В сетях шпионажа, или «Час крокодила» - Резванцев Александр Александрович
Сторож тихонько отпер калитку, вошел в театр и сел рядом с парнем, который не обратил на него ни малейшего внимания, поскольку был всецело поглощен тем, что произносила со сцены самозваная артистка.
— Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое. Может быть, это густой снег, падающий всю ночь, или зимние ручьи, где плещется форель. Или это смех, и пение, и запах старой смолы перед рассветом, когда догорают свечи и звезды прижимаются к стеклам, чтобы блестеть в глазах у Марии Черни. Кто знает? Может, это обнаженная рука на жестком эполете, пальцы, гладящие холодные волосы… Это мужские слезы о том, чего никогда не ожидало сердце: о нежности, о ласке, несвязном шепоте среди лесных ночей. Может быть, это возвращение детства…
Когда Лелька дочитала рассказ, сторож вместе с парнем аплодировал и орал: «Браво!»
— Хорошая девчонка! — восхищенно заметил он. — Ты ее одну не оставляй. Увести могут.
— От меня не уведут, — самонадеянно бросил Николай.
Между тем неугомонная Лелька продолжала откалывать номер за номером: она пела романсы и народные песни, плясала «Барыню», декламировала отрывки из «Демона» и «Анны Снегиной». Наконец, когда утренняя заря уже осветила верхушки деревьев, дошла очередь и до стихов собственного сочинения. Лелька спустилась в зал, остановилась в двух шагах от «публики» и тихо сказала, что в заключение Ольга Сташинская прочтет свои стихи о любви.
Лелька приходила на свидания в скверик у их дома с рыжей пушистой кошкой на руках. Кошку звали Ксюша. Она не давала им целоваться: все норовила ударить Николая когтистой лапой по носу. Николай прощал Лельке все ее причуды. Она была его божеством, его принцессой Грёзой. Ему хватало того, что она милостиво разрешала подышать ароматом ее волос, которые в любую пору года пахли солнцем и весенними цветами. Когда Николай попытался выяснить, в чем кроется разгадка такого необыкновенного явления, Лелька важно объяснила, что мужчина не должен знать, отчего волосы любимой женщины пахнут так или этак, ибо каждая женщина есть тайна, в которой мужчине предстоит разбираться всю жизнь. В их тандеме верховодила Лелька. Она была не то чтобы умнее, а тоньше, грамотнее. Он во всем слушался ее. Это стало уже привычкой. И последнюю свою гастроль в летнем театре придумала Лелька, хотя эту прощальную гастроль должен был давать Николай, потому что именно он уезжал, а она оставалась. Но у Николая начисто отсутствовали актерские данные, и Лелька все решила по-своему. Они поклялись в вечной любви и расстались навеки. Через несколько часов после окончания Лелькиного концерта поезд увез Николая Лагутина в столицу. Горком комсомола направил своего лучшего активиста и сына боевого офицера на учебу в Высшую школу МГБ. Лелька продолжила образование в Нефтегорском пединституте, где ее отец заведовал кафедрой.
Осенью того же года в Нефтегорск на свадьбу к младшей сестре Генриэтте, сильно перезрелой и очень некрасивой девице, пожаловал богатый австрийский предприниматель Альберт Канцельсон. До войны Канцельсоны жили во Львове. Когда Гитлер напал на Польшу, Альберт уже учился в Гарварде, в Штатах. Генриэтта была еще гимназисткой. Немцы управились с поляками за три недели и по старой привычке поделили их земли с русскими. Львов заняла Красная Армия, а Генриэтта и ее родители в одночасье стали гражданами Советского Союза. Через два года им пришлось бежать от новой войны на Кавказ, где они и осели. Альберт, вернувшись в Европу после разгрома Гитлера, бросил якорь в Вене и быстро пошел в гору. Веселые австрийцы прозвали его Кайлером. Кайлер по-немецки — дикий кабан. Канцельсон действительно походил на дикого вепря и внешностью, и норовом. У него были огромная голова, мощная грудь и короткие ноги. Вы видели когда-нибудь, как ведет себя вепрь, поднятый с лежбища? С треском и злобным хрюканьем он несется через лесной бурелом напропалую, сметая все на своем пути. Точно так же и Канцельсон продирался сквозь житейский бурелом, снося всех, кто попадался ему под ноги, и неизбежно достигая намеченных целей.
Генриэтта работала на кафедре Лелькиного отца, поэтому Сташинских пригласили на свадьбу. Поначалу Лелька не хотела идти, сказываясь больной, однако женское любопытство заставило ее в последнюю минуту изменить свое решение: ей захотелось увидеть живого капиталиста. А если бы она не пошла, то не было бы и этого рассказа.
Альберт Канцельсон принимал решения мгновенно. Бросив на Лельку лишь один мимолетный взгляд, он сказал сестре:
— Я покупаю этот товар.
Лелька сразу поняла, что речь идет о ней. Она съежилась, стушевалась и ушла со свадьбы, но было уже поздно. Миллионер принял решение. Что же побудило цивилизованного сорокалетнего хама мертвой хваткой вцепиться в девочку-тростинку с тонким нервным личиком и ясными серыми глазами? Тело? Но у Лельки тогда еще не было тела. Были кожа да кости, искусно маскируемые рюшами, оборками и расклешенными юбками. Интеллект? Да, Лелька была разумным существом высочайшей человеческой пробы. Но Канцельсон не ведал, что такое интеллект. Нет! Он положил глаз на роскошные Лелькины волосы необыкновенного пепельного цвета с золотистым отливом. Таких нет и никогда не будет ни у кого во всей Вене, рассуждал он. Об этих волосах будут говорить и писать все. Его, Канцельсона, фамилия постоянно будет на слуху в самых элитарных кругах, а значит, и его бизнес попрет в гору совершенно сногсшибательными темпами. Тут же, на свадьбе, он переговорил с Лелькиными родителями, показал им цветные снимки своей виллы, своей яхты, своих машин. С матерью он сразу нашел общий язык, а отец некоторое время кочевряжился, прося месяц на размышление. Через час он просил уже неделю, а еще через полчаса — всего три дня.
У себя дома Лелька оказалась в катастрофическом меньшинстве. На ее стороне был лишь младший брат — девятиклассник Владислав, который заявил, что если она продастся буржую, то останется без брата. Зато мамаша подвергла Лельку сильнейшему прессингу.
— Что лучше, — кричала она, — гулять в элегантных нарядах по Елисейским Полям, любоваться афинским Парфеноном и видеть свое отражение в водах Женевского озера или простоять всю жизнь у классной доски в дешевеньком, перепачканном мелом костюмчике, пытаясь научить ораву балбесов их родному языку, которым они так никогда и не овладеют в той степени, которая давала бы им право называться не человекоподобными существами, а людьми?
Лелька попыталась просить поддержки у отца.
— Почему ты молчишь, папа? Ты ведь коммунист.
Отец популярно объяснил ей, что в партии идейных коммунистов не более десяти процентов, остальные же вступили в эту организацию корысти ради.
— И ты тоже?
— Конечно. Я хотел получить кафедру.
— Но из-за такого моего замужества ты можешь ее потерять.
— А я как раз и хочу этого. На данном этапе меня больше устроила бы должность рядового доцента. Сердце стало пошаливать. Советую тебе послушаться матери. Мы хотим тебе счастья.
— Разве счастье в богатстве?
— И в нем тоже. Во всяком случае, богатство и счастье могут соседствовать, в то время как нищета всегда соседствует с несчастьем.
В конце концов, они дожали бедную Лельку. Само собой, в то время увезти советскую девушку за «железный занавес» было не так-то просто. Но не случайно Канцельсона прозвали Кайлером. Он поднял все связи в обоих полушариях, но своего добился: ему разрешили брак с советской гражданкой Ольгой Сташинской.
