Сеймур Беккер - Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России
Дворяне-евреи, подобно своим единоверцам из других сословий, были поражены в правах по сравнению с дворянами-неевреями. Постановления Сената 1898 и 1901 гг. подтвердили, что дворяне еврейского происхождения не имеют, в отличие от всех других, безусловного права поступления на государственную службу — этот путь открывался перед ними (как и перед евреями из более низших сословий) только при наличии высшего образования. С другой стороны, правда в декабре 1898 г., Сенат постановил, что некто Гринкруг, обжаловавший отказ депутатского собрания о приеме его в члены дворянского общества Санкт-Петербурга, имеет безусловное право на прием в это общество, потому что надежно доказана его принадлежность к дворянству. До этого решения Сената какие-то немногочисленные евреи, вероятно, были приняты в дворянские общества; другие получали отказ, но никто больше не пытался его оспаривать. По одному из посланных в правительство отказов было получено решение от министра юстиции Александра III, H.A Манасеина, что Московское дворянское общество никоим образом не обязано принимать в свой состав евреев{310}.[74]
Сенатское постановление по делу Гринкруга вызвало негодование защитников привилегий. Придравшись к техническим деталям, Петербургское дворянское общество вторично отказало ему в приеме. В ноябре 1899 г. общегосударственное Совещание губернских предводителей дворянства заявило о необходимости дать дворянским обществам право исключать евреев, и уже на следующий месяц Н.В. Муравьев, преемник Манасеина, рекомендовал ту же самую меру{311}.
В начале 1900 г. Особое совещание по делам дворянского сословия наконец разрешило проблему принципиальной несовместимости иудаизма со статусом российского дворянина, предложив, что в будущем «евреи не могут приобретать потомственное дворянство чинами на службе и пожалованием орденов». Если участники Совещания смотрели на бюрократов из недворянских сословий как на элемент, чуждый драгоценным традициям первого сословия по своему воспитанию и особенностям, то бюрократы из иудеев воспринимались ими ни больше ни меньше как смертельная угроза дворянству. Члены религиозного сообщества, сумевшие, живя в христианском обществе, сохранить в течение полутора тысячелетий свою самобытность, евреи так и остались в теле дворянства чужеродным элементом. В то время как число евреев, дослужившихся до дворянства на службе, считали сословники, скорее всего, никогда не станет значительным, их потомство непременно будет весьма многочисленным, и они все будут дворянами. Хуже того, если позволить евреям «проникать в дворянское сословие» и присоединяться к губернским дворянским обществам, они окажут «вредное… разлагающее влияние» на жизнь и нравственность первого сословия. Почему дворянство должно быть столь подвержено страху заразиться «обособленностью и склонностью к эксплуатации остального населения» евреев, их одержимой сосредоточенностью на материальной выгоде, их духом интриг, словом, всем, что признавалось столь чуждым ценностям самого дворянства, — этот вопрос ни одному из участников Совещания в голову не пришел{312}.
Вопреки мнению Особого совещания, большинство Государственного совета не считало, что возведение небольшого числа чиновников еврейского происхождения в дворянское достоинство представляет собой угрозу первому сословию, если только не позволить проникновению евреев в дворянские общества. Губернские дворянские собрания заслуживали такой же защиты, как земства и городские Думы, участие в деятельности которых было запрещено евреям с 1890 г. Указ Николая II от 28 мая 1900 г. узаконил рекомендацию Государственного совета и запретил включение дворян-евреев в губернские родословные книги.
* * *Предложенный в начале столетия метод урегулирования различных аспектов проблемы принадлежности к дворянству и дворянским обществам отражал заинтересованность государства в сохранении сути дворянства как прежде всего служилого сословия (сохранение службы как основного пути к получению дворянского статуса, даже для евреев, и связи между личным и потомственным дворянством) и в сохранении централизованного контроля над процессом возведения в дворянство (отказ в предоставлении губернским обществам права кооптации новых членов). Этот метод урегулирования отражал также стремление защитников старого общественного порядка сохранить традиционный характер первого сословия, который — с их точки зрения — был неразрывно связан с землевладением (усиление ограничений на получение дворянского достоинства выходцами из чиновничества и буржуазии, предоставление губернским обществам права исключать из своего состава безземельных дворян). Фактически лейтмотив многолетних споров о возведении в дворянство, о принадлежности к дворянским обществам и соотношении между личным и потомственным дворянством был тот же, что и в случае дебатов, о которых говорилось в предыдущей главе: это был страх перед тем, что дворянство быстро утрачивает связь с землей. Традиционно «дворянин» и «землевладелец» были почти синонимами. После освобождения крестьян между этими понятиями с каждым проходящим десятилетием оставалось все меньше и меньше общего.
Глава 6.
НОВЫЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ И ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ МОДЕЛИ
Дворянство и государственная служба
Дворянство традиционно олицетворялось с землевладением, но еще в большей степени — со службой государству, особенно в XVII и XVIII вв., когда сословная организация Российской империи принимала свою окончательную форму. Через столетие после того, как в 1762 г. закон освободил первое сословие от принудительной службы, служба государству, предпочтительно военная, оставалась единственной подобающей карьерой для дворянина, понуждаемого к ней финансовыми обстоятельствами или честолюбием. Но даже не отягощенные первым и не мучимые вторым, дворяне обычно отдавали службе многие годы своей жизни, чтобы получить чин, который обеспечивал им положение в глазах общества и признание государства, что они исполнили свой долг. В первой половине XIX в. типичный дворянин являлся не только владельцем небольшого поместья, но и отставным чиновником или офицером, добившимся скромного продвижения в чинах.
После Великих реформ картина изменилась, но не столь радикально, как утверждали советские и западные ученые, внимание которых было целиком поглощено двумя явлениями: сокращением доли потомственных дворян среди чиновников гражданской службы и офицеров и уменьшением доли землевладельцев в обеих группах. При этом обычно ссылаются на статистические выкладки, которые, как и в случае с дворянским землевладением, важны для понимания ситуации, но не дают всей картины.
В период между 1755 и серединой 1850-х гг., несмотря на громадное — примерно на 4000% — увеличение числа чиновников и растущую профессионализацию бюрократии в первой половине XIX в., процент потомственных дворян на службе снизился до удивления незначительно — с 50 до 44%. В последующие четыре десятилетия, при более скромном росте числа чиновников (всего лишь на 295%), удельный вес дворян в их рядах снизился до 31%. При этом больше всего уменьшился процент дворян среди чиновников низших и средних рангов (см. табл. 18){313}. К концу XIX в. большинство чиновников средних и низших рангов рекрутировались из сыновей личных дворян (в большинстве своем также чиновники или офицеры), священнослужителей, почетных граждан и купцов. Среди чиновничества высших рангов, однако, выходцы из семей потомственных дворян составляли почти монополию. В 1903 г. они составляли 98% среди Государственного совета, 100% состава Комитета министров, 88% сенаторов, 84% заместителей министров и руководителей департаментов, 100% губернаторов и 94% вице-губернаторов. Показатели практически те же, что и в 1853 г.{314} Вероятнее всего, увеличивающееся число этих дворян являлись сыновьями или внуками чиновников, дослужившихся до дворянства, но точно определить их удельный вес не представляется возможным{315}.
Таблица 18. Дворяне на гражданской службе, 1755—1897{316}Примечание: В 1755 и 1850-х гг. в категорию высших чиновников включены служащие с 1-го по 5-й класс, в категорию средних — с шестого по восьмой. В 1897 г. в категорию высших чиновников включены служащие с первого по четвертый класс, в категорию средних — с пятого по восьмой. Если бы в 1897 г. служащие пятого класса были включены в состав высшего чиновничества, процент дворян среди чиновников высших и средних классов оказался бы более низким.
По сравнению с гражданской службой офицерский корпус являет несколько иную картину. Начиная с высшего уровня (86—88%) в 1720-1750-х гг. XVIII в.{317}, процент офицеров дворянского происхождения снизился за последующее столетие до всего лишь 56% в 1864 г., что объясняется, помимо всего прочего, высокими карьерными возможностями для военнослужащих недворянского происхождения в военное время. Но в следующие три десятилетия удельный вес офицеров-дворян снизился крайне незначительно (см. табл. 19). А среди генералов и адмиралов (классы с первого по четвертый) и штаб-офицеров (классы с шестого по восьмой) процент офицеров дворянского происхождения даже увеличился. Есть два фактора, объясняющие успех дворянства в сохранении своих позиций в офицерском корпусе: скромные темпы роста численности последнего (всего на 16% за 33 года)[75] и более высокие карьерные перспективы у выпускников кадетских корпусов (подробнее об этом в разделе об образовании). Дворяне приспособились к новым условиям службы, созданным растущей профессионализацией, — средняя продолжительность военной службы всех офицеров выросла с десяти лет в царствование Николая I до восемнадцати лет в первом десятилетии XX в.{318}Можно даже сказать, что дворяне обратили в свою пользу преимущественные возможности обучения в военных учебных заведениях, которые во многом определяли процесс растущей профессионализации офицерского корпуса.
