Карл Клаузевиц - 1812 год
Этот беглый обзор следствий похода в Россию и истоков движения, вовлекшего в себя массы, являются необходимым для полного уяснения значения конвенции, заключенной Йорком.
Если бы Йорк соединился с Макдональдом, то у последнего вместе с дивизией Геделя, подходившей из Кенигсберга, оказалась бы армия в 30 800 человек, сосредоточенная за Неманом. А так как главная русская армия остановилась в Вильно, Чичагов получил приказание не переходить границу, а у Витгенштейна вместе с войсками, подошедшими из Риги, было всего лишь 25 000 человек, то трудно предположить, чтобы последний решился двинуться за Неман на свой страх, дать сражение маршалу Макдональду и, продолжая войну, развивать операции до самого сердца Пруссии. Правда, в истории похода в Россию полковника Бутурлина сказано, что граф Витгеншейн еще в окрестностях Вильно получил направление на Гумбинен, но оказался вынужденным из-за плохих дорог у Немана свернуть на север; однако, этому неосновательному или скорее непонятному месту в этой книге едва ли можно придавать большое значение. Направление на Гумбинен и направление на Вилькомир чересчур различны, чтобы служить одной и той же цели. В окрестностях Вильно едва ли могло придти в голову двинуть корпус в 25 000 человек на расстояние 30 миль в глубь Пруссии. Насколько автор припоминает происходившее в то время в главной квартире Витгенштейна, последнему приходилось просто с боя добиваться разрешения на последовательное продвижение к Кенигсбергу с целью захвата пути отступления Макдональда, а затем на преследование этого маршала до самой Вислы. Сам же Витгенштейн был постепенно, шаг за шагом, вовлечен в эту операцию сперва запоздалым отходом Макдональда, затем отделением Йорка и переговорами с ним и, наконец, заключенной с ним конвенцией и тем опасным положением, в каком оказался Макдональд; все сложилось бы совсем по-другому, если бы на том берегу Немана или даже за Прегелем русских ожидали 30 000 неприятельских солдат. По всем вероятиям, русский поход закончился бы тогда на границе Пруссии.
Хотя мы и не склонны рассматривать окружающие нас явления как следствие отдельных причин, а всегда видим в них совокупное действие многих сил, так что устранение одного из факторов не может вызвать полного изменения целого, все же мы должны признать, что часто великие события имели своим источником ничтожные на вид явления и что какая-нибудь отдельная, а потому более подверженная влиянию случая причина часто вызывает следствия чрезвычайно общего характера.
То же случилось и с конвенцией, заключенной Йорком. Конечно, неразумно было бы думать, что без решения, принятого Йорком 29-го вечером в Таурогене, Наполеон все еще сидел бы на французском престоле, а французы продолжали бы оставаться властителями Европы; исчезновение наполеоновского господства обусловливалось бесчисленным множеством причин или, вернее сказать, сил, которые большей частью не утратили бы своей действенности и без генерала Йорка; однако, нельзя отрицать, что решение, принятое этим генералом, повлекло за собою огромные последствия и, надо полагать, значительно ускорило достижение конечного результата.
Теперь да будет еще дозволено автору высказать свое мнение относительно оперативного плана Наполеона в этой кампании, неоднократно уже подвергавшейся критическому рассмотрению.
Наполеон хотел вести и закончить войну с Россией так, как он всюду вел и заканчивал свои войны: начать с решительных ударов и использовать полученные от них преимущества для нанесения новых решительных ударов, иначе говоря, все время ставить весь выигрыш на карту до тех пор, пока не будет сорван банк. Таков его обычный способ действий; надо сознаться, что именно только этому способу действий он обязан своим колоссальным мировым успехом и что при всяком другом способе действий такой успех едва ли был бы мыслим.
В Испании этот прием ему не удался. Австрийская кампания 1809 г. спасла Испанию, помешав Наполеону выгнать англичан из Португалии. С этого момента он увяз в Испании в оборонительную войну, требовавшую от него огромной затраты сил и до известной степени связывавшую одну из его рук.
Удивительная и, может, величайшая ошибка, допущенная Наполеоном, заключалась в том, что он сам не отправился в 1810 г. на Пиренейский полуостров, чтобы закончить войну в Португалии, после чего она мало-помалу сама угасла бы и в Испании, так как бесспорным является то, что действия испанских повстанцев и английской десантной армии в Португалии взаимно поддерживали друг друга. Продолжение этой борьбы вынуждало Наполеона все время содержать в Испании значительную армию.
Поэтому вполне естественным и, вероятно, правильным было сосредоточение его внимания в новой войне с Россией на том, чтобы не завязнуть в затяжной и дорого стоящей оборонительной войне на этом еще более отдаленном театре войны. Таким образом, он испытывал крайнюю потребность закончить всю войну одной, самое большее - двумя кампаниями.
До сих пор оперативный план его войн заключался в том, чтобы разбить боевые силы противника, окончательно разгромить их, овладеть столицей государства, загнать его правительство в самый отдаленный угол страны и затем, используя минуты колебания, добиться мира. В России он встретил два препятствия: первое - огромное протяжение страны и второе - наличие двух далеко отстоящих друг от друга столиц. Вызываемые этим потери в моральном воздействии его военных успехов он, вероятно, рассчитывал наверстать слабостью русского правительства и теми раздорами, которые ему, быть может, удастся посеять между правительством и русской знатью. В обеих надеждах он обманулся; и поэтому-то покинутая и разрушенная Москва представилась ему столь ненавистной. Он надеялся отсюда о помощью общественного мнения оказать воздействие на Петербург и на всю Россию.
Если при этих условиях Наполеон стремился по возможности одним скачком добраться до Москвы, то это являлось вполне последовательным.
Противодействие огромного пространства страны и возможность народной войны, словом, давление всей тяжести этого великого государства могло сказаться лишь по прошествии некоторого времени; оно могло бы стать подавляющим, если бы не было преодолено в первом же быстром разбеге.
Если бы, действительно, Наполеон должен был считаться с необходимостью закончить эту войну не в одну, а в две кампании, то все же представляло существенную разницу, завоюет ли он Москву в первую же кампанию или не завоюет. Овладев этой столицей, он имел бы основание надеяться, что ему удастся сорвать приготовления русских к дальнейшему сопротивлению вследствие импонирующего впечатления, производимого остатками его сил, введения в заблуждение во всех отношениях общественного мнения и подрыва в русских чувства долга.
Если бы Москва оставалась в руках русских, то, может быть, опираясь на нее, к следующей кампании русскими был бы организован столь мощный отпор, что ослабленные силы Наполеона неизбежно могли оказаться недостаточными. Словом, он полагал, что с захватом Москвы он окажется уже достигшим перевала.
Это, как нам представляется, наиболее естественная для такого человека, как Наполеон, точка зрения. Мы стоим теперь лишь перед вопросом, являлся ли подобный план совершенно неосуществимым в условиях России и не следовало ли предпочесть какой-либо другой план.
Мы решительно не разделяем подобного мнения. Поражение и разгром русской армии, завоевание Москвы - все эти цели могли бы быть достигнуты в одну кампанию; но мы полагаем, что эти цели должны были быть связаны с еще одним существенным условием, а именно: нужно было и в Москве все еще оставаться грозным для неприятеля.
Мы полагаем, что Наполеон упустил это из виду вследствие характерного для него высокомерного легкомыслия.
В Москву он прибыл с 90 000 человек, а должен был бы привести 200 000.
И это было возможно, если бы он бережливее и заботливее относился к своей армии. Но этот вопрос всегда был чужд ему. Возможно, что он потерял бы в боях на 30 000 человек меньше, если бы он не хватал всюду быка за рога. При большей заботливости и лучшим устройстве продовольственного дела, при более обдуманной организации маршей, при которой огромные массы войск не были бы бесполезно сбиты в кучу на одной дороге, он мог бы предотвратить тот голод, который царил в его армии с самого начала кампании, и тем самым сохранил бы ее в более полном составе.
Правда, еще вопрос - оказали ли бы надлежащее моральное воздействие и добились ли бы мира 200 000 человек, расположившиеся в самом сердце России. Нам представляется, что при отсутствии опыта такого похода в Москву имелись основания рассчитывать на такой результат. Что русские покинут Москву, сожгут ее и начнут войну на истребление, этого нельзя было уверенно предвидеть да, пожалуй, это не представлялось и вероятным; но раз это произошло, то война в целом, как бы ее ни вели, была обречена на неудачу.
