Сергей Утченко - Цицерон и его время
В разгар предвыборной кампании летом 64 г. Катилина собирает своих наиболее видных сторонников. По словам Саллюстия, на этом собрании присутствовали представители как высшего, т.е. сенаторского, так и всаднического сословий, а также многочисленные представители муниципиев и колоний. В Риме распространился слух о благосклонном отношении Красса к новому заговору. Катилина, обратившись с речью к собравшимся, старался всячески их воодушевить, вновь обещая кассацию долгов, проскрипции богачей, государственные и жреческие должности. В заключение он заявил, что Писон, находящийся с войском в ближней Испании, и Публий Ситтий Нуцерин в Мавритании разделяют все пункты его программы, как и Гай Антоний, который, судя по всему, будет вместе с ним, Катилиной, избран консулом. Стоит отметить, что даже в этой речи, вкладываемой ему в уста Саллюстием, Катилина собирается реализовать свою программу только по достижении консульства, т.е. вполне легальным и «конституционным» путем. Во время консульских выборов на сей раз (т.е. на 63 г.) соревновались между собой семь претендентов. Наилучшие шансы, действительно, были у Катилины и у Гая Антония. Позиции их наиболее серьезного соперника, Цицерона, ослаблялись, как уже говорилось выше, его незнатным происхождением. Возможно, Цицерон так бы и не был избран, если бы не одно совершенно неожиданное обстоятельство. Один из второстепенных участников заговора, промотавшийся аристократ Квинт Курий, желая произвести впечатление на свою любовницу, посвятил ее в планы заговорщиков, а от нее слух о намерениях Катилины и его окружения распространился по всему городу. Это и было, как считает Саллюстий, главной причиной, изменившей отношение знати к Цицерону и склонившей чашу весов в его пользу. В результате Катилина оказался забаллотированным, а консулами на 63 г. были избраны, как мы уже знаем, Цицерон и Гай Антоний. Но и теперь Катилина еще не хочет отказаться от легального пути. Он начинает готовиться к консульским выборам на 62 г. Правда, наряду с этим он вербует новых участников заговора, заготовляет оружие, снабжает деньгами Манлия, который должен был собрать войско в Этрурии. Однако ни к каким открыто противозаконным действиям он пока еще не приступает, что заставляет и Цицерона занимать выжидательную и осторожную позицию. И хотя в дальнейшем, когда уже начинается открытая борьба Цицерона с Катилиной и Цицерон в своих речах громоздит одно обвинение на другое, тем не менее из тех же Катилинарий видно (во всяком случае из первых двух), что далеко не все верили в справедливость этих обвинений, что обвинителю явно не хватало фактов, которые он и спешил заменить патетикой. О том же свидетельствует согласие Катилины поселиться в доме самого Цицерона, дабы доказать, что ничем противозаконным он не занимается и, в частности, против Цицерона не злоумышляет. Однако, чем ближе подходил срок новых выборов, тем напряженнее становилось положение. Предвыборная борьба разгоралась. Речь шла о соревновании четырех претендентов: Катилины, юриста Сульпиция Руфа, видного военачальника Лициния Мурены и Децима Юния Силана. В ходе предвыборной кампании Сульпиций Руф неожиданно заявил о том, что он снимает свою кандидатуру в связи с решением возбудить дело против Мурены по обвинению его в подкупе избирателей.
Такой неожиданный оборот дела значительно повышал шансы Катилины. Но чем энергичнее он добивался консульства, тем более настойчиво распространялись по городу порочащие его слухи. Говорилось, что он собирается привести на выборы сулланских ветеранов из Этрурии, что снова проводятся тайные собрания заговорщиков, что подготовляется убийство Цицерона. Возможно, что именно в это время Катилина и соглашался жить под наблюдением в чьем–либо доме, в частности в доме Цицерона. Дело доходит до открытого разрыва с сенатом. На одном из заседаний Катон заявил о своем намерении привлечь Катилину к суду. В ответ на это Катилина произнес весьма неосторожную и «дерзкую» фразу: если, мол, попытаются разжечь пожар, который будет угрожать его судьбе, его благополучию, то он потушит пламя не водой, а развалинами. Общая ситуация настолько накалилась, что Цицерон счел возможным перейти к более решительным действиям. На заседании сената 20 октября 63 г. он поставил вопрос об опасности, угрожающей государству, и предложил в связи с этим отсрочить проведение избирательных комиций. На следующий день сенат заслушал специальный доклад консула о создавшемся положении, причем в конце доклада Цицерон обратился непосредственно к Катилине, предлагая высказаться по поводу предъявляемых ему претензий и обвинений. К крайнему удивлению и даже возмущению присутствующих сенаторов, последний вовсе и не пытался оправдываться, наоборот, вызывающе заявил, что, по его мнению, в государстве есть два тела: одно — слабое и со слабой головой, другое же — крепкое, но без головы; оно может найти свою голову в нем, Катилине, пока он еще жив. После этого заявления Катилина демонстративно — а по словам Цицерона, с ликованием — покинул заседание сената. Впечатление, произведенное его словами, было, видимо, настолько велико, что сенаторы тотчас же вынесли решение о введении чрезвычайного положения и вручили консулам неограниченные полномочия по управлению государством. Это была крайняя мера, к которой в Риме прибегали, как известно, лишь в исключительных случаях. Через несколько дней после этого заседания были все же созваны избирательные комиций. Откладывать их на еще более поздний срок уже не было возможности, зато Цицерон постарался сделать все, чтобы оправдать декрет сената о чрезвычайном положении. Марсово поле, на котором происходило собрание, было занято вооруженной стражей. Сам консул, желая подчеркнуть грозившую лично ему смертельную опасность, явился на выборы вопреки всем правилам и обычаям в панцире и латах. Однако выборы прошли спокойно. Катилина снова был забаллотирован; консулами на 62 г. избрали Децима Юния Силана и Луция Лициния Мурену. Таким образом, четвертая по счету попытка Катилины добиться консульства легальным путем, в рамках законности, снова окончилась провалом. Собственно говоря, только теперь, после этой новой неудачи, Катилина вступает на иной путь борьбы. На срочно созванном совещании заговорщиков он сообщает о намерении лично возглавить войска, собранные в Этрурии одним из его наиболее ярых приверженцев — Гаем Манлием. Два видных участника заговора заявляют о своей готовности завтра же расправиться с Цицероном. Но покушение это не удается: предупрежденный осведомителями, Цицерон окружил свой дом стражей, а заговорщикам, когда они явились к нему с утренним визитом, было отказано в приеме. 8 ноября было снова собрано экстренное заседание сената, в котором вместо обычного доклада консул неожиданно выступил с эффектной речью. Это и была так называемая первая речь против Катилины, первая Катилинария. Построенная по всем правилам ораторского искусства, она имела большой успех. Основной тезис этой речи — требование Цицерона, чтобы Катилина покинул Рим, поскольку между ним, желающим опереться на силу оружия, и консулом (т.е. самим Цицероном), опирающимся только на силу слова, должна находиться стена. Катилина, видя, что подавляющее большинство сената настроено по отношению к нему крайне враждебно, почел за благо внять совету и в тот же вечер покинул Рим. Во всяком случае, выступая на следующий день (т.е. 9 ноября) со своей второй речью перед народом, Цицерон начал ее именно с того, что в свойственной ему манере, с использованием всех риторических приемов заявил: «Он ушел, он удалился, он бежал, он вырвался!» В этой речи повторены все те же довольно расплывчатые обвинения, что и в первой Катилинарии. Это даже не столько обвинения, сколько снова некая характеристика или портрет Катилины. Зато дан довольно детальный анализ его окружения, или, как говорит Цицерон, его «войск» — перечислено шесть разных категорий сторонников Катилины. Вскоре после всех этих событий в Риме становится известным, что Катилина, прибыв в лагерь Манлия в Этрурии, присвоил себе знаки консульского достоинства. Тогда сенат объявляет его и Манлия врагами отечества и поручает консулам произвести набор армии. Очевидно, в это же время, вскоре после удаления Катилины из Рима, т.е. еще в ноябре месяце, происходит суд над только что избранным консулом — Лицинием Муреной. Собственно говоря, этот суд и мог происходить, лишь пока вновь избранный магистрат не приступил к своим обязанностям. С того момента, как он начинал их исполнять, он становился неприкосновенным и, следовательно, неподсудным (до окончания срока своих полномочий). Еще до формального обвинения дело Мурены было предметом обсуждения в сенате. Катон поддержал инициатора обвинения неудачливого конкурента Мурены на выборах, Сервия Сульпиция, который и пригласил его в качестве субскриптора (т.е. сообвинителя). Защищали Мурену Квинт Гортензий, Марк Лициний Красс и Цицерон. Насколько нам известно, Цицерон выступал последним, и потому его речь не была посвящена разбору юридической стороны вопроса, но выполняла, видимо, чисто ораторскую задачу. По этой причине нам до сих пор неясно, насколько серьезны были выдвинутые против Мурены обвинения и приходилось ли Цицерону выступать против его же собственного закона о подкупах или в данном случае он мог не кривить душой. Оправдание Мурены не служит бесспорным доказательством его невиновности; никто в переживаемой ситуации не был заинтересован в организации новых выборов (в случае осуждения Мурены), а значит, и новых беспорядков, пока еще существовали Катилина с войском в Этрурии и многочисленные его приверженцы в самом Риме. Плутарх сохранил нам рассказ о том, что Цицерон, выступая по делу Мурены после Гортензия и желая во что бы то ни стало превзойти его в красноречии, не спал всю ночь, но выступил именно поэтому крайне неудачно, и слушатели были глубоко разочарованы. Дошедший до нас текст речи — результат более поздней литературной обработки. Но и в улучшенном виде речь Цицерона в защиту Мурены на редкость бессодержательна; его довольно плоские остроты по поводу юриспруденции или учения стоиков не имеют сколь–нибудь серьезного значения. Пожалуй, наибольший интерес в данной речи представляет уже упоминавшееся нами сопоставление военного и ораторского искусства. Тем не менее Мурена, как известно, был оправдан. Начинается последний месяц пребывания у власти консулов 63 г. Но именно в этом месяце развитие событий, именуемых заговором Катилины, принимает трагический оборот. Катилинарцы, оставшиеся в Риме без своего вождя, не пали духом, но проявили определенную организованность, решимость, энергию. Руководящую группу заговорщиков возглавил теперь Публий Корнелий Лентул. Ему якобы было предсказано, что он тот третий представитель рода Корнелиев — до него уже были Цинна и Сулла, — которому уготована «царская власть и империй» в римском государстве. Был разработан следующий план действий: народный трибун Луций Бестия выступит в комициях с резкой критикой деятельности Цицерона, возлагая на него ответственность за фактически уже начавшуюся гражданскую войну, что и послужит сигналом к решительному выступлению. Большой отряд заговорщиков во главе со Статилием и Габинием должен поджечь город одновременно в 12 местах; Цетегу поручается убийство Цицерона, а ряду молодых участников заговора из аристократических семей — истребление их собственных родителей. В это время в городе находились послы галльского племени аллоброгов. Они прибыли в Рим с жалобой на притеснения магистратов и действия публиканов, сумевших довести общину аллоброгов почти до полного разорения. У Лентула возникла идея привлечь это галльское племя к участию в заговоре, и он поручает одному из своих доверенных людей вступить в соответствующие переговоры с послами.
