Олег Ивик - Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи
В 294 году поднял восстание сюннусец Хао Сань — он подчинил себе два округа. Мятеж был подавлен, но на следующий год младший брат Хао Саня «во главе цянов и хусцев, живших в округах Фэнъи и Бэйди» занял еще два округа. «После этого северные дисцы постепенно усилились, а на Центральной равнине вспыхнули беспорядки»{319}.
Варвары, которых ханьцы в свое время сами переселили в пределы укрепленной линии, рассчитывая на их покорность, теперь стали источником постоянной напряженности. В 90-е годы III века Цзян Тун, сановник молодой династии Цзинь, выступил с предложением выдворить всех переселенцев обратно, за границы Поднебесной. Он писал:
«Земли среди четырех морей обширны, чиновники и народ богаты, разве можно позволить разбойникам-варварам жить здесь, ведь со временем они захватят и земли, и богатство. (…) Следует издать указ о высылке [варваров] и возвращении их на прежние земли. Они перестанут тревожиться, что мы задерживаем их, удовлетворят свою тоску по родным местам…»{320}
Проект этот не был принят. Впрочем, сами варвары тоже отнюдь не страдали от избыточной ностальгии. Напротив, многие из тех, что обитали за пределами укрепленной линии, добровольно переходили на жительство в Китай. Ведь ко второй половине III века в степях на север от границы скопилось довольно много сюннуских кочевий, которые так или иначе отпали от своих южных сородичей, живших под эгидой империи.
Вскоре после воцарения династии Цзинь в землях, лежащих за укрепленной линией, произошло сильное наводнение, и огромное количество сюнну — свыше 20 тысяч юрт — явились к границам Поднебесной с изъявлением покорности. Фан Сюаньлин сообщает: «Император снова принял их, повелев жить под бывшим городом Иян в землях к западу от Хуанхэ. В дальнейшем сюнну опять стали жить среди цзиньцев в округах Пинъян, Сихэ, Тайюань, Синьсин, Шан-дан и Лэпин»{321}. С учетом этих переселенцев численность сюнну, живших непосредственно в Китае, возросла как минимум до 340 тысяч человек{322}.
А народ продолжал прибывать. В 284 году «сюннуский хусец Тайахоу во главе своего кочевья, насчитывавшего 29 тыс. 300 человек, изъявил покорность». В 286 году его примеру последовали два сюннуских вождя «во главе более ста тысяч соплеменников, считая старых и малых». На следующий год с изъявлением покорности явились еще 11 500 человек. Они имели с собой «22 тыс. голов крупного рогатого скота, 105 тыс. овец, неисчислимое количество повозок, ослов и различного имущества». «Все они поднесли дань, состоявшую из производимых в их землях предметов. Император ласково их принял»{323}.
Властителям из дома Цзинь, вероятно, не была знакома латинская поговорка «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Но все случилось в точности по ней. Конечно, власть в империи Западная Цзинь и без варваров была не слишком крепка: начиная с 290 года там разгорелась длительная междоусобная борьба, получившая название «мятеж восьми князей». Возможно, китайцы, несмотря на внутренние усобицы, и сохранили бы государственную целостность, однако кочевники, обитавшие на севере Поднебесной, воспользовались и ослаблением центральной власти, и своей многочисленностью. Сбылись самые мрачные предсказания Цзян Туна, который так и не уговорил императоров дома Цзинь переселить варваров, и в их числе «жестоких и злых разбойников-сюнну», подальше в степь. Цзян Тун писал:
«Ныне численность пяти частей сюнну дошла до нескольких десятков тысяч дворов, а количество людей превосходит количество западных жунов. По природе своей они смелы, в искусстве пользоваться луком и ездить на коне вдвое превосходят дисцев и цянов. В случае, если неожиданно поднимется пыль от копыт их лошадей, область Бинчжоу оцепенеет от ужаса»{324}.
Примерно так оно и случилось.
* * *Надо сказать, что к этому времени у сюнну, живущих на территории Поднебесной, не было особых оснований любить ханьцев (так, несмотря на смену династии, продолжали называть и по сей день называют коренных китайцев). Недаром один из сюннуских воевод говорил: «Династия Цзинь творит беззакония, управляет нами, как рабами»{325}. Кстати, в эпоху Западной Цзинь кочевники, даже обитавшие на территории Поднебесной и бывшие вполне лояльными и законопослушными императорскими подданными, имели все шансы угодить в самое настоящее рабство по воле чиновников. По сообщению Фан Сюаньлина, на рубеже III и IV веков сановник Янь Цуй, «имевший звание военачальника, проявившего величие», предложил правителю области Бинчжоу «ловитьхусцев в землях к востоку от гор и продавать их для покрытия военных расходов», что и было весьма успешно исполнено{326}.
Китайцы всегда презрительно относились к «северным варварам», но теперь даже само слово «ху» приобрело оскорбительный смысл{327}. Однако, презирая варваров, китайские князья, вовлеченные в междоусобную борьбу, сами приглашали к себе их войска и тем самым открывали им доступ во внутренние районы страны.
В 304 году сюннуский военачальник Лю Юаньхай под видом помощи младшему брату императора, Сыма Ину, собрал в северных провинциях огромную 100-тысячную армию и объявил себя независимым ваном, а потом и императором. Так начался период «Шестнадцати государств пяти северных племен», который продолжался до середины V века. В это время северная часть Поднебесной оказалась раздробленной на несколько царств, во главе большинства из которых стояли варварские властители. Четыре из них: Северная Хань (известна также как Раннее Чжао), Северная Лян, Ся и Позднее Чжао — принадлежали сюнну.
Глава 12.
Варвары на тронах Поднебесной
Лю Юаньхай (Юань){328}, первый северный варвар, взошедший на трон Поднебесной, был уроженцем уезда Синь-син, расположенного в районе юго-восточного вхеда в Ганьсуский проход. Он приходился прямым потомком Маодуню, который, как известно, был женат на китаянке, — напомним, что ее, под видом своей дочери, император Гао-ди прислал создателю сюннуской державы. Кем бы ни была эта девушка по происхождению, перед тем, как она отправилась в степь, ей были пожалованы титул принцессы и фамилия Лю, которую носили члены императорского рода династии Хань. И позднее потомки Маодуня на правах родственников Хань охотно пользовались этой фамилией (в том числе и те, что происходили от сюннуских жен шаньюя). Когда Цао Цао в начале II века разделил сюнну на пять частей, во главе каждой из них он поставил вождя, носившего фамилию Лю. Одним из этих вождей стал Лю Бао — сын шаньюя Юйфуло и отец Лю Юаньхая.
Рождению будущего императора предшествовало немало замечательных знамений. Еще до его зачатия жена Лю Бао совершала жертвоприношения в ущелье Лунмынь, молясь о даровании сына. Ущелье это, в котором протекает Хуанхэ, славилось тем, что рыбы, сумевшие его преодолеть, превращались в драконов. И одна такая рыба — вероятно, уже в стадии превращения — действительно явилась будущей матери. Фан Сюаньлин пишет: «Неожиданно появилась большая рыба, на голове которой было два рога. Двигая плавниками и шевеля чешуей, рыба подплыла к месту жертвоприношения и уплыла только по прошествии длительного времени». Знамение это было сочтено благим, тем более что в ту же ночь замечательная рыба явилась женщине во сне, обратилась в человека и вручила ей «предмет размером с половину куриного яйца, испускавший необыкновенный свет», — как выяснилось, это была «сердцевина солнца». Теперь уж стало окончательно ясно, что у супруги Лю Бао родятся знатные дети и внуки, «которые обязательно будут процветать в трех поколениях».
Касательно процветания в трех поколениях предсказатели явно ошиблись, потому что уже во втором поколении у потомком Лю Бао начались серьезные неприятности: три из пяти сыновей Лю Юаньхая пали в междоусобной борьбе за трон. А в третьем поколении их династия была уничтожена, и все мужчины и женщины из рода Лю, независимо от возраста, — обезглавлены. Могилы Лю Юаньхая и его сына и наследника были разрыты, а их храм предков сожжен. И «бесприютные души умерших громко рыдали, и звуки рыданий были слышны на сто ли окрест…»{329} Но в том, что касается самого Лю Юаньхая (по крайней мере, при жизни), замечательная рыба из ущелья Лунмынь оказалась права.
Будущий император с детства отличался редкостным умом и прилежанием. Если верить Фан Сюаньлину, «он изучал Шицзин (“Книга песен”) в редакции Мао, Ицзин (“Книга перемен”) в редакции Цзин Фана, Шан-шу в редакции Ма. Особенно любил летопись Чуньцю в редакции Цзо Цюми-на, военные трактаты Суньцзы и Уцзы, которые знал почти наизусть. Основательно прочел все исторические сочинения и сочинения ханьских философов».
