Жан Фавье - Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого
Режим, установленный ордонансом 19 января 1314 г., утвердил Мариньи на положении распорядителя расходами монархии. О его функционировании подробно рассказано в журнале Луврского казначейства, который Гильом де Монфокон начал вести на следующий день, 20 января 1314 г.;[851] в нем очень часто упоминаются выданные Ангерраном цедулы, тогда как вплоть до этого момента все платежи по распоряжению Мариньи представлялись счетоводам или служащим казначейства королевскими указами.[852]
Двадцать третьего января 1314 г., по указу Мариньи, маршал Жан де Гре получил 150 турских ливров, часть той суммы, которую должны были ему выплатить из казны.[853] Двадцать восьмого января Бодуэну де Руа, который сочетал службу казначеем в Лувре с обязанностями гофмейстера, были переданы 5000 ливров на организацию турнира, который должен был проходить в Компьене в 1314 г., в последний перед постом день.[854] Первого июля Гильом дю Буа выдал Тибо, архидиакону из Лиона,[855] 500 ливров ссуды, а 13 июля, согласно указу с печатью Мариньи, гофмейстер Мартен дез Эссар получил 4000 ливров для каких-то тайных целей, о которых, само собой, он не должен был сообщать никому, кроме короля и Мариньи.[856] В сентябре Мариньи, через Реньо Буюра, писца отряда арбалетчиков,[857] заплатил оруженосцу Жану Бланкару за службу в войске и за убитую лошадь 79 турских ливров 5 су,[858] а рыцарю Жаку де Берсе за службу в Дуэ 33 турских ливра,[859] 17 ноября из казны в Лувре по устному приказанию Мариньи передали сумму в 1729 турских ливров 2 су 6 денье, которую Ангерран одолжил Карлу Валуа на расходы, связанные с турниром последнего дня перед постом, сопроводив его «королевской грамотой с печатью вышеупомянутого сеньора (Мариньи), поверх которой стояла королевская печать»,[860] следовательно, предписание было заверено королем и Мариньи. Эта сумму не выплатили из казны, а занесли на счет Ангеррана, так как он лично отдал распоряжение о ее выдаче Гильому дю Буа.
О денежных выплатах из казны Тампля, за отсутствием журнала нам ничего не известно. Сохранилась одна незапечатанная цедула, возможно автограф, предназначавшаяся виконту Руанскому: это приказ выплатить некому поставщику за десять вышитых золотом драпировок сумму в 62 турских ливра, которую нужно было занести на счет этого виконта. Этот составленный не по форме документ, написанный в приказном тоне, на листе пергамента, который представлял собой второй лист какого-то акта,[861] без указания даты, можно рассматривать как одну из цедул, выданных Ангерраном в 1314 г.; в них речь шла о закупке домашних принадлежностей, и кредит виконта Руанского относился к ведомству казны Тампля или королевской Палаты.
После смерти Филиппа Красивого Мариньи, что, впрочем, неудивительно, лишился своего необыкновенного могущества, о котором мы только что рассказывали, и 30 декабря, когда он еще не попал в немилость, но уже не располагал столь широкими полномочиями, жалованье ему было выплачено «по цедуле двора», согласно одной из последних записей в журнале Гильома де Монфокона.[862]
Помимо рассмотрения функционирования финансовых институтов и деятельности Мариньи в 1313 и 1314 гг., мы должны упомянуть об ассамблее, которую в большинстве случаев называют Штатами, О Штатах 1313 г. ничего не известно, и существование ордонансов от 18 сентября[863] и от 10 октября,[864] в которых шла речь о денежном курсе, не позволяет даже утверждать, что они вообще проводились в этом году.
Впрочем, 1 августа 1314 г. собрание ассамблеи состоялось в Париже, во дворце Сите. Король восседал на возвышении, посреди баронов и епископов, лицом к горожанам. Он пригласил Мариньи встать подле себя, и тот, обращаясь к жителям города, начал свою речь, используя игру слов «природа» (nature) и «пища» (nourriture): некогда природным правом «царственных особ» было получать пищу от города Парижа, который поэтому назывался «Королевской Палатой». Следовательно, король может доверять добрым советам парижан.
По свидетельству автора «Больших Французских Хроник»,[865] которому мы обязаны возможностью воспроизвести этот эпизод, Мариньи говорил долго; он даже был излишне многословен. Он говорил о поражении Феррана,[866] о завоевании Фландрии Филиппом-Августом, о том, в чем он прекрасно разбирался и на чем он основывал свои резкие выпады в адрес фламандцев в Турне в 1311 г.[867] В заключение он сказал, что графы находились во Фландрии «лишь на положении стражей и верноподданных короля Франции».[868] Следовательно, Ги де Дампьер нарушил свой долг: война продолжалась и приносила огромные убытки. Теперь фламандцы уже не поддерживают мир, как они поклялись!
Тогда Мариньи обратился к присутствовавшим горожанам с вопросом: «кто из них окажет ему помощь, чтобы отправить войско для сражения во Фландрии против фламандцев». Тогда для большей убедительности, показывая, что он говорил от лица короля, Мариньи эффектным жестом попросил короля подняться, чтобы тот смог увидеть тех, кто согласится ему помочь: «и тогда этот Ангерран, сказав это, предложил приподняться своему господину, королю Франции, с того места, где он находился, чтобы он увидел тех, кто захочет ему помочь».[869] Этьен Барбет встал и изъявил свою готовность следовать за господином от имени горожан Парижа, тотчас же последовали заверения в верности жителей и других городов. Король поблагодарил всех и объявил заседание закрытым.
Именно это соглашение повлекло за собой рост податей, вызвавший бесконечные жалобы современников, которые считали, что король поддался на уговоры бесчестных советников, а именно Мариньи.[870] Непопулярность Ангеррана еще больше увеличилась после принятия указа о взыскании в королевскую казну шести денье с каждого ливра, то есть 2,5 %, при проведении денежных операций, причем позже королю пришлось отменить действие этого указа из-за угрозы бунтов.[871]
Мариньи самостоятельно принимал меры для исполнения решений из налоговой сферы. В первые месяцы 1314 г. он, по просьбе графа Филиппа де Пуатье, отсрочил жителям Пуатье выплату эд для посвящения в рыцари Людовика Наваррского на две недели после Троицына дня.[872] Наконец, нужно полагать, что Мариньи повлиял на знаменательное решение, принятое Филиппом Красивым на следующий день после отказа от военной кампании во Фландрии в 1313 г.: взимаемые на этот поход деньги были возвращены,[873] чему немало был удивлен Фанк-Брентано.[874] Этот факт позволяет взглянуть на моральный облик короля и его советника под необычным углом зрения; и речи быть не может о том, чтобы приписать этот поступок честности одного лишь Филиппа Красивого, зная, с какой легкостью Мариньи удалось изменить решение короля по поводу галер, которые Климент V требовал в 1313 г. Если бы Мариньи захотел, деньги остались бы в казне.
Безусловно, Мариньи заботился о поддержании собственного могущества и в государственных интересах не гнушался применением насильственных мер. Порой, особенно при решении вопросов с фламандцами, он бывал груб, жесток и надменен. Но он никогда не был нечестен по отношению к королю[875] и к тем, кто служил с ним.[876] Из рассказанного нами ясно, что, не преминув вытянуть деньги из Климента V для короля, он вместе с тем на благо народа создал прецедент необычайной порядочности в налоговой области, подобных которому истории известно не так уж и много.
5. Роль Мариньи во внутренней политике
Хронисты, показавшие нам настоящего главного министра Филиппа Красивого или даже коадъютора правителя, нас не обманули. Но историки, которые, основываясь на этих текстах, возводили Ангеррана в ранг влиятельнейшего министра Капетингской монархии при Филиппе Красивом, часто забывали о том, сколько времени продлилось это необычайное могущество: апогей его власти длился, по видимости, чуть более двух лет, четыре или пять лет он просто располагал широкими полномочиями, около восьми лет как камергер он пользовался королевским благорасположением. Что же до положения «финансового сюринтенданта», которым наградили его некоторые писатели периода XVII–XIX вв., он, не обладая никаким титулом, пользовался предоставляемыми им возможностями на протяжении всего лишь одиннадцати месяцев…
Хоть карьера Мариньи и была непродолжительной, зато ему было суждено стремительное восхождение по служебной лестнице: между 1304 и 1308 гг. Мариньи ознакомился с основными вопросами той деловой сферы, которой спустя несколько лет он стал руководить. В 1308 г., после смерти Пьера де Шамбли, он стал главным камергером и уже тогда благодаря своему положению в отеле нарабатывал дипломатический опыт. Он, бесспорно, занимал главенствующее положение в отеле, и его власть распространялась на королевский домен, казну, на финансы монархии, наконец. Впрочем, нужно особо отметить то, что в 1304 г. осведомленность молодого человека в сфере политики и финансов должна быть еще довольно ограниченной.
