Жан Флори - Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи
Зато Аноним, превознося Боэмунда и его священную миссию, не упустил возможности очернить репутацию Алексея. Он изобразил Гвидо, единокровного брата норманнского вождя, сначала побежденным и готовым проклинать Бога. Неутешный Гвидо восклицал, ломая пальцы: «Увы мне, о мой господин Боэмунд, честь и слава всего мира! Ты, которого весь мир боялся и любил! Увы мне несчастному! Не заслужил я, к горю моему, чести увидеть твой достойнейший лик, хотя ничего я не желал увидеть так сильно. Кто мне даст умереть за тебя, дражайший друг и господин? Отчего я не умер сразу, как вышел из утробы матери? Отчего я дожил до этого злосчастного дня? Отчего не утонул в море? Отчего я не упал с лошади и не умер тотчас же, сломав себе шею? О, если бы я принял вместе с тобой счастливое мученичество, дабы видеть твой славнейший конец!»[417] Правда, затем Гвидо усомнился в правдивости сообщения Стефана, этого «седеющего и трусливого рыцаря», и призвал своих товарищей идти на помощь Антиохии. Однако Алексей, отказавшись от этого предложения, велел опустошить земли, чтобы турки, если им вздумается преследовать их, не смогли бы найти никакого пропитания[418].
Анна Комнина подтверждает, что указанные события имели место, но возлагает вину на франков, точнее на их панические донесения. Встретив Алексея, который направлялся на помощь крестоносцам, беглецы из Антиохии отговорили его от похода, утверждая, что «кельты находятся в очень тяжелом положении, и клялись, что их ждет неминуемая гибель. Поэтому император решил еще быстрей двигаться на помощь кельтам, хотя все и удерживали его от этого»[419]. По словам Анны, Алексей уступил их уговорам, но против своего желания. В данном случае он, к тому же, проявил осмотрительность, ибо ему доложили о приближении к нему огромного войска султана: иными словами, тщетно оказывая помощь Антиохии, басилевс рисковал потерять Константинополь.
Отступничество Алексея, очевидно, подвергло крестоносцев, оказавшихся в двойном кольце осады, огромной опасности. Но оно же впоследствии оказалось одним из решающих аргументов Боэмунда, желавшего сохранить город в собственной власти. Бальдерик Бургейльский, создавший свое произведение позднее, без колебаний счел это действием божественного провидения. Его теология истории очернила Алексея, не освобождая от вины и Стефана. Как предательство Иуды привело к Спасению, так и измена Стефана была в некотором роде предопределена, чтобы, согласно божьему замыслу, восславить Бога и его воинство: «Если, действительно, император Алексей, явившись, одержал бы победу над турками, то победа была бы отдана его народу, а не воинству Бога; она была бы приписана грекам, сильным числом своим, а не франкам, сильным своей доблестью»[420]. Следовательно, необходимо было, чтобы все произошло именно таким образом.
Третьего июня Боэмунд стал хозяином Антиохии, но на какое время? Как можно было выстоять перед огромной армией турок? Ведь она осаждала крестоносцев под стенами города, над которым возвышалась цитадель, тоже принадлежавшая врагам; турки ввели в нее новые войска, тогда как «Христово воинство» оказалось без помощи, а продовольствие таяло на глазах. Провизия, находившаяся в городе или привезенная из гавани Святого Симеона, вскоре была израсходована, пущена по ветру в эйфории победы[421]. Помимо этих опасностей стану крестоносцев угрожал раскол из-за ссоры, вспыхнувшей между Боэмундом и Раймундом Сен-Жильским[422]. Случаи бегства участились, и все, казалось, было потеряно…
Двенадцатого июня на крестоносцев обрушилась новая беда, и причиной ее стал, согласно Анониму, «достопочтенный муж Боэмунд»[423]. Взбешенный тем, что он не смог найти воинов для штурма цитадели (кого-то подкосил страх, а кого-то голод), норманнский вождь решил поджечь эту часть города, неподалеку от дворца Яги-Сиана, который на тот час занимал Раймунд (случайность ли это была?). Однако огонь из-за поднявшегося штормового ветра перекинулся на город. Когда его остановили, пожар уже успел уничтожить тысячи домов. Чтобы уберечь себя от турок, засевших в цитадели, пришлось возводить стену в разрушенной огнем части города. Альберт Ахенский упомянул об одной из турецких атак на новое укрепление. Она оказалась роковой для людей Боэмунда, ибо другие предводители, в частности, Роберт Нормандский, Роберт Фландрский и Готфрид Бульонский, в нее не вмешались[424]. Аноним обходит эти бесславные для Боэмунда события молчанием.
ВИДЕНИЯ В СТАНЕ ПРОВАНСАЛЬЦЕВУделом крестоносцев в городе, недавно захваченном хитроумным Боэмундом, стали опасности и голод. Вследствие несостоятельности предводителей? Простым людям, во всяком случае, оставалось надеяться только на Бога. И Бог, устами таких же обездоленных, ответил им, ободрив их видениями, предвещавшими победу крестоносцев — в том случае, если те согласятся исповедаться в грехах, очиститься от них и поклясться продолжить паломничество[425].
Такая поддержка, настаиваю, исходила не от магнатов, князей или епископов, а от простонародья, от «бедных», которые без задних мыслей, без какой-либо личной заинтересованности радели «о Боге и Гробе Господнем». К тому времени сплоченность крестоносного воинства дала трещины. Впоследствии трещины эти превратились в пропасть между предводителями и простонародьем. Первые в большинстве своем вели священную войну ради завоевания или отвоевания земель, как, например, Боэмунд, а также Танкред, Балдуин и Раймунд. Народ же отправился в это военное паломничество с единственной целью: освобождение Гроба Господня в надежде на спасение, даже на последнюю земную битву перед концом света. Парадоксально, но этот разрыв был использован Боэмундом, когда уже все, казалось бы, говорило в пользу партии Раймунда Тулузского, поскольку видения и чудеса происходили в рядах провансальского войска, и Раймунд был первым, кто поверил в них.
Сначала чудо предстало в форме четырех видений, явленных простому человеку из провансальского ополчения, Петру Бартелеми, когда крестоносцы осаждали Антиохию. Вопрос о том, истинны ли были видения и находки, последовавшие вслед за ними, не имеет особого значения для историков: их интересует лишь то, какое применение им было найдено. Петр Бартелеми находился на службе у некоего Гийома Петра, сеньора Кунла (Овернь), одного из ближайших вассалов графа Тулузского[426]. Его видения — сначала явление святого Андрея, а затем и самого Христа — возвестили всем о том, что Бог заступится за крестоносцев, если те покаются и очистятся от грехов. В залог этого был дан знак: когда крестоносцы окажутся в Антиохии, они должны будут произвести раскопки в указанном месте, у подножия колонны — там они найдут Священное Копье, точнее, его наконечник, пронзивший тело Христа.
Первое видение было Петру Бартелеми 30 декабря 1097 года, в день землетрясения. Христиане в то время осаждали Антиохию, страдая от грязи и холода, голода и смертельного страха; Петр, пришедший в ужас от всего происходившего, молил Бога о поддержке, но скрыл свое видение от всех из-за страха. Однако 10 февраля 1098 года последовало второе видение, 20 марта, в гавани Святого Симеона, — третье, а затем и четвертое, уже в Мамистре в период между мартом и маем, когда Петр, следуя за своим господином, готовился отправиться на Кипр за продовольствием. Корабль потерпел крушение, и Петр, подобно библейскому Ионе, выброшенному на берег, был, как и он, вынужден пророчествовать. Однако, заболев, он продолжал утаивать свои видения вплоть до ожесточенных боев 10 июня, когда отчаяние дошло до предела, а беглецы-«канатоходцы» устремились прочь из города, спустившись со стен по веревкам. После нового явления святого Андрея и самого Иисуса Христа Бартелеми наконец открылся графу, который тотчас же поверил ему, тогда как Адемар Пюиский, напротив, сначала решил, что это всего лишь «пустые слова»[427].
В тот же вечер видение посетило и священника по имени Стефан. Утром 11 июня он поспешил рассказать о нем князьям: Христос приказал ему найти Адемара, епископа Пюи, к которому все обращались за неимением единственного предводителя армии. От имени Спасителя Адемар должен был передать христианам его слова: «Обратитесь, придите ко мне, и я вернусь к вам. И если сделаете вы то, что велю я вам, от нынешнего дня до пятого буду сострадать вам»[428]. Обещанное подтвердила и Дева Мария, тоже явившаяся священнику.
Об этих видениях рассказал не только Раймунд Ажильский: за исключением Рауля Каннского, о нем упомянули все хронисты, не подвергая этот рассказ сомнению[429].
Так, видению Стефана норманнский Аноним посвятил целую страницу: крестоносцы, было сказано священнику свыше, подвергали себя крайней опасности — они предавались преступным любовным утехам с христианскими и языческими «грязными женщинами», и смрад этот достиг небес. Однако если народ вернется к Богу, то он поможет ему. Это утверждал сам Христос в присутствии своей матери и святого Петра: «Иди и скажи народу моему, чтобы он возвратился ко мне, и я тогда возвращусь к нему и в течение пяти дней окажу ему большую помощь […]»[430].
