Лев Гумилев - Три китайских царства (сборник)
Однако ученые-естественники никогда не получают больше, а тем не менее умеют создавать «эмпирические обобщения», по степени достоверности не отличающиеся «от научно установленного факта»[327]. Только этим путем развиваются, и надо сказать блестяще, естественные науки в XX в.
Поэтому нам нет причины отказываться от применения этой методики к большому, уже собранному материалу, остро нуждающемуся в научном синтезе. В самом деле, полная хронологическая таблица и серия подробных исторических карт дают исследователю материал, принципиально не отличающийся от геологической или зоологической коллекции или от тщательного географического описания местности. И там и тут собранные экспонаты молчат, но, будучи сведенными в систему, позволяют установить последовательность либо отложения слоев земной коры, либо соотношения ландшафтных зон, а также (и мы на этом настаиваем) характер взаимодействия между человеком и природой, Однако при таком подходе мы в отношении исторического материала являемся естественниками и, чтобы не вносить терминологической путаницы, будем называть новую научную дисциплину не историей, а либо «этнологией», если при помощи знания явлений природы мы изучаем историю народов, либо «исторической географией», если при помощи истории мы изучаем явления природы. При такой постановке вопроса только эта научная дисциплина может нам помочь.
Теперь перейдем к разбору фактического материала, т. е. к классификации общественных систем насельников Евразии как формы существования бытовавших там этносов. Отметим, что общественные системы народов были тесно связаны с уровнем развития их производительных сил и способом производства, т. е. с системой хозяйства населяемых этими народами стран. Но при этом возникает первое затруднение – с IX в. до н. э. до XVIII в. н. э. в евразийских степях бытовал один способ производства: кочевое скотоводство. Если применить к ним одну общую мерку, то мы должны полагать, что все кочевые общества были устроены единообразно и были чужды всякому прогрессу настолько, что их можно характеризовать суммарно, а детали отнести за счет племенных различий. Такое мнение действительно считалось в XIX и начале XX в. аксиомой, однако фактический материал, имеющийся в нашем распоряжении, позволяет его отвергнуть[328]. Несмотря на устойчивое соотношение между площадью пастбищ, поголовьем скота и численностью населения, в евразийских степях не было и тени единообразия общественно-политических систем, а за 3000 лет своего существования кочевая культура прошла творческую эволюцию, не менее яркую и красочную, чем страны Средиземноморья или Дальнего Востока. Однако местные условия придали истории кочевников несколько иную окраску, и наша задача состоит в том, чтобы уловить не столько элементы сходства между кочевыми и земледельческими общественными системами, сколько различия, и указать на их возможные причины.
Территориальное распределение древних народов было отнюдь не беспорядочным, однако естественные границы их местообитаний определялись не рельефом (например, горными хребтами) и многоводными реками.
Синхронистическая таблица этно-ландшафтных соответствий
Так хунны жили в современной Монголии, как Внутренней, так и Внешней[329], но до 93 г. н. э. не занимали западной Джунгарии, несмотря на то, что последняя увлажняется гораздо обильнее (до нее доходят атлантические циклоны[330]) и более благоприятна для обитания. В хуннское время в западной Джунгарии жили малочисленные племена, политически зависящие от хуннского шаньюя, однако хунны на их земли почему-то не посягали[331].
Та же ситуация сложилась в III–VI вв., когда воинственные жужани господствовали на бывшей хуннской территории, а склоны Алтая, Тарбагатая, Саура и Семиречья заселяли потомки оттесненных на запад хуннов – чуйские племена (чуюе, чуми, чумугунь, чубань) и разрозненные племена теле – предки уйгуров[332]. Жужани, как раньше хунны, претендовали только на политическую гегемонию, но не на пастбища джунгарских степняков.
Может показаться, что положение радикально изменилось во второй половине VI в., когда тюркюты, обитавшие до тех пор на склонах Хангая, захватили и восточную, и западную половины Великой степи, объединив их в одну державу Однако уже второе поколение – дети завоевателей – раскололо Великий каганат на Восточный и Западный, причем граница между ними проходила по той же незримой грани – сыпучим пескам восточной Джунгарии[333]. И, что самое интересное, когда в 747 г. создался уйгурский каганат, граница прошла там же[334]. Видимо, не случайно в XII в. здесь же проходила граница между найманами и кераитами, в XIII в. – между монгольскими повстанцами: ханами Аригбугой и Хайду, опиравшимися на местные племена, и великим ханом Хубилаем, использовавшим ресурсы покоренного Китая, а в XV–XVIII вв. – между калмыками и монголами.
Что же общего было между державами, существовавшими на территории восточных степей, и какая преемственность с этой точки зрения имела место в государствах, располагавшихся на степных территориях, примыкавших к Алтаю и Тарбагатаю? При этом будем рассматривать непосредственно общественно-политический строй как чуткий индикатор состояния этноса.
Для всех народов восточной половины степи было характерно наличие сильной централизованной власти. Только этим схожи между собой родовая империя Хунну[335], орда Жужань[336], Вечный эль орхонских тюрок[337] и уйгурская теократия с манихейской церковью, стоявшей выше хана[338].
На западе мы наблюдаем цепь конфедераций – племенных союзов, последним из которых был дурбен-ойратский союз – классический пример децентрализации.
Теперь попробуем найти объяснение этому явлению, и не на земной поверхности, а несколько выше – в атмосфере. Над территорией Северной Монголии в зимнее время находится центр антициклона и зимние осадки почти отсутствуют. Летом пустыни Центральной Азии раскаляются за счет инсоляции, фронт полярного воздуха отступает на север Монголии. В размытую таким образом барическую депрессию вторгается влажный воздух, и в эти месяцы здесь выпадает до 90 % осадков в виде летних дождей[339]. В регионе Алтая и Тарбагатая наоборот: атлантические циклоны несут много влаги, выпадающей зимой в виде снега, зато лето обычно сухое настолько, что трава в степи выгорает.
Граница между обоими регионами проходит именно в восточной Джунгарии, через которую в меридиональном направлении тянется экстрааридная полоса, по климатическим условиям сходная с пустыней Такла-Макан (осадков меньше 100 мм в год[340]). Эта полоса не является стратегическим барьером. Она неширока, и сыпучие пески можно легко обойти с юга и севера – по склонам Тянь-Шаня и Монгольского Алтая, где с гор стекает ключевая вода. Однако способ пастьбы скота по сторонам от этой полосы был неодинаков. На востоке скот все время пасся в степях, и пастухи постоянно встречались друг с другом, что создало привычку общения и возможности координации в масштабах всей страны. В предгорьях
Тянь-Шаня и Тарбагатая кочевники летом выгоняли скот на джейляу – горные пастбища. Подъем в горы проходил по узким долинам, каждая из них принадлежала отдельному роду, равно как и альпийские луга, на которых скот пасся летом. Так создавались навыки изолированного ведения хозяйства, что и отразилось на характере политических образований: вместо ханств здесь возникали племенные союзы[341].
Однако, несмотря на различия монгольского и алтае-тяныианьского регионов, у них есть нечто общее, крайне важное для хозяйственной жизни и политического бытия, – сочетание горного и степного ландшафтов. Горные хребты, покрытые лесом, крайне важны для кочевого хозяйства[342]. Древесина необходима для изготовления повозок, юрт, стрел; в горных лесах водятся орлы, маховые перья которых шли на оперение стрел. В периоды большого снегопада, когда кизяк бывает припорошен снегом, валежник дает необходимое топливо, во время вьюг лес становится прекрасным укрытием. Не менее важны были и горные хребты как стратегические пункты, так как без проводников враг не мог пробраться в ущелья, где обычно прятались женщины и дети[343]. Короче говоря, без горного леса кочевники не имели средств для создания сильных держав с каким бы то ни было политическим строем.
И с этой точки зрения мы должны выделить в особый регион Арало-Каспийскую низменность, где рельеф ровный, а увлажнение пониженное (меньше 100 мм в год). Население кочует здесь не по сезонам, как в двух первых вариантах, а круглый год, по определенному кругу – от колодца к колодцу[344]. Снеговой покров здесь настолько тонок, что позволяет держать скот исключительно на подножном корму, а весной, когда вся пустыня одевается нежно-зеленой травой (вследствие таяния снега, скопившегося за зиму), эти пастбища являются особенно ценными для каракулевых овец. Аналогичные условия наблюдаются и в Восточной Монголии, но близость описанного центрально-монгольского комплекса исключила возможность создания здесь особого культурного региона.
