Людвиг Мизес - Теория и история. Интерпретация социально-экономической эволюции
Материализм вообще стремится полностью выбросить историю за борт. Все идеи и действия должны быть объяснены как результат определённых физиологических процессов. Но это не даёт возможность отвергать любые ссылки на иррациональность. Подобно истории, естественные науки в конце концов сталкиваются с данными, не поддающимися дальнейшему сведению к другим данным, т.е. с некоей конечной данностью.
2. Роль личности в историиВ контексте философии истории не остаётся места никаким ссылкам на индивидуальность, кроме индивидуальности перводвигателя и его плана, определяющего течение событий. Каждый отдельный человек является просто инструментом в руках неотвратимого рока. Что бы они ни делали, результат их действий необходимо включён в предопределённый план провидения.
Что бы случилось, если лейтенант Наполеон Бонапарт был бы убит в битве при Тулоне [36]? Фридрих Энгельс знает ответ: «Его место занял бы кто-то другой». Ибо «человек всегда находится, как только возникает необходимость» <Letter to Starkenburg, Jan. 25, 1894. Marx К. and Engels F. Correspodence 1846–1895. – London: M. Lawrence, Ltd., 1934. P. 518>. Необходимость для кого и для какой цели? Очевидно, для материальных производительных сил, чтобы впоследствии привести к социализму. Похоже материальные производительные силы всегда имеют в запасе замену, точь-в-точь как предусмотрительный оперный антрепренёр имеет дублёра, готового исполнить партию тенора, если звезда вдруг подхватит простуду. Если бы Шекспир умер в младенческом возрасте, то «Гамлета» и «Сонеты» написал бы другой человек. Но возникает вопрос, а чем реально занимался этот заместитель, так как хорошее здоровье Шекспира освободило его от этой подёнщины?
Эта проблема намеренно запутывается поборниками исторической необходимости, смешивающими её с другими проблемами.
Оглядываясь назад в прошлое, историк должен сказать, что все обстоятельства были такими, как они были, всё случившееся было неизбежным. В любой момент положение дел было необходимым следствием непосредственно предшествовавшего состояния. Но наряду с элементами, детерминирующими данную конфигурацию исторических событий, существуют факторы, которые не могут быть прослежены дальше точки, за которой историк сталкивается с идеями и действиями индивидов.
Когда историк говорит, что Великой Французской революции 1789 г. [37] не произошло бы, если бы некоторые вещи сложились по-иному, он просто пытается установить силы, вызвавшие это событие, и влияние каждой из этих сил. Тэн не предаётся праздным умозрительным рассуждениям, что бы случилось, если бы не были разработаны доктрины, которые он называет l'esprit revolutionare <революционный дух (фр.). – Прим. перев.> и l'esprite classique <классический дух (фр.). – Прим. перев.>. Он стремился каждой из них присвоить её значимость в цепи событий, приведших к вспышке революции и её развитию <Taine. Les Origines de la France contemporaine, 1, Bk. III. 16th ed. – Paris, 1887. P. 221–328>.
Другая путаница касается границ влияния великих людей. Упрощённое объяснение истории, адаптированное к способностям туго соображающих людей, представляло историю как продукт подвига великих людей. Старые Гогенцоллерны создали Пруссию, Бисмарк создал Второй рейх [38], Вильгельм II его разрушил, Гитлер создал и разрушил Третий рейх [39]. Ни один серьёзный историк никогда не разделял этой чепухи. Никогда не оспаривалось, что роль даже величайших исторических фигур намного скромнее. Любой человек, великий или рядовой, живёт и действует в рамках исторических обстоятельств своей эпохи. Обстоятельства эти определяются всеми идеями и событиями предшествовавших эпох, а также идеями и событиями его эпохи. Титан мог пересилить каждого из своих современников; но он не мог справиться с объединёнными силами карликов. Государственный деятель может добиться успеха только в той мере, насколько его планы соответствуют общему настроению его времени, т.е. идеям, которые владеют умами его сограждан. Он может стать лидером только в том случае, если готов вести людей по тому пути, по которому они хотят идти, и к цели, которую они хотят достичь. Государственный деятель, восстающий против общественного мнения, обречён на неудачу. Не важно, является ли он деспотом или чиновником демократии, политик должен давать людям то, что они желают получить, подобно тому как бизнесмен должен снабжать потребителей вещами, которые они желают приобрести.
Совсем другое дело пионеры новых течений мысли и новых направлений искусства и литературы. Первооткрыватель, пренебрегающий аплодисментами, которые он мог бы получить от широких масс своих современников, не зависит от идей своей эпохи. Он волен сказать вместе с шиллеровским маркизом Позой: «Моё столетье для этих идеалов не созрело. Я – гражданин грядущих поколений» [40]. Работа гения также вплетена в последовательность исторических событий, обусловлена достижениями предшествующих поколений и является просто главой в эволюции идей. Но она добавляет к сокровищнице мыслей нечто новое и неслыханное и в этом смысле может быть названо творческое. Подлинная история человечества суть история идей. Именно идеи отличают человека от других существ. Идеи порождают общественные институты, политические изменения, технологические методы производства, и всё, что называется экономическими условиями. И в поисках их происхождения мы неизбежно приходим к точке, в которой всё, что можно утверждать, это то, что у человека возникла идея. Известно имя этого человека или нет – вопрос второстепенный.
Именно этот смысл история вкладывает в понятие индивидуальности. Идеи – конечная данность исторического исследования. Об идеях можно сказать только то, что они появились. Историк может показать, как новая идея вписалась в идеи, разработанные прежними поколениями, и в каком смысле она может рассматриваться в качестве продолжения этих идей и их логического следствия. Новые идеи не возникают из идеологического вакуума. Они порождаются существующей идеологической структурой; они являются реакцией разума человека на идеи, разработанные его предшественниками. Однако безосновательно предполагать, что они обязаны появиться и что если бы их не породил А, то это сделали бы В или С.
В этом смысле то, что ограниченность нашего знания заставляет нас называть случайностью, играет свою роль в истории. Если бы Аристотель умер в детском возрасте, то интеллектуальной истории был бы нанесён ущерб. Если бы Бисмарк умер в 1860 г., то мировые события развивались бы в ином направлении. В какой степени и с какими последствиями, никто не знает.
3. Химера группового разумаВ стремлении исключить из истории любые ссылки на индивидов и индивидуальные события, коллективистские авторы прибегают к помощи химерической конструкции – групповому разуму или общественному разуму.
В конце XVIII – начале XIX вв. немецкие филологи начали изучать средневековую поэзию, давным-давно преданную забвению. Большая часть эпосов, извлечённых ими из древних манускриптов, была имитациями французских работ. Имена авторов – главным образом рыцарей на службе герцогов и графов – были известны. Вряд ли этими эпосами стоило гордиться. Но два эпоса были совсем иного свойства, подлинно оригинальные работы высокой литературной ценности, намного превосходящие продукцию придворных стихотворцев: «Песнь о Нибелунгах» и «Кудрун» [41]. Первая – одна из великих книг мировой литературы и, безусловно, одна из самых выдающихся поэм, рождённых Германией до эпохи Гёте и Шиллера. Имена авторов этих шедевров не дошли до потомков. Возможно, поэты принадлежали к классу профессиональных актёров, которые не только презирались знатью, но и были ограничены в правах. Они могли быть еретиками или евреями, и духовенство стремилось заставить людей их забыть. Как бы то ни было, но филологи назвали эти две работы «народным эпосом» (Volksepen). Этот термин навевает наивному уму идею, что они были написаны не конкретными авторами, а «народом». Такое же мистическое авторство было приписано народным песням (Volkslieder), чьи авторы были неизвестны.
Опять же в Германии после наполеоновских войн [42] обсуждалась проблема всеобъемлющей кодификации законодательства. В этом споре историческая школа юриспруденции во главе с Савиньи отрицала компетентность любого века и любых людей писать законодательство. Подобно Volksepen и Volkslieder, заявляли они, законы страны суть эманация Volksgeist <дух народа (нем.). – Прим. перев.>, духа и специфического характера народа. Подлинные законы не пишутся произвольно законодателями: они органически вырастают и расцветают из Volksgeist.
Доктрина Volksgeist была разработана в Германии как сознательная реакция на идеи естественного права и «не-германский» дух Великой Французской революции. Но в дальнейшем она была развита и возведена в ранг всеобъемлющей социальной доктрины французскими позитивистами, многие из которых не только придерживались принципов, проповедуемых самыми радикальными революционными лидерами, но и стремились завершить «незаконченную революцию» путём насильственного свержения капиталистического способа производства. Эмиль Дюркгейм и его школа исследовали групповой разум, как если бы он был реальным феноменом, особым фактором, мыслящим и действующим. На их взгляд не индивиды, а группы являются субъектами истории.
