Армен Гаспарян - Россия в огне Гражданской войны: подлинная история самой страшной братоубийственной войны
В Париже к деятельности по спасению армии активно подключился бывший командующий Северным фронтом Белого движения генерал Миллер. Он сохранил некоторые связи со времен Первой мировой войны, когда был представителем русской Ставки в Бельгии и Италии. В Париж выехал и Шатилов, где был принят французским главнокомандующим Вейганом. Ближайший помощник Врангеля изложил убедительные просьбы об отсрочке прекращения снабжения армии, об указаниях союзническим войскам в Константинополе не оказывать давления на русское командование и не препятствовать перевозке войск в Сербию и Болгарию.
Марковский полк. Одна из самых прославленных боевых единиц Белого движения
Вейган обещал содействовать, хотя и подчеркнул ограниченность своих возможностей в мирное время. К чести французов, немедленного снятия с довольствия не произошло. Но и поводов для радости было мало. Союзники методично продолжали практику постепенного сокращения помощи русским, сняв для начала с довольствия еще 2,5 тысячи человек. Им порекомендовали «питаться из средств Врангеля или Лиги Наций», прекрасно зная, что у первого денег нет, а вторая не стремилась содержать белогвардейцев в должном объеме.
Судьба любит упрямых и благоволит им. Финансовая проблема начала постепенно решаться. Миллер сумел получить 600 тысяч долларов от русского посла в Вашингтоне, в распоряжении которого еще остались кое-какие средства не только царского и Временного правительств, но и правительства Колчака. Миллион франков перевели на нужды армии из Токио. Было принято также решение, за которое Врангель тут же подвергся жесточайшей критике эмигрантских кругов, – о распродаже невостребованных ценностей Петроградской ссудной кассы, эвакуированной во время Гражданской войны. Все законные владельцы к тому моменту почти все погибли. Но «голубая кровь» русской эмиграции, не принимавшая участия в тяжелейших боях трех последних лет, возмущалась нарушением права собственности.
Согласимся, это не очень этично. Но потомки изящных фамилий забыли самую малость – «собственником» этих ценностей пыталось выступить советское правительство, славшее ноту за нотой и добивавшееся возврата ценностей в свое распоряжение. Таким образом, эти самые противники большевизма готовы были помочь ленинскому правительству, лишь бы только насолить Врангелю. Не случайно барон писал в приказе по Первому армейскому корпусу: «Вновь травят армию. На нее клевещут, ей грозят. Сомкнув свои ряды, мы ответим презрением. Родные знамена, пока мы живы, не вырвать из наших рук. Да помнят это те, кто дерзнет на них покуситься».
Вскоре завершились переговоры в Болгарии, продолженные после отъезда Шатилова генералом Вязмитиновым. Несмотря на активное ежедневное противодействие местных коммунистов, правительство все-таки решило принять белогвардейцев. Оно лишь выставило условие – прибывать организованно, с командным составом, который должен поручиться своей офицерской честью за благонадежность. Конечно же, сыграли свою роль и традиционные мотивы славянского братства, и симпатии к русским со времен Шипки и Плевны.
Приют армии Врангеля рассматривался как ответная помощь России в беде. Но при этом не нужно тешить себя излишними иллюзиями. Ключевую роль в согласии Софии играли чисто практические соображения: надежда улучшить финансовое положение за счет обмена валюты, переводимой союзниками на содержание белогвардейцев. К тому же после капитуляции по условиям мира большая часть болгарской армии была расформирована. А как минимум границы охранять было нужно.
Для Врангеля согласие Софии означало долгожданное решение самой главной проблемы – финансовой. Из-за низкого курса лева стоимость содержания одного человека в Сербии равнялась обеспечению четверых военнослужащих в Болгарии. 29 октября галлиполийцы получили специальный приказ главнокомандующего русской армии: «На славянской земле, среди братских народов, я вновь увижу родные знамена, вновь услышу громовое “Ура” русских орлов».
Галлиполийский крест.
В истории русской армии было много знаков, но такого – никогда
Армия начала готовиться к переезду на Балканы. Первыми в Югославию отправились чины кавалерийской дивизии Барбовича для службы в пограничной страже и строительства железных и шоссейных дорог. Приказ Врангеля гласил: «Белое движение должно существовать в полускрытом виде, но сохранено во что бы то ни стало». Интересно, что отдан он был за несколько дней до открытия в Галлиполи памятника русским, умершим на чужбине. Согласно распоряжению генерала Кутепова, каждый галлиполиец должен был принести камень весом не менее 10 килограммов, в результате чего образовался курган из 24 тысяч камней. Он был увенчан мраморным крестом, а спереди на нем помещались русский герб и мемориальная доска с надписью на русском, французском, турецком и греческом языках: «Первый корпус Русской армии своим братьям-воинам, в борьбе за честь Родины нашедшим вечный приют на чужбине, и памяти своих предков-запорожцев, умерших в турецком плену».
Памятник в Галлиполи – один из символов русской армии на чужбине
16 июля прошло торжественное открытие памятника: богослужение, парад, возложение венков в виде тернового венца из колючей проволоки и жести, передача коменданту города акта об охране русской святыни. Эти торжества стали и прощальными. «Галлиполийское сидение» кончалось, несколько зафрахтованных пароходов начали развозить армию Врангеля в разные стороны.
Союзные власти и здесь пытались унизить русских. Условием посадки на корабли поставили разоружение. Назрел новый конфликт.
Выход из положения, как и всегда, нашел генерал Шатилов. Не желая обострять отношений, он приказал сдать неисправное оружие, а исправное незаметно переносить на пароходы в ящиках. Конечно, это был секрет Полишинеля, но все формальности при этом строго соблюдались. Французские офицеры, осуществлявшие непосредственный контроль за посадкой, предпочли закрывать глаза на проносимые винтовки и пулеметы. В отличие от своего начальства, пытавшегося не только поспеть за веяниями международной политики, но даже и обогнать их, они смотрели на вещи проще. Лишь бы убирались поскорее и подальше эти упрямые русские.
Когда в Салоники прибыли первые пароходы с пятью тысячами белогвардейцев для следования далее в Югославию по железной дороге, случился очередной скандал. Генерал Шарли придрался к тому, что, по его сведениям, приехать должны были не более трех тысяч человек. Остальных он запретил пускать на берег. Напрасно он так поступил. Врангелевским офицерам не составило значительного труда самовольно выгрузиться и начать пробиваться к железнодорожной станции по всем правилам ведения боевых действий. Греки смотрели на вещи трезво и транзиту русских не противились. Французам пришлось смириться. Но параллельно они усилили агитацию за переход офицеров Врангеля на положение беженцев.
Дроздовцы в Болгарии. Легендарный полк и в эмиграции оставался военной частью
Им обещали проезд в те же Балканские страны, но уже в гражданском виде, независимо от армии. Набрав тысячу таких желающих, французы выделили им пароход и со спокойной душой отправили их в Варну. Но тут уж с возражениями выступила Болгария, напомнив о собственных условиях приема русских: в страну был нежелателен въезд неорганизованных элементов, за которых не может поручиться штаб Врангеля. А французы, естественно, ни за каких русских гарантии давать не собирались.
Это, кстати, очень распространенный миф, что Врангель под страхом расстрела запретил покидать ряды армии. Напротив, действовал принцип «вольному воля». Люди, пожелавшие оставить ряды вооруженных сил, лишь обязаны были в трехдневный срок перебраться в отдельный лагерь и до отъезда строго соблюдать все требования воинской дисциплины. Полковник Марковского полка Павлов напишет впоследствии: «И в армии возникали кризисы, но их разрешали тем, что предоставляли желающим полную свободу уйти на все четыре стороны. Французы нажимали, и кто-то не выдерживал. Тысячи покинули нас, но десятки тысяч остались».
Осень 1921 года. Галлиполи. Здесь еще остаются более 10 тысяч чинов русской армии барона Врангеля. Но им было уже легче, чем прежде. Место стало своим, хоть как-то обжитым. Ко второй зиме они уже готовились капитально: рыли землянки, копили редкое здесь топливо, использовали для благоустройства вещи уехавших. И самое главное – у русских больше не было вечной гнетущей неопределенности и безысходности. Появилась надежда на скорое улучшение, и оставалось только ждать своей очереди отъезда.
