Бруно Глогер - Император, бог и дьявол: Фридрих II Гогенштауфен в истории и сказаниях
В диковинном чужеземном облачении, украшенный религиозными символами и тайными буквами, Фридриху II Гогенштауфену, далекому императору, вскоре суждено было появился в своей северной империи, чтобы начать вторую жизнь в германской императорской легенде.
8. Преобразователь мира?
Английский писатель Маттеус Парижский, которому мы обязаны наглядным рассказом о низвержении Фридриха II на лионском соборе, был автором много цитируемого «некролога» на смерть Штауфена: «И в это время умер Фридрих, величайший из князей мира, вызывавший удивление всего мира (stupor mundi), чудесный преобразователь (immutator mirabilis)».
Вплоть до недавнего времени «stupor mundi» и «immutator mirabilis» в латинском и немецком вариантах остались наиболее частотными эпитетами, используемыми для описания Фридриха II. С точки зрения современного языкового использования они дали повод к многочисленным научным (и ненаучным) дискуссиям. «Удивление света» еще возможно допустить в наше время для описания этой потрясающей, во многом загадочной личности, однако при этом не следует забывать о негативном результате его попыток стать в политической игре своего времени «преобразователем мира». Как родоначальник нового мировоззрения в науке и искусстве, а также организатор образцового (сицилийского) государства он добился многого, даже если внезапная смерть помешала его имени надолго остаться связанным с этой сферой. Заново выстроив Священную Римскую Империю Оттона на кровавом песке, Фридрих напрасно пытался противостоять исторической закономерности, по которой в Европе происходило становление и отделение национальных государств. Когда в 1245 году он нашел в богатых и могущественных городах союзников в борьбе с партикуляризмом, было уже слишком поздно. Даже если бы этот союз и принес свои плоды, они были бы необдуманно пожертвованы для утопических целей его средневековой политики.
Настоящие преобразователи европейской феодальной системы жили тогда неузнанными в бюргерских домах экономически развитых городов. Символично то, что Флоренция уже через два года после смерти Фридриха начала чеканить золотые монеты, которые очень сильно напоминали императорские августалы. После этих монет гульдены еще многие века сохраняли на себе пометку «Fl.» (флорин).
В предисловии уже указывалось на то, что отреченный от церкви Штауфен уже в 1245 году был назван одним кардиналом – речь шла о его заклятом враге Райнере фон Витербо – «преобразователем мира» (immutator saeculi). Здесь имеет смысл об ассоциации с Сатаной, который также носил это двузначное имя, и в восхищении императором Маттеуса Парижского тоже можно усмотреть демоническое начало. Противоречивым, как и сама личность Фридриха, которого Канторович (как и современники Штауфена) идеализирует одновременно как Спасителя, Судью мира и Антихриста, были представления, сложившиеся о нем в Европе и на Востоке на основе претенциозных рассказов. Наследникам необходимо было, чтобы такие плохо подходящие к образу римско-германского императора представления были пересмотрены. Утешительное письмо от Манфреда к Конраду IV, выдержанное еще в стиле канцелярии Фридриха, рисовало такую картину «божеской кончины» проклятого императора, что наводило на мысль о публичной пропаганде: «Зашло солнце мира, освещавшее своим светлым блеском народы. Зашло солнце справедливости, защита спокойствия. Если вы вглядитесь в обстоятельства, то найдете утешение. Наш отец прожил счастливо и одержал множество побед. Господь оказывал ему на протяжении жизни покровительство и одобрение в достижении успеха. Не отказал Он ему и в час смерти. Когда уже обозначились все признаки конца, император в своем завещании установил драгоценные подарки для своего Покровителя, не забыв своим сокрушенным сердцем о матери. Будучи настоящим борцом за веру, он постановил, чтобы ущерб, невольно и вынужденно причиненный им церкви, был полностью возмещен».
Систематическое обожествление собственной персоны с 1236 года, и еще больше демонизация Фридриха II его врагами и проватиканскими толкователями мистических пророчеств Йоахима фон Фиоре, привели к тому, что многие не хотели верить известию о его смерти. Этому способствовало и то, что папская партия ранее уже распространяла подобную дезинформацию, и наконец, все еще ожидали от императора исполнения важных предсказаний. Поэтому новость была принята как очередная военная хитрость. Однако в области реальной политики смерть императора была, конечно, и фактом, и фактором, и, как в дальнейшем будет показано, в высшей степени неблагоприятным для дел штауфенского дома.
Когда после Второй Мировой Войны именитый английский медиевист Барраклу в своем историческом очерке «Факты немецкой истории» (в 1947 году вышло немецкое издание) рассматривал наследие последнего великого Штауфена, он сделал следующий вывод: «Правление Фридриха II закончилось полным поражением. Начиная с момента его смерти было ясно, что он не оставил после себя никакой четкой и жизнеспособной системы, независимой от его личности».
Вскоре немецкая корона стала объектом спекуляция семи обладателей традиционных высочайших постов государства и огромной власти, ставших «курфюрстами». Романтический ореол, окружавший в националистской истории закат дома Штауфенов, был всего лишь слабым отблеском императора-еретика и мессии, вместе в которым во гроб сошла старая римско-германская империя.
Какие отрицательные результаты повлек за собой отказ Штауфенов от трона германских королей, обрисовал Фридрих Энгельс в своей книге «Разное о Германии»: «Германия несмотря на экономическую бессвязность могла бы быть централизована.., если бы римские императорское величие с его замашками на мировое господство не исключило бы возможность возникновения национального государства, а силы не были бы растрачены в итальянских захватнических компаниях». Остается спорным вопрос, чего мог бы достичь Фридрих II, итальянец, как потенциальный основоположник единого итальянского национального государства ввиду поражения его политики освобождения североитальянских городов. Последовавший за кончиной Фридриха тотальный политический и военный паралич центральный власти заставляет предположить, что жизнелюбивый Штауфен, целиком ориентированный на жизнь земную, избежал суеверных приготовлений на случай преждевременной смерти. Среднестатистическая продолжительность жизни составляла тогда около 30 лет, однако не надо забывать и о том, что Фридрих Барбаросса на 65 году жизни подвергался тяжелейшим испытаниям, пока не утонул во время крестового похода. Рудольфу Габсбургу было 56 лет, когда он принял корону и умер в возрасте 74 лет. Незадолго до своего 56-летия Фридрих II, наверно, думал о своем скором триумфе над Иннокентием IV и об окончательном закреплении своей династии с помощью четвертого брака с дочерью герцога Альбрехта Саксонского, но уж точно не о скорой смерти. Как было бы иначе объяснить тот факт, что он не подготовил своего приемника к непосредственному продолжению политических и военных реформ?
Приверженцы Папы сразу же начали готовить возвращение их господина из Лиона с помощью действенной пропаганды для скорейшей нормализации всех церковных обрядов (интердикт был наложен на всех сторонников Фридриха). А все еще отлученный от церкви король Конрад IV почти год оставался в Германии в должности наместника. Там у него не было настоящего авторитета, так он, очевидно, не в состоянии был держать в руках переданные ему бразды правления всей империи. Застой в этой ситуации означал потерю выгодных позиций, которые удалось завоевать штауфенской партии на протяжении 1250 года. На Пасху 1251 года Иннокентий IV отбыл из Лиона и триумфально вернулся назад в Италию. Рим он избегал еще долгое время. Громче, чем когда- либо, прозвучал призыв ненависти, впервые произнесенный при низложении Фридриха: «Уничтожайте во имени и теле, в семени и ростке этого вавилонянина!» (Вавилон считался местом рождения Антихриста). Насколько серьезно папская партия собиралась искоренить весь штауфенский «род гадюк», Конрад узнал уже к Рождеству 1250 года: только благодаря ошибке ему удалось избежать в Регенсбурге покушения тамошнего епископа и аббата Скт. Эммерана, в чьем монастыре должны были быть улажены некоторые вопросы собственности. Покой монастыря не уберег его от кинжалов убийц-предателей, которые под покровом темноты поразили одного из его сопровождающих.
Вскоре после Пасхи 1251 года Конрад (так и не расставив приоритеты в споре с королем-противником Вильгельмом Голландским), казалось, был убежден, что его борьба против немецких нахлебников Папы должна будет остаться бесперспективной без поддержки остающихся «нейтральными» князей. Уже сейчас политика отца, утвердившая князьям их статус землевладельцев, могла гарантировать лишь небольшой перевес территорий королевских владений. Эта слабая сторона немецкой центральной власти, тщательно поддерживаемая внутренними силами и иноземцами, должна была с этих пор стать отличительной чертой партикуляристской Германской Империи и поддерживать в народе постоянную тоску по возвращению последнего «настоящего» императора. Так как Конрад IV, согласно завещанию Фридриха, мог распоряжаться всем наследством, он решил для начала оставить Германию и сделать свое наследное государство Сицилию отправной точкой позднее возобновившейся борьбы за всю империю. Он продал, заложил или раздал (в лен) свои германские владения и поздней осенью 1251 года как «король Сицилии и Иерусалима» переехал в Италию со значительным и, соответственно, дорогим войском. Как пример, «галопирующей чахотки», истощающей имперские владения, необходимо упомянуть потерю герцогства Австрийского (им должен был править старший пропавший без вести после 1251 года внук императора Фридрих). Оно досталось Оттокару II Пржемыслу, наследнику короля Венцеля I Богемского. Чтобы легализовать это новоприобретение, Оттокар вскоре женился на Маргарите Бабенберг, вдове короля Генриха (VII). Вместе с Австрией повелителя лишилось и герцогство Штирия, на которое сначала претендовал король Бела IV Венгерский, у которого Оттокар смог отобрать его лишь через десять лет. Какие надежды император Фридрих II возлагал на бабенбергское наследие, когда выдвинул кандидатуру юного Конрада IV в 1237 году на выборах короля в Вене!
