Маремьяна Голубкова - Мать Печора (Трилогия)
А мы забывать не хотели. Оттого мы и Советскую власть с радостью встретили. Будто подошла она к нам, ко всем ненцам, и сказала: "Помните, что вы люди. И никогда не забывайте!"
Говорит эти слова Феоктиста, а сама плачет. И вижу, что плачет она уже не от горя, а от большой радости. Жизнь ее сейчас - чаша полная. Оба они с мужем - пенсионеры, почетные люди заполярного нашего города. Сын Иван и невестка Наталья - на ответственной работе, дочь Ксения учится в педагогическом училище, внуки начинают ходить в школу.
Легкие, радостные сегодня слезы у бабушки Феоктисты! А ребятишки задумались. Жалко им свою бабушку: очень уж страшное было у нее детство.
Вскоре приняли меня в союз политпросветработников. На собрании пришлось мне рассказать про свою жизнь. Не могу я про свою жизнь без слез рассказывать. И тут, только заговорила про детство, про работу на кулаков, про маету в замужестве, не могла удержаться, заплакала. А как завела речь про колхоз, про теперешнюю работу, про свои сказы, - забыла и слезы.
- Прежде, - говорю, - все мы вяли, как трава, красным солнышком не согретая. А нонче и травы растут, и цветы цветут.
13
Давно я думала про нашу мать Печору песню сложить.
Все, что хорошего есть на нашей Печоре, - все я вспомнила и в сказ положила: и луга сенокосные в наволоках, и боровые ягельные места на тундровых берегах. Рассказала, как весной плывут колхозники в легких стружочках по вешним заводям, охотятся на гусей да уток, как молодежь поет новые, веселые колхозные песни. Вспомнила я, как мы прежде ездили на низы, к морю:
Берега-то у моря студеного
Прежде были пусты, без строеньица,
Ни двора тебе, ни хижины,
Ни жилья человечьего.
Жили в лодочках, во суденышках,
Тут все делали-обрабливали,
Тут и рыбу засаливали,
Тут тебе была и спаленка,
Тут столова-нова горница,
Тут и нова светла-светлица.
Ни вымыться тебе, ни высушиться.
Мелкий дождичек - обмывка,
Красно солнышко - обсушка,
Бочки с рыбою - тесова кровать,
Сетки с кибасами** - изголовьице.
Вспомнила я про нашу маету на ловле: как раньше в плачах своих плакала, так и тут сказала. И сравнила с теперешней путиной. Каждый колхоз на своих участках у моря свои дома имеет и даже бани. Колхозники нахвалиться не могут.
- Комнаты, - говорят, - светлые да теплые, стены обоями оклеены. Спим не вповалку на земляном полу, как прежде спали, а на хороших койках, на мягких матрацах, на чистых простынях. Придем с работы, вымоемся, переоденемся, попьем да поедим - и в красный уголок: патефон или радио слушать, в пешки-шахматы играть, беседы беседовать.
Когда я пришла к Фоме в дом, у него во всем дому одна комната была шпалерами оклеена - всей деревне на удивленье. А тут на путине стены в домах оклеены.
Рыбу им не надо убирать да солить, как прежде мы убирали да солили.
Вспомянула я, как работала на кулаков по широким печорским дугам. Мы тогда день перекоротать не могли, ночи не дождемся, с устатку без питья падаем, без еды лежим. А теперь траву обкашивают не косами-горбушами, а самокосилками, работают бригадами. Каждое дело показано, каждое учитано, трудодни в книге выведены, сполна будут оплачены. Не заметим, как и день пройдет, не видим, как время катится, не хватает дня поработать, еще хочется.
Прикатится день ко вечеру,
День ко вечеру, ко отдыху
Молоды ребята пляшут да поют,
Пожилы не поддаваются,
Старики сказки сказывают,
Побывальщики былинушки ведут.
Сказала я доброе слово про Печору, да тем и свой сказ закончила:
Мать Печорушка - всем рекам река:
Кто на ней живал,
Тот все сам видал,
А кто не был у нас
Просим в добрый час,
Не на час, не на денечек,
Приезжать на годочек,
Хлеба-соли кушать,
Песенок послушать.
Довольна была я, что песня про Печору родилась, а пуще доволен Леонтьев.
Вскоре Леонтьев поехал по Нижнепечорью, по всем деревням еще песенниц да былинщиков искать. Всех моих знакомых откопал: и былинщиков - ненца Тайбарейского Василья Петровича из Лабожского да Осташева Ивана Кирилловича из Смекаловки, и слепую сказочницу Коткину Калерью Ивановну из Виски, и песенниц - сестру Калерьи Безумову Лизавету Ивановну из Виски, Попову Анну Егоровну из Пылемца, и Суслову Марью Андреевну из Лабожского, и других людей немало.
Приехал Леонтьев с богатой добычей: и бумаги, и тетрадки, и книги все исписано.
С первым пароходом привезли в Нарьян-Мар газеты и журналы. Приносит как-то ко мне Леонтьев журнал "Народное творчество". Раскрыл и говорит:
- А ну-ка, взгляни.
Смотрю я, а там мой портрет, и под ним сказы мои напечатаны. В архангельских газетах тоже, вижу, мои сказы есть. Тогда же и деньги немалые прислали. А тот нарядный журнал был послан мне, да попал в Голубково. Там его все голубчане по рукам таскали, до того дочитали, что все истрепали, а отрепки потом мне отправили.
Со вторым морским пароходом уехал из Нарьян-Мара Леонтьев со всей своей семьей: он уже три года прожил в Заполярье безвыездно.
Только проводила я Леонтьева, встретила Андрюшу из Оксина на пароходе. Он окончил семилетку и приехал. Дуня, Степа и Коля съехались в Нарьян-Мар еще раньше. Вот и вся семья собралась, кроме Павлика.
Павлик прислал мне письмо:
"Читал твои сказы. Ты, мама, нас вывела на широкую дорогу и себе путь нашла. Радуюсь, что ты такими шагами шагаешь".
Опять я жизнь заново зачинаю: не по-деревенски, а уже по-городски. Утром встаю, бегу на рынок. Там колхозники навезли и свинины, и оленьего мяса, и рыбы разной, свежен и соленой, дешевой и дорогой. Из макаровского колхоза - молоко, сливки, масло, сыр привезут.
До работы ребят накормлю, напою, побегут они на улицу играть. Рядом с Нарьян-Маром тундра. Пойдут они, грибов, ягод наберут. А ко мне в библиотеку забегут - книжки читают, в шахматы играют да меня дожидаются.
И я нет-нет да тоже возьму домой книжку, какую-нибудь легонькую, все больше со сказками. Давал мне Дьяков и новые сказки читать.
Однажды сажусь я дома чай пить, а из театра прибегает билетерша и говорит:
- Тебя, - говорит, - к нам ждут.
Ну, а кликнули, так я откликнулась. Привела она меня в городской театр, а там концерт после собрания идет. Увидали меня в президиуме, зовут к себе.
- Выступить надо, Маремьяна Романовна.
Да тут же и вывели меня на сцену. Рассказала я отрывки из сказа про Красную Армию. Сказала, поклонилась да и пошла. В глазах темно, никого не вижу, только слышу - хлопает народ в ладони.
В ту пору жена заведующего почтой Гудаева взялась хор мезенских песенниц налаживать. В Нарьян-Маре люди собрались из разных мест, так и с реки Мезени людей довольно было. Как-то Гудаева зашла в библиотеку и говорит мне:
- Присоединяйся к нам песни петь.
- Мезенских, - говорю, - песен я не знаю.
- Научишься, - говорит.
Я отвечаю:
- У меня своих печорских - всех не перепеть.
Да вскоре и задумала я хор печорских песенниц собрать. Сговорила я свою старую подружку Полинарью Дитятеву, Дуню Торопову да Зою Попову. Потом собрала на беседу женок да девок и поговорила с ними.
- Песня, - говорю, - нонче в чести. Давайте-ка устроим свой печорский хор.
Человек двенадцать согласились. Меня в руководительницы выдвигают, а я отказываюсь.
- Молодые да грамотные есть, - говорю, - их и выдвигайте.
Так без руководителя и стали мы на спевки собираться. Записали у меня песни, перепечатали их в редакции на машинке и роздали тем, кто слов песни не знает. Через месяц нас прослушала комиссия и выдвинула наш хор на окружную олимпиаду самодеятельности.
14
Олимпиада в Нарьян-Маре началась 15 августа и проходила три дня. Первой выступила семья колхозника Безумова из Виски, вчетвером пели старинные печорские песни.
Вторым вышел на сцену ненец Василий Петрович Тайбарейский семидесяти пяти годов. Мать у него, Анна Ивановна, была русская, а отец, Петр, ненец. Василий Петрович прожил свою жизнь в деревне, перенял там былины и передал их своим сыновьям. И Гавриил, и Никандр, и Константин - все знают отцовы былины и иногда поют их хором.
Пел Василий Петрович на олимпиаде про Сокольника, про то, как он с Ильей Муромцем повстречался.
После Василия выступила я со своим сказом "Про выборы всенародные". Андрюша мой сидел в зале вместе со студентами: он в то время уже учился в том же педагогическом училище, которое Павлик окончил. Ребята ему и говорят:
- Смотри, как у тебя мать-то отличается. Есть у тебя с кого пример брать.
После меня выступали с новыми советскими песнями два хора, а потом и я со своим хором выступила. Одеты мы по-печорски: в старинных платьях, в кокошниках да в повойниках с кустами**, девки - в тафте без кокошника. И я молодой оделась: волосы убраны по-старинному. Нынче эту моду молодые стали подхватывать: две косы плетут да через голову кладут.
Пели мы, плясали под баян и под песни. Притопнем - сцена дрожит. Не только старые песни в почете у нас были, а и новые в ход пошли.
