Всеволод Вихнович - Царь Ирод Великий. Воплощение невозможного (Рим, Иудея, эллины)
Также об иудейской субботе, священной для его друга Аристия Фуска, говорит и Гораций (65 г. до н.э. — 8 г. н.э.), который вообще упоминает евреев в своём творчестве 4 раза{100}. Упоминается иудейская суббота («праздник Сатурна святой») у поэта Тибулла (вторая половина I в. до н.э.) в первой книге «Элегий»{101}. К сожалению, до нас дошло немного источников, но и сохранившиеся упоминания лирических римских поэтов об иудейской субботе как о чём-то хорошо известном их читателям в Риме свидетельствуют вполне убедительно о том, что иудеи были уже весьма заметной частью населения столицы.
Но, конечно, не менее интересно социальное положение иудеев. Тщательно исследовавший этот вопрос Чериковер приходит к следующему выводу: «Жизнь в еврейской диаспоре в эллинистическом мире была весьма далека от ограниченной жизни в гетто. Евреи ещё не утратили естественной связи людей и земли. В чужих странах, в новых и трудных условиях, они восстановили образ жизни, к которому привыкли на родине. Помимо священников, в Палестине не было ни одного класса, который не существовал бы в диаспоре. Военачальники, солдаты, полицейские, чиновники, откупщики, землевладельцы, сельскохозяйственные рабочие, рабы, ремесленники, торговцы, ростовщики и, несомненно, представители свободных профессий — такие как врачи, писцы и тому подобные — людей всех этих состояний можно обнаружить в диаспоре. Если же у нас были бы в распоряжении более многочисленные источники, то разнообразие социальных групп было бы ещё большим… Совершенно ошибочно полагать, что еврейские интересы в эллинистической диаспоре были сосредоточены в какой-либо одной области жизни, что евреи существовали только за счёт торговли или ремесла или что они были все богатыми или бедными. Жители больших городов, естественно, были больше заняты в торговле, финансах и ремесле; однако проживавшие в сельской местности и провинциальных городах были вовлечены в занятия сельским хозяйством или находились на государственной службе. Богатство было сконцентрировано в руках отдельных лиц, преуспевших в торговых операциях или при сборе налогов, но огромное большинство жило весьма скромно, в поте лица добывая себе пропитание. Короче говоря, с экономической точки зрения не существовало никакой разницы между евреями и народами, среди которых они жили, и ни одна из областей экономической жизни не являлась монополией еврейской деятельности»{102}.
В связи с этим, конечно, возникает трудноразрешимый вопрос о численности иудеев в диаспоре. Однако общим является мнение, что уже тогда она превышала численности иудеев в собственно Иудее. Не вдаваясь в обсуждение этой темы, упомянем самую правдоподобную, на наш взгляд, оценку, приводимую в статье израильского исследователя М. Броши. Он полагает, что в конце I века до н.э. — начале I в. н.э. в Иудее проживало около 0,5 млн. иудеев, в то время как в диаспоре (большей частью в Римской империи) — 1,5 млн. человек{103}. При всей спорности этих цифр стоит сопоставить их с косвенными данными. Выше указывалось, что Красс изъял из Храма сокровищ на 10 тыс. талантов, что на 8 тыс. талантов превосходило то, что было в Храме при Помпее за 9 лет до этого. Следовательно, после включения Иудеи в состав Римской империи ежегодные доходы Храма увеличивались примерно на 1000 талантов в год. С другой стороны, из Второй Книги Маккавейской известно, что ежегодные платы Иудеи Селевкидам составляли 360 талантов{104}. Невозможно, конечно, прямо сопоставлять эти суммы, поскольку фонды Храма пополнялись не только из обязательного добровольного налога на всё иудейское население империи. Вместе с тем можно полагать, что это также косвенно свидетельствует о том, что иудейское население в диаспоре значительно превышало население в самой Иудее.
Одной из причин, способствовавших столь быстрому росту численности и, главное, влияния иудейских общин Средиземноморья в этот период, был, конечно, прозелитизм. Иудеи в тот период не ограничивались замкнутостью внутри общин, но, напротив, занимались распространением своей веры, активно привлекая соседей-язычников к культу Невидимого Бога. Об этом свидетельствует и вышеупомянутый римский писатель Валерий Максим (начало I века н.э.), который сообщает, что в 139 году до н.э. иудеи были изгнаны из Рима, «поскольку пытались передать римлянам свои священные обряды»{105}.
Другим важным источником пополнения иудейских общин был отпуск на волю рабов хозяевами-иудеями. Об это свидетельствуют и мраморные стелы, найденные, в частности, в Северном Причерноморье, с вырезанными на них документами об освобождении рабов под покровительство иудейских общин{106}. Судя по именам освобождаемых, они принадлежали к местным племенам. Однако следует отметить ещё один немаловажный источник пополнения иудейских общин — смешанные браки, то есть браки между иудеями и местными женщинами из языческих народов, среди которых иудеи жили, и, возможно, в меньшей степени между иудейками и мужчинами из язычников. В этой связи Левинская разбирает характерный пример, правда, из более позднего времени — I века н.э. В Деяниях апостолов (57–59 гг. н.э.) приводится показательный эпизод. «Он (Павел) дошёл до Дервии и Листры. И вот, был там некоторый ученик, именем Тимофей, которого мать была Иудеянка, уверовавшая (в христианство), а отец Эллин, и о котором свидетельствовали братия, находившиеся в Листре и Иконии (Малая Азия). Его пожелал Павел взять с собою; и взяв, обрезал его ради Иудеев, находившихся в тех местах; ибо все знали, что отец его был Эллин»{107}. В этом эпизоде, помимо сообщения о браке иудейки с греком, — первый случай соблюдения матрилинейного принципа определения, то есть определения принадлежности к еврейству по женской линии. Как утверждает исследователь этого вопроса Коэн, матрилинеиныи принцип не известен ни из одного домишнаитского текста, за исключением указанного пассажа из Деяний{108}.
Свидетельством успеха распространения иудейского прозелитизма может служить и сообщение Иосифа Флавия «в Иудейской войне». Говоря о начале конфликта между язычниками и иудеями в 66 году н.э. он отмечает: «В то время жители Дамаска, узнавшие о гибели римского войска, задались целью истребить живущих среди них евреев. Этот замысел ничего не стоило осуществить: ведь они уже давно держали всех евреев запертыми в гимнасии, приняв эту меру предосторожности против них. Однако они боялись своих собственных жён, из которых почти все перешли в иудейскую веру, и поэтому более всего беспокоились, как бы скрыть свои приготовления от них» (ИВ. С. 170). Стоит отметить, что, по сообщению Иосифа, евреев в Дамаске было 10500 человек, следовательно, их врагов было гораздо больше, отсюда и женщин, принявших иудаизм насчитывалось, как можно предположить, не менее 20000.
Однако каковы бы ни были результаты иудейского прозелитизма, надо признать справедливыми выводы Левинской: «Иудейский мир диаспоры состоял из трёх групп: евреев, прозелитов и квазипрозелитов». К последним относятся все люди, «чтущие Бога Высочайшего», жившие по всему Средиземноморью в эллинистическое и особенно в римское время. Самые ранние надписи с их упоминанием встречаются в Египте II в. до н.э.{109} Как пишет Левинская, «некоторых из боящихся Бога от иудаизма отделял лишь один шаг, другие лишь добавили Бога иудеев к своему пантеону. Но если они проявляли хоть какую-нибудь заинтересованность по отношению к иудаизму, они могли считаться квазипрозелитами»{110}.
Именно эти многочисленные квазипрозелиты обеспечивали поддержку иудейским общинам, влияние которых во много раз превышало численность собственно иудеев в народных собраниях как в Риме, так и других городах. О том, какие масштабы приняло это явление, можно судить по некоторым фактам опять-таки более позднего периода. Как сообщает Иосиф Флавий, в начале Иудейской войны происходили острые вооруженные столкновения в городах Сирии между иудеями и греко-сирийцами. По его словам, «вся Сирия была охвачена ужасным смятением, и каждый город разделился на два лагеря, причём выживание одного прямо зависело от гибели другого… Ибо, хотя казалось, что они уже избавились от евреев, в каждом городе оставались иудействующие, которых держали на подозрении. Не решаясь уничтожить подозрительных из своей же собственной среды, они боялись этих принадлежащих к обоим лагерям людей, как настоящих чужаков» (ИВ. С. 32).
Ещё более наглядной является ситуация даже в столь отдаленном от основного Средиземноморского региона эксклаве античной цивилизации — Боспорском царстве, расположенном по обоим берегам Керченского пролива. Как пишет Левинская, анализ многочисленных эпиграфических находок свидетельствует, что «начиная с первого века, в этом регионе наблюдается поразительный рост количества частных посвящений Богу Высочайшему, а в одном из городов Боспорского царства, в Танаисе, этот культ становится основным»{111}. Поскольку самая ранняя найденная надпись датируется 16 годом н.э., то, несомненно, сам процесс образования таких квазипрозелитов даже в столь отдалённом регионе начался гораздо раньше — ещё в I веке до н.э. По нашему мнению, только имея в виду такую структуру иудейского мира, можно понять и влияние проиудеиских настроений на римском форуме, столь беспокоившее Цицерона. Римскому оратору вторит и даже усиливает его опасение греческий историк и географ Страбон (64 г. до н.э. — 20-е гг. I в. н.э.), т. е. младший современник Ирода. Страбон, говоря о жителях Кирены (Северная Африка), упоминает среди них иудеев и добавляет: «Они проникли уже во все города, и в мире нелегко найти место, где бы это племя не обреталось или не добилось бы превосходства»{112}.
