Борис Акунин - Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век
Большое значение при царе Михаиле обретают отношения с Персией.
В политическом смысле Москве было выгодно соперничество между шахом и султаном, нейтрализовавшее турецкую военную угрозу и позволявшее просить денег у персов (например, Аббас помог ссудой на последнем этапе польской войны). В 1630-е годы персы даже соглашались отдать России христианскую Грузию, надеясь тем самым вовлечь царя в конфликт с Турцией, но осторожный Михаил, как и в ситуации с Азовом, от такого подарка благоразумно отказался.
Кроме того, через русские земли проходил транзит европейско-персидской торговли, суливший немалые прибыли. Русское купечество из-за оскудения мало пользовалось этим географическим преимуществом, зато государство могло наживаться на таможенных сборах и продавать иностранным коммерсантам право на покупку и продажу товаров. Эту привилегию у Москвы постоянно выпрашивали все основные европейские страны. Российское правительство колебалось и торговалось, не зная, кому отдать предпочтение. В 1634 году решило, чтобы ни с кем не ссориться, продать льготу маленькой Голштинии за хорошие деньги – 600 000 талеров в год, но голштинцы с такой платой не справились, и их торговая компания скоро обанкротилась.
Московская дипломатия всегда очень привередничала по части этикета: царского титулования, всякого рода поклонов, тонкостей церемониала. За малейшее нарушение дотошных инструкций о соблюдении государевой «чести» дипломатов сурово наказывали – особенно при поездках в восточные страны, где тоже придавали важное значение ритуалам. В этом смысле миссия в персидский Исфахан была делом небезопасным.
В 1618 году дьяк Тюхин был вынужден выслушать от шаха Аббаса сердитые речи в адрес российской непочтительности и ничего не ответил (по персидскому придворному этикету это было бы и немыслимо). За урон государевой чести бедного посланника по возвращении били кнутом, жгли клещами и сослали в Сибирь. Несколько лет спустя на другого посла, князя Григория Тюфякина, донесли, что он на пиру у шаха не до конца осушил чашу за царское здоровье, да еще привез тайком в сундуке персидскую девку. Девку князю, может быть, и простили бы, но за недопитую чашу посадили в тюрьму с конфискацией имущества.
Если на Востоке главным союзником была Персия, то на Западе – Швеция, ибо ничто не объединяет лучше, чем общий враг.
Король Густав-Адольф (1611–1632) сначала долго воевал с Польшей, потом ввязался в большую европейскую войну. С Россией ему делить было нечего. Отношения складывались взаимовыгодные: шведы закупали хлеб и селитру, русские – оружие. Собирались вместе повоевать с поляками, но не получилось. Сначала Москва была не готова и на уговоры не поддавалась, а когда наконец решилась, Швеция уже крепко увязла в Тридцатилетней войне.
Связи с более далекими европейскими странами складывались по одному сценарию. Москва всё пыталась найти союзников для борьбы с Польшей, но континентальным державам это было ни к чему – хватало собственных конфликтов. Россия всех интересовала мало – лишь как поставщик зерна да распорядитель персидского транзита.
С Францией обменивались любезностями и, как водится, пикировались из-за важного вопроса, снимать ли послу перед царем шляпу и отцеплять ли шпагу. Безлесной Голландии кроме непременных зерна с селитрой продавали много древесины, а также лен и пеньку.
Особенные отношения с Англией сложились еще с середины прошлого века, благодаря активности лондонских купеческих компаний, первыми открывших архангельскую торговлю. Когда в 1617 году изнемогавшая в войне Москва просила финансовой помощи у всех, у кого могла, обратились и к королю Якову. Послам было велено занять двести или хотя бы сто тысяч рублей, а меньше сорока не брать, потому что зазорно. Но в результате взяли и двадцать, в те времена было не до гордости. (Через несколько лет, когда дела немного поправились, долг вернули.) Но в самом конце правления Михаила связи стали портиться. На острове началась революция, что не могло нравиться самодержавной России. О любопытном развитии русско-британских контактов в период уже не русской, а английской смуты я расскажу в разделе, посвященном эпохе царя Алексея Михайловича.
Царь принимает посла. Рис. XVII в.
На датском направлении русской дипломатии остановимся подробнее, поскольку с ним связан один из самых интересных эпизодов этого тусклого царствования.
При феноменально долгом правлении короля Христиана IV (1588–1648) Дания стала важной державой, претендующей на первенство в Балтийском регионе. Она в целом успешно воевала со Швецией, датская промышленность и торговля были на подъеме. Между Москвой и Копенгагеном традиционно существовали мир и согласие, причиной чему была взаимная нелюбовь к шведам (по крайней мере, так было вплоть до Столбовского мира 1617 года). Но и после этого русско-датские связи оставались прочными. Однажды чуть было даже не заключили военный союз, но не пришли к согласию, чье имя писать первым – Христиана или Михаила. С точки зрения датского короля, сама постановка вопроса была абсурдна: Россия тогда в мировой политике котировалась очень низко. Но и царь не мог согласиться на принижение своего звания. Так и не сговорились.
При этом Романовым очень хотелось породниться с датским домом. Первая попытка – женить сына на родственнице Христиана – была с пренебрежением отвергнута. Но двадцать лет спустя положение Москвы заметно поправилось, и новые матримониальные переговоры оказались более успешными.
В 1641 году в Москву приехал девятнадцатилетний датский принц Вальдемар-Христиан, ходатайствовавший о торговых привилегиях. Привилегий ему не дали да и не собирались давать – просто хотели присмотреться к молодому человеку.
Беспокоясь из-за слабого здоровья наследника, царь придумал найти иностранного зятя. На Руси большое значение придавали прецедентам, а тут он как раз имелся: точно так же сорок лет назад царь Борис пытался выдать дочь за датского принца Иоанна. Вальдемар, правда, был не совсем королевич, а сын «с левой руки», то есть от морганатического брака, но это повышало шансы на положительный ответ.
В Москве Вальдемар понравился. Он оказался здоров и разумен, волосом рус, ростом не мал, глазами сер, лицом пригож – жаль, только «тонок».
Вскоре после возвращения принца домой в Копенгаген прибыли русские послы. Сначала добивались, чтобы король разрешил сыну переменить веру, – не добились. Тогда пообещали в этом вопросе не упорствовать и даже дозволить строительство протестантской церкви. Принцу очень хотелось получить изображение царевны Ирины – отказали. Русские люди той эпохи портретов с себя не писали, опасались сглазу и колдовства. Зато посулили в приданое два княжества, Суздальское и Ярославское. После такого аргумента принц засобирался в дорогу.
Он прибыл в Москву на исходе 1643 года и сразу понял, что его обманули. Царю был нужен православный зять, иначе брак утрачивал всякий смысл. Патриарх, а вслед за ним и государь стали принуждать Вальдемара к перемене веры.
Принц возмутился, ссылаясь на условия брачного соглашения. Ему отвечали, что на Руси всё определяет воля государя, а государю угодно выдать дочь за православного. Посмотреть на невесту тоже не дали – сказали лишь, что девка собой красна и не пьяница.
Пять месяцев Вальдемар тщетно упрашивал, чтобы его отпустили восвояси. В мае 1644 года, потеряв терпение, предпринял отчаянную попытку вырваться силой, со шпагой в руке, причем даже заколол какого-то стрельца, но, конечно, был задержан и поколочен.
Король слал в Москву посланцев одного за другим, требуя, чтобы сына вернули. Разгорался нешуточный международный скандал, дело шло чуть ли не к датско-русской войне, которая окончательно запутала бы и так мудреный европейский узел.
Но Михаил, как это с ним бывало в семейных делах, заупрямился. Он говорил, что отпустить жениха будет позором для державы и для невесты.
Пишут, что эти переживания свели государя в преждевременную могилу. Лишь после кончины Михаила злополучный Вальдемар смог выбраться из московской ловушки.
Эта курьезная эпопея хорошо иллюстрирует не только плохое понимание русскими европейских порядков, но и отношение тогдашних европейцев к России – как к полуварварской стране, которая придерживается сектантской веры, не понимает смысла договоров и заслуживает внимания лишь как источник торговой прибыли.
В целом международное положение России при Михаиле можно коротко описать так: на Западе шла одна большая война, за европейскую гегемонию, на Востоке – другая, между турецкой и персидской империями, и отсталая, второстепенная страна никого всерьез не интересовала.
Оно, несомненно, было и к лучшему. Оставленная в покое, Россия понемногу оправлялась после Смуты и копила силы. Вскоре русская держава вновь начнет претендовать на большее.
