Сергей Утченко - Тайны политических убийств
— Мои мысли… А вообще-то вы можете считать это прокламацией.
— Если это действительно так, то и посчитаем! — ответил жандарм и отложил бумагу на дальний край стола.
Он зачем-то взял горсть пороха, пересыпал его из ладони в ладонь, потом стряхнул на стол. Таких арестованных в жандармском управлении еще не бывало. Ведь этот человек поднял руку на самого царя! Все было непонятно… Это произошло впервые в истории России!
— Ваш пистолет? — спросил жандарм, указывая на отобранное у арестованного оружие.
— Мой!
— Вы из него стреляли?
— Другого у меня не было.
Секретарь подал жандарму опись вещей, конфискованных у арестованного.
— Так, так… Хорошо… Распишитесь в перечне, — произнес жандарм, протягивая молодому человеку лист бумаги.
Тот чуть заметно улыбнулся:
— Не желаю.
— Вы отказываетесь подписать?
— Да.
И опять отвернулся, как бы говоря, что не хочет иметь разговора на эту тему.
Процедура установления личности арестованного и проверки его вещей, обнаруженных при задержании, хотя и была проведена с исполнением всех формальностей, требуемых инструкцией, закончилась безрезультатно: фамилия стрелявшего так и не стала известна жандарму. В соответствующей графе протокола первого допроса секретарь записал: «Отказавшийся назвать себя», а потом в скобках добавил «№ 17». Это был номер камеры, в которую жандармский офицер приказал конвойным сопроводить арестованного. А молодой человек все еще стоял недвижимо около горящего камина. Казалось, что все происходящее его совершенно не касается. И когда жандармский офицер приблизился к нему, ни один мускул на его лице не дрогнул; он повернулся и спокойно посмотрел на подошедшего.
— Прошу следовать, — произнес жандарм.
— Что?
— Прошу следовать в камеру, — уточнил жандарм.
Арестованного увели. Отобранное у него воззвание «Друзьям рабочим» привлекло внимание жандарма, он прочел его целиком. Прочел и те строки, которые были зачеркнуты в воззвании, попавшем в руки Николая. В них говорилось: «Грустно, тяжко мне стало, что так погибает мой любимый народ, и вот я решился уничтожить царя злодея и самому умереть за мой любезный народ. Удастся мне мой замысел, я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу — русскому мужичку. А не удастся, так все же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось — им удастся». И эти его слова полностью сбылись через 15 лет.
Следственная комиссия
Пятого апреля, на следующий день после ареста, неизвестный, который еще в Третьем отделении назвал себя Алексеем Петровым, был передан в распоряжение следственной комиссии.
Эта «Высочайше учрежденная следственная комиссия» и занялась расследованием дела о покушении на Александра II.
Одним из первых на допрос был вызван Степан Заболотин — городовой, который прислуживал у царского экипажа четвертого апреля.
В комнату, где заседала комиссия, вошел человек очень высокого роста, сухощавый, с продолговатым лицом и чрезмерно пышными усами. На вид ему было лет сорок — сорок пять. Лихо щелкнув каблуками, он замер по стойке «смирно» перед восседавшими генералами.
Председатель комиссии улыбнулся, подумав про себя, что именно такие служаки всегда бывают полезны трону, верны государю и отечеству.
— Так вот что, братец, — произнес он. — Ты должен показать нам все так, как это было в тот печальный день.
— Рад стараться, ваше высокопревосходительство! — отчеканил городовой.
— Фамилия, имя?
— Заболотин… Степан, ваше высокопревосходительство!
— Православный?
— Так точно.
— На исповеди аккуратно бываешь?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Что же ты, братец, можешь рассказать комиссии?
— Это про то, как случилось?
— Да.
— Стою я, стало быть, около экипажа… Государь император уже из сада выходили… Я тут же за свои дела взялся… Только что я отстегнул фартук экипажа с левой стороны и хотел подать государю императору шинель, как услыхал выстрел и крики, вследствие которых обернулся и увидел бегущего по направлению к Прачешному мосту по середине мостовой человека в пальто, без фуражки. Я бросился за ним в погоню и в саженях восьми от ворот Летнего сада успел догнать. Схватил за правую руку и вырвал пистолет, у которого один курок был взведен. В это же время какой-то мастеровой или мещанин, не знаю точно, рванул его за волосы.
— Кто же первый его схватил?
— Я, ваше высокопревосходительство!
— В Третье отделение сопровождал его ты?
— Так точно. Я и Слесарчук.
— Как вел себя задержанный?
— Тихо. Слесарчук спросил у преступника, когда мы ехали на извозчике: «Кто вы такой есть?» А преступник на это ответил: «Нечего вам меня спрашивать, хорошие вы люди, много вы нашего брата перебрали».
Члены комиссии переглянулись. Председатель кашлянул:
— Хватит. Ясно.
— Рад стараться, ваше высокопревосходительство!
— Можешь быть свободен.
Потом был допрошен отставной солдат, сторож Летнего сада Дмитрий Безменов.
Когда председатель хотел вызвать следующего свидетеля, вошел дежурный офицер и доложил, что прибыл Осип Иванович Комиссаров.
— Пригласите!
Через минуту дверь открылась и в комнату вошел молодой человек лет двадцати трех — двадцати четырех. Он был одет в новый костюм и пострижен по последней моде.
— Проходите, присаживайтесь, Осип Иванович, — мягко, но без тени подобострастия, произнес «их высокопревосходительство».
— Благодарствуем, — ответил Комиссаров.
Кто-то из членов комиссии услужливо подставил стул. Комиссаров немного растерялся, но, почувствовав, что здесь он — желанный гость, сел, закинув ногу на ногу.
— Позвольте спросить вас о том, что произошло в тот трагический день, Осип Иванович, в день, печальный для всех нас.
Председатель подошел к Комиссарову и сразу заметил, что тот изрядно пьян. Однако это обстоятельство сути дела не изменило.
— Мы вас слушаем… — любезно произнес председатель комиссии.
— Я был у Летнего сада… Пришел полюбоваться на нашего любимого и бесценного монарха… — сказал Комиссаров, затем встал и перекрестился. — И вот в тот печальный день я был там… в толпе около Летнего сада. Все долго ждали выхода государя императора… Наконец они показались, толпа зашевелилась… В то время неизвестный мне молодой человек стал проталкиваться мимо меня вперед…
Секретарь аккуратно, слово в слово записывал показания Комиссарова:
— И когда государь изволили одеваться… то есть, надевать на себя шинель, то этот молодой человек выхватил из-под полы пальто пистолет и начал целиться в их величество. Я и без того уже, по назойливости этого человека, с которой он пробирался вперед, обратил на него внимание, а когда увидел его с пистолетом в руке, то догадался, что он задумал недоброе, и потому в тот самый момент, когда он целился, толкнул его в локоть… Курок щелкнул, но выстрел, благодаря богу, пошел вверх!
Через два часа молодого человека, стрелявшего в Александра II, снова привели в комнату, где заседала комиссия, на повторный допрос.
— Как ваше имя, отчество и фамилия?
— Алексей Петров, — процедил сквозь зубы арестованный.
— Сколько от роду имеете лет?
— Двадцать четыре.
— Какой губернии уроженец?
— Одной из южных.
— А какой именно?
— Я не могу сказать.
— Почему?
— Потому что этим я бы открыл мое семейство, а я не желал бы, чтобы родители мои узнали о совершенном мною поступке. Это ускорит их смерть.
— Давно ли находились в Петербурге?
— Около года.
— Какого вы звания?
— Из помещичьих крестьян. Отец — староста.
— Какое получили образование?
— Окончил на юге гимназию. Имел желание продолжать учение.
— Вы студент?
— Нет.
— Чем же вы занимались в Петербурге?
— Разбивкой камня для мощения улиц, забиванием свай при поправке мостов!..
Члены комиссии недоуменно переглянулись.
— При вас находился запечатанный конверт с двумя экземплярами статьи под заглавием «Друзьям рабочим». Кто сочинял и переписывал их?
— Конверт этот принадлежит мне, писал и сочинял статью тоже я.
— Что означает на одном из этих экземпляров номер восемьдесят шесть?
— Количество переписанных мною экземпляров статьи.
— Почему же на другом нет номера?
— Это черновой лист, вероятно.
— Сколько всего экземпляров вами написано и где они?
— Этот экземпляр последний. По возможности я старался, чтобы все экземпляры попали в руки рабочим, для чего оставлял их в таких местах, где каким-либо образом случайно собираются рабочие.
