — так называется глава о потрясших феодальную Россию народных движениях, в том числе разинском, в книге талантливой писательницы и историка Зинаиды Шаховской «Обыденная жизнь в Москве в XVII веке»[363]. Княгиня З. Шаховская принадлежит к блестящей плеяде представителей первой волны российской эмиграции. Она давно стала видным деятелем культуры во Франции. Для советского же читателя ее произведения долгие годы были закрыты, но надо думать, что в ближайшее время они будут общедоступны и у нас. Разве не трагично, что мы лишились очень многих наших соотечественников, о которых сегодня ничего или почти ничего не знаем?! А знать необходимо. Единая культура, искусственно разодранная на две, требует воссоединения.
По мнению княгини З. Шаховской, возмущение Стеньки Разина, как и всякий другой бунт, деструктивно. Без особого нажима, нагнетания страстей и смакования ужасов она дает историческую зарисовку мятежа, во многом сводя его к личности самого повстанческого атамана. «Авантюра Разина, — пишет З. Шаховская, — это история разбойника, который сделался предводителем огромного народного выступления». В трактовке событий 1667–1670 гг. присутствует заметное упрощение: поход Разина вверх по Волге назван безумным маршем к царскому трону, вызванным манией величия и замешанным на крови многих людей. В Разине автор склонен видеть отчаянного игрока, смело поставившего на кон все и вся и саму жизнь тоже. Это и предопределяет его взлет и падение. Сначала судьба улыбается ему, но счастье и везение скоротечны, и вот неудача следует за неудачей, пока дело не кончается полным крахом. Итог закономерен, считает З. Шаховская, карта бита, игра сыграна не в пользу Разина. Приходит пора расплачиваться, и недавний баловень судьбы мужественно принимает лютую смерть на эшафоте. Решающее значение в поражении восстания З. Шаховская придает расколу донских казаков на две враждебные группировки: антиправительственную и проправительственную. Последняя численно преобладает и потому берет верх над первой.
В интерпретации событий для З. Шаховской характерна ориентация на свидетельства иностранных очевидцев, оказавшихся в 60–70-х годах XVII в. в России. Из историков в оценке восстания более всего чувствуется влияние С. М. Соловьева: воспринят, к примеру, его взгляд на казачество как на особый тип людей буйного и беспокойного склада, которые не терпят никакого ограничения их свободы, презирают опасности и смерть — лишь бы прожить свой короткий век так, как им нравится[364].
Другой представитель российской эмиграции Анри Труайя, автор известной книги о Екатерине II, обращается к Разину, считая, что в 70-х годах XVIII в. «орда» Е. Пугачева повторила путь «бандита Стеньки», который поверг страну в террор на столетие раньше[365].
Из работ, написанных в жанре научной биографии, заслуживает быть отмеченной книга американского историка Дж. Фурмана «Царь Алексей, его царствование и его Россия»[366] с отдельной главой «Восстание на Дону», где охарактеризовано разинское движение. Сразу стоит оговориться, что предлагаемый Дж. Фурманом исторический портрет царя Алексея — это не сухая констатация фактов со скрупулезными ссылками на конкретные документы. С точки зрения научности это, может быть, и большой минус. Но автор обращается не только к «ratio» читателя, но и к его эмоциям. Портрет второго представителя династии Романовых, исторический фон, воссозданный автором, отличаются богатством красок, многогранностью, яркостью. Из текста Дж. Фурмана со всей очевидностью следует, что в его понимании исторические факты — это прежде всего факты психологические. Изложение и освещение им событий не похоже на бесстрастную фотографию. В этом видится неоспоримое достоинство его работы. Она явно не из числа тех трудов, о которых весьма точно отозвался известный французский ученый Марк Блок: «Читая иные книги по истории, можно подумать, что человечество сплошь состояло из логически действующих людей, для которых в причинах их поступков не было ни малейшей тайны… Мы сильно исказили бы проблему причин в истории, если бы всегда и везде сводили ее к проблеме осознанных мотивов»[367].
Дж. Фурман проявляет не столько аналитические, сколько синтетические способности исследователя охватить материал единым взглядом, учесть многообразные факторы культуры и данные различных наук — от лингвистики до этнографии. Его работа — это попытка понять и описать человека, царя, наделенного огромной властью, в истории, вжиться в эпоху. Мы не найдем здесь привычного изложения событий и явлений в хронологическом порядке, последовательности. Не найдем столь присущей историческим трудам наукообразности. Книга не содержит не только никаких сенсационных, но даже скромных открытий. В поле зрения Дж. Фурмана — социальное поведение российского монарха в самых разных, в том числе экстремальных, как разинское восстание, жизненных ситуациях. Автора в равной степени занимает, как овдовевший государь вступает в новый брак и как реагирует на вспыхнувший на Дону мятеж. Правда, С. Т. Разину Фурман уделяет все же сравнительно большое внимание, видя в нем своего рода исторического антипода московскому самодержцу и даже в какой-то мере его политического соперника. «Люди, — пишет он, — отчетливо видели, что с одной стороны стоял царь со своей знатью, чиновниками, торговцами, духовенством и войском, тогда как с другой стороны был Разин со множеством казаков, городской беднотой, эксплуатируемыми крестьянами, обнищавшими сельскими церковно-служителями, которые толпами стекались под его гостеприимный флаг»[368].
