Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы
Параллельные заметки. Григорий Зиновьев отстаивал питерские приоритеты главным образом в политике, где мечтал добиться ещё больших высот. Проблемы искусства его волновали мало. Между тем именно в 1920-е годы Москва стала настоятельно требовать, чтобы Ленинград поделился с ней своими музейными богатствами. «В столице, — пишет историк Елена Игнатова, — рассуждали просто: в Ленинграде огромное собрание произведений искусства, а в Москве их меньше, “в Эрмитаже 40 Рембрандтов, а в Москве всего пять (да и то два сомнительные)"… Протесты Академии наук, музейных работников, ленинградских деятелей искусства приостановили разграбление, но всё же, сообщала газета («Красная газета». — С. А.), в Москву “к Октябрьским торжествам в подарок из Ленинграда присланы посылки от Шуваловского и Юсуповского дворцов”» [21. С. 636–637].
Над бескультурными большевиками можно было бы посмеяться. Но вот уже в 2003 году, после того как был спешно отреставрирован Константиновский дворец в Стрельне, в крупнейшие библиотеки Петербурга поступило из Москвы распоряжение, в котором предлагалось выделить книги для передачи президентскому дворцовому комплексу. Причём распоряжение это ничем, кроме нужд дворца, не мотивировалось; да и не могло мотивироваться, поскольку никакого закона или нормативного документа, который служил бы юридическим основанием для подобных акций, не существует.
Если при Сталине глухая ревность коренных питерцев к Москве тщательно скрывалась (впрочем, как и любые другие настроения, не санкционированные официальной пропагандой), то при Хрущёве и особенно при Брежневе она стала прорываться наружу — в кухонных посиделках, в библиотечных и заводских курилках, в общественном транспорте… Именно в те времена в ленинградском городском сознании возникли такие стереотипы, как «Москва — большая деревня», «Москва — столица чиновников, а Ленинград — столица интеллигенции» и т. п.
Нечего и говорить, что после крушения советской власти эти застарелые обиды мгновенно разрослись до открытого неприятия всего московского. Появление столичных банков и фирм на своём рынке петербуржцы встречали пересудами о «московской экспансии», гастроли столичных артистов — рецензиями, в которых говорилось, что невские берега не место для «чёса», и вообще «наш шоколад вкуснее», а сам город, несмотря на обшарпанные дворцы и разбитые дороги, всё равно «красивее Москвы». Питерский патриотизм глупел буквально на глазах.
Впрочем, надо признать, Москва сама немало способствовала формированию в северной столице такого к себе отношения, переняв у царского, столичного Петербурга многие его отрицательные качества — имперское ощущение абсолютной самодостаточности, спесивое высокомерие и снобизм. И Москва, как некогда Петербург, уже приписывала себе разные исторические достижения другой столицы. Так, авторы второго тома «Истории Москвы», вышедшей в 1963 году, «утверждали, ничтоже сумняшеся, что “петровские реформы в области культуры с особой силой проявились в Москве", что “Москва при Петре I стала центром просвещения и науки не только для русского, но и для других народов”, что “петровские преобразования в области культуры зародились и привились в Москве, после чего были перенесены в столицу…”» [23. С. 31]. Кроме того, долгое время говорилось, будто старейший университет именно Московский, а не Петербургский (лишь в начале 1994-го, когда отмечалось 270-летие Петербургского университета, Москва официально признала, что датой его рождения следует считать 1724 год), или что родина отечественного балета и футбола — Москва.
Однако при всём при этом москвичи, за редким исключением, искренне любят Петербург. Для большинства из них это всего лишь любовь столичных жителей к милой тихой провинции, нечто вроде любви замученного суматохой дел горожанина к своей даче. Неслучайно сегодня петербуржцы обычно ездят в столицу по делу, а москвичи на берега Невы — отдыхать. Конечно, в обоих встречных потоках встречаются исключения, но их не так много, чтобы опровергнуть общее правило. Видать, там не отдыхается, а здесь дела не делаются.
Впрочем, в самые последние годы наметилась ещё одна тенденция: по данным Петростата, в 2011 году из Москвы в Петербург на постоянное жительство переехали 39 тысяч человек, в 2012-м — 58 тысяч, то есть всего за два года в северную столицу перебрались почти 100 тысяч москвичей. Такие данные, считают специалисты, вполне объяснимы: убегая от автомобильных пробок, высоких цен, разнузданно-наглой орды нуворишей и федеральных чиновников, москвичи выбрали иное, в их понимании, более высокое качество жизни [1]. Однако есть тут, наверное, и другая причина: в глазах россиян страна начинает терять свою иерархическую выстроенность — проживание в административной столице для многих уже не считается принадлежностью к кругу избранных.
Параллельные заметки. При советской власти Москва отрицала и замалчивала петербургские приоритеты не только в силу давешней межстоличной тяжбы, но и в силу большевистских идеологических мотивов. По тоталитарно-коммунистическим канонам, весь мир должен был восприниматься исключительно однополярным. Один главный вождь, один главный «великий пролетарский писатель», один главный ««великий пролетарский поэт», один ««великий лётчик нашего времени» и т. д., и т. п. Соответственно, и столица в такой стране могла быть только одна, даже в прошлом. Неслучайно в коммунистической лексике отсутствовало понятие Ленинграда как северной столицы; официального запрета на это словосочетание вроде бы не существовало, но каждый советский человек, воспитанный в духе политического послушания и страха, следовал этому табу сам, обычно даже неосознанно.
* * *На деле старые обиды ленинградцев на Москву были справедливы лишь до известной степени.
Антипитерская политика исходила никак не от москвичей, но исключительно от коммунистических правителей, среди которых коренные столичные жители всегда были редкостью (к примеру, все семь советских высших вождей были приезжими). И ненависть этих правителей к Питеру и страх перед ним в известной мере можно понять. Какой город был зачинщиком всех трёх русских революций? Где ещё в 1920-е годы вели себя с такой вызывающей независимостью и не хотели подчиняться кремлёвским приказам? Кто сразу после смерти Ленина создал мощнейшую партийно-политическую оппозицию, реально угрожавшую свержением сталинского правления? Какой другой крупный город России находился в столь опасной близости от государственной границы, да тем более с таким высоким процентом интеллигенции, этой вечной фронды по отношению к любым властям? Нет, неслучайно в ХХ веке противостояние двух столиц обрело новый, ранее невиданный и самый яростный — партийно-бюрократический аспект.
Больше того, для обид, если разобраться, вообще не было никаких оснований. Во-первых, большевики захватывали власть как раз в Питере, причём тогда, осенью 1917-го, сдался он, охваченный революционным безумием, фактически без боя. По образному выражению Анны Ахматовой,
… приневская столица,
Забыв величие своё,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берёт её… [6. С. 8].
А Москва воевала с большевистскими узурпаторами целую неделю. И воевала по-настоящему, с применением артиллерии. При этом — как указывал путеводитель «По революционной Москве», выпущенный в 1926 году, когда советская цензура оставалась ещё вегетарианской, — наиболее серьёзным разрушениям подверглась святая святых Первопрестольной: Кремль. «…Особенно сильно пострадали церковь 12 апостолов, Большой дворец, Благовещенский собор, купол Успенского собора, патриаршая ризница, Чудов монастырь и митрополичьи покои при нём, Беклемишевская, Никольская и Спасская башни.» [3. С. 439]. Сражения оказались настолько упорными, что Смольный вынужден был послать на помощь петроградские отряды красногвардейцев и балтийских матросов. Правда, когда они прибыли, сопротивление сил, верных законной власти, было, наконец, сломлено.
Во-вторых, никакой вины Москвы нет также в том, что, начиная с 1920-х годов, большинство интеллектуальных и творческих сил Ленинграда стремилось жить в официальной столице, а не в северной. В предыдущие двести лет Петербург играл точную такую же роль. Причина тут всегда была в столицецентричном характере России, другими словами, ещё в одной её дихотомии: столица-провинция. Впрочем, причина не единственная. Из Ленинграда деятели культуры бежали в Москву и потому, что здесь, на невских берегах, идеологическая несвобода была более гнетущей и унизительной.
А в-третьих, от потери столичного статуса Петербург выиграл, возможно, не меньше, чем проиграл. В отличие от Москвы, здесь не взрывали дома, кварталы и целые улицы и не расставляли в историческом центре здания-сундуки в том стиле, который был свойствен сталинскому «Плану реконструкции Москвы».
