В. Сиповский - Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII
Была прочтена грамота, призывающая весь народ на спасение православной веры. Народ умилился. Многие плакали.
— Горе нам, — говорили в толпе, — гибнет Московское государство!
Когда народ еще толпился у церкви, к нему держал речь один из земских старост — Козьма Минин-Сухорукий.
А. Кившенко Воззвание Кузьмы Минина к нижегородцам(Раньше уж он говорил, что ему являлся во сне св. Сергий и приказал «возбудить уснувших».)
— Православные люди! — заговорил он теперь к народу громким голосом. — Коли хотим помочь Московскому государству, не пожалеем достояния нашего… дворы свои продадим, жен и детей заложим и станем челом бить, искать, кто бы вступился за истинную православную веру и стал бы у нас начальником!.. Дело великое совершим, если Бог поможет. Какая будет хвала нам от всей земли… Я знаю: только мы поднимемся на это дело, другие города пристанут к нам, и мы избавимся от врагов.
М. Песков Воззвание Минина к нижегородцам в 1611 годуГорячая речь Минина пришлась по сердцу всем. Сказалось в ней то, что давно было на душе у всех. У многих слезы полились из глаз.
Начались частые сходки. Козьма Минин, которого в городе все знали и уважали, всем орудовал, убеждал всех, что надо ополчаться, клич кликать по служилым людям, а в казну на содержание ратных людей собирать со всех по третьей деньге (то есть третью часть имущества). Желание послужить великому делу было так сильно, что тут же многие стали жертвовать гораздо больше. Сносили со всех сторон и деньги, и драгоценные вещи. Одна вдова, говорится в летописи, принесла к сборщикам десять тысяч и сказала:
— Я осталась после мужа своего бесчадна. Было у меня двенадцать тысяч; отдаю десять, а себе оставляю две.
Но прежде чем скликать ратных людей, надо было найти военачальника. Такое святое дело, какое затевалось, надо было отдать в чистые руки. Стали думать, кого бы из бояр выбрать вождем. Остановились на князе Дмитрии Михайловиче Пожарском. Он в ту пору жил в своем имении, в Суздальском уезде, где долечивался от ран, полученных при московском погроме. Это был человек чистый, не запятнанный никаким дурным делом: в смутные годы он в воровских таборах не бывал и у польского короля милостей не прашивал. Ратное дело он хорошо знал, большое мужество выказал при защите Зарайска от самозванца и потом в московском побоище.
К. Маковский Кузьма Минин в Нижнем НовгородеПослали бить челом Пожарскому. Он отвечал:
— Рад я за православную веру страдать до смерти, а вы изберите из посадских людей такого человека, который был бы со мной у великого дела, ведал бы казну на жалованье ратным людям.
Стали было нижегородские послы раздумывать, кого бы выбрать, но Пожарский не дал им долго думать.
— Есть у вас в городе, — сказал он, — Козьма Минин. Он человек бывалый: ему такое дело за обычай!
Когда посланцы вернулись в Нижний и сказали о желании Пожарского, нижегородцы стали челом бить Минину, чтобы он потрудился на общее дело, стоял бы у мирской казны. Минин отказывался до тех пор, пока нижегородцы не написали приговора, что ничего не пожалеют для великого дела.
Весть о том, что нижегородцы поднялись, быстро разносилась, и ратные силы стали собираться к ним отовсюду. Пожарский с нижегородцами разослал по городам грамоты, в которых говорилось между прочим следующее:
«Теперь мы, Нижнего Новгорода всякие люди, идем на помощь Московскому государству. К нам из многих городов прибыли дворяне, и мы приговорили имение свое и домы с ними разделить и жалованье им дать. И вам бы также поскорее идти на литовских людей. Казаков не бойтесь: коли будем все в сборе, то всею землею совет учиним и ворам не позволим ничего дурного делать… Непременно надо быть вам с нами в одном совете и на поляков вместе идти, чтоб по-прежнему казаки не разогнали бы нашей рати».
Грамота эта повсюду читалась на мирских сходках, постановлялись приговоры, собирались деньги. Город сносился с городом. Опять, как по призыву Ляпунова, поднималась Русская земля; но на этот раз вожди вели дело осторожнее — понимали, что не только поляки, но и казаки — враги Москвы; что сближаться с «перелетами» и «шатунами» не следует.
Наступил 1612 год. Весть о новом русском ополчении всполошила не только осажденных поляков, но и осаждавших казаков. Поляки и русские изменники потребовали снова от патриарха Гермогена, чтобы он написал нижегородцам увещание оставаться верными Владиславу.
«Да будет над ними милость Божия и от нашего смирения благословение, — отвечал с прежней твердостью старец, — а на изменников да излиется от Бога гнев, а от нашего смирения да будут прокляты они в сем веке и в будущем!»
Скоро после этого несокрушимый старец и «поборатель за веру православную» скончался (17 февраля); умер он, говорят, голодной смертью. Погребли его в Чудовом монастыре.
Заруцкий понял, что ему и его своевольному полчищу грозит опасность от новой земской ратной силы. Подмосковные казаки с начальником своим в это время признали третьего (псковского) самозванца. Попытался было Заруцкий захватить Ярославль, чтобы помешать движению северного ополчения, но Пожарский предупредил и в начале апреля привел сюда свою рать.
Нелегко было в ту пору снарядить как следует войско. Кроме прежнего оружия: копий, секир разного рода, палиц (булав, шестоперов), — входили все больше и больше в употребление турецкие сабли и огнестрельное оружие — ружья и пушки.
При огнестрельном оружии значение охранительного вооружения должно было падать, но все-таки всякие шлемы и латы были еще в ходу — особенно у конных воинов и воевод.
Еще на пути из Нижнего в Ярославль к рати Пожарского присоединялись ополчения из разных приволжских городов. Ярославль был главным сборным местом. Здесь Пожарский остановился надолго: он, видимо, хотел действовать осмотрительно, собрать как можно больше ратной силы и казны, чтобы решить дело наверняка. Задача была теперь ясная: выгнать врагов из Русской земли и выбрать себе всей землей настоящего русского царя. Для того чтобы выполнить эту задачу, мало было победы над врагом — надо было еще задушить всякую смуту, криводушие и шатость среди русского люда; по всей земле необходимо было установить единодушие. С этой целью рассылались грамоты по разным городам, созывались выборные на общий совет.
В. Савинский Нижегородские послы у князя Пожарского в 1611 году«Вам бы, — говорилось в этих грамотах, — пожаловать, помня Бога и свою православную христианскую веру, советовать со всякими людьми общим советом, как бы нам в нынешнее конечное разоренье быть не безгосударным, чтобы нам, по совету всей земли, выбрать сообща государя, кого Бог милосердный даст, чтобы Московское государство вконец не разорилось бы. Сами, господа, ведаете, как нам стоять без государя против общих врагов, польских и литовских и немецких людей и русских воров… Как нам без государя о великих государственных и земских делах с окрестными государствами ссылаться?! И по всемирному совету пожаловать бы вам — прислать к нам в Ярославль из всяких чинов людей человека по два и с ними совет свой отписать».
Из этой грамоты видно, что вожди намерены были не только очистить Москву от врагов, но и внести в нее верховную власть и правительство, основанное на воле всей земли.
В то время как русская ратная сила с каждым днем все росла и росла в Ярославле и готовилась положить конец смуте, народ уже вел ожесточенную борьбу с врагами. После смерти Ляпунова земские ратники, недовольные казацким управлением, толпами уходили от Заруцкого. Они составляли отдельные шайки, скрывались в лесах, оврагах, нападали на поляков, рыскавших по окрестностям столицы, искавших припасы. Таких народных борцов называли в насмешку шишами; но прозвище это скоро стало даже почетным в глазах народа, потому что шиши действовали честно, своих не трогали, не грабили, нападали только на поляков, причем выказывали много молодецкой удали и ловкости. В эти шайки шли люди всех званий: дворяне, дети боярские, посадские и крестьяне. Скоро житья не стало полякам от шишей; особенно сильно вредили они врагу тем, что отбивали у него обозы и мешали собирать продовольствие по деревням. «Бумаги не стало бы, — жалуется один поляк в своем дневнике, — если бы начать описывать бедствия, какие мы тогда претерпели. Нельзя было разводить огня, нельзя было ни на минуту остановиться — тотчас, откуда ни возьмутся, — шиши. Как только роща, так они и осыпят нас… Шиши отнимали запасы наши и быстро исчезали». И выходило, что, награбивши много, поляки привозили в столицу очень мало.
