И Петров - Четверть века в Большом (Жизнь, Творчество, Размышления)
Нам, артистам, предложили дать в Югославии ряд концертов. Я должен был выступать в оперном театре в Белграде. Там тогда как раз шла опера "Князь Игорь", и меня попросили выступить в роли князя Галицкого. Я приехал в театр, прорепетировал и спрашиваю:
- А как быть с костюмом?
- Ну, костюм мы вам найдем.
- Но знаете,- говорю,- в чем беда? Рубашку вы на меня найдете, может быть, и штаны тоже, но ведь у меня нога очень большая - сорок шестой размер.
- О да,- говорят,- нужно поискать.
Бросились в гардероб, но там ничего не нашли, тогда решили раздеть одного хориста, у которого оказался такой же большой размер сапог. Я извинился перед ним, но он ответил, что рад мне помочь, и пошел слушать меня в зал.
Спектакль был хорошо поставлен, в классических традициях, кажется, кем-то из наших режиссеров. Он прошел успешно, так что я получил большое творческое удовлетворение.
Потом мы разъехались по разным городам с концертами, и мне запомнилось, что, когда югославы узнавали, кто мы, они всегда задавали нам вопросы, касающиеся культа личности Сталина. Эта тема их, как и нас, очень волновала.
Я помню еще одну поездку в Югославию. Мы поехали вместе с женой, Людмилой Петровной. Это было начало июня. У меня должно было состояться несколько спектаклей в Сараеве, в Новом Саду, а потом в Белграде и еще в каких-то городах - кажется, в Любляне, Загребе. Я спел "Фауста" в Новом Саду, а потом поехал в Белград, чтобы выступить в роли Бориса Годунова. Однако накануне вечером я себя не очень хорошо почувствовал, на следующий день стало еще хуже, появились болевые ощущения в животе. Я все-таки пошел на репетицию в театр. Там было много моих друзей, в том числе дирижер Оскар Данон. Я им сказал, что неважно себя чувствую, и поэтому попросил быстро пробежать мои места.
- Пойду в гостиницу и полежу. Что-то я, видимо, нехорошее съел,добавил я.
Так и сделали, но на следующее утро мне стало совсем плохо. Я вызвал врача из нашего посольства, тот посмотрел меня, сказал, что подозревает аппендицит, и предложил поехать в больницу, где лечится весь наш дипломатический корпус. Приехали мы в больницу. Там Бруновачка, очень хороший специалист, главный врач, дружелюбно встретил нас:
- О, Борис ко мне пожаловал! Вот интересно! Недавно я лечил одного великого человека, а теперь нужно лечить другого.
- А что же это за человек? - спрашиваю.
- Ко мне привезли артиста МХАТа Смирнова, который играл Ленина. А теперь Борис Годунов к нам пожаловал.
После того как Бруновачка меня обследовал, он заявил:
- Срочно на операционный стол. Аппендицит.
Он заверил мою жену, что никогда не ошибается, нам предоставили большую комнату, в которой моя жена все время могла со мной находиться, и меня привезли в операционную.
- Как же я лягу на операцию, когда я должен завтра петь?! - пробовал я еще сопротивляться.
- Ну-ка встаньте, как полагается Борису!
А я даже разогнуться не могу;
- Ну вот видите, а ведь Борис должен и падать, и гоняться за призраком! Сможете вы это сделать?
Когда привезли меня в операционную и сделали укол, врач сказал: "Считайте до десяти". Я просчитал только до семи и проснулся от какой-то сильной вспышки: это после операции, по прошествии часов десяти, меня снимали фоторепортеры. Через несколько дней ко мне пришли мои друзья: тенор Маринкович, баритон Попович, бас Чангалович. Они принесли мне цветы и конфеты, а Чангалович - даже большую бутылку югославского коньяка.
- Ваня,- сказал он,- ты сейчас не можешь пить, но потом выпьешь за нашу встречу, нашу дружбу.
И Бруновачка подтвердил:
- Через пару дней он рюмочку сможет пригубить.
Я обрадовался его снисходительности и решил пожаловаться:
- Профессор, ведь мне только бульончик и манную кашу дают, а есть-то хочется!
- Ничего, ничего, сейчас вам что-нибудь принесут.
Вскоре вошла монашка и подала мне большую тарелку, во всю величину которой лежал кусок мяса с зеленым горошком и морковкой.
Я безумно удивился. Спрашиваю:
- Это что, мне?!
- До вас, до вас,- отвечает.
Я не поверил, потребовал профессора.
- Что случилось? - спрашивает.
- Неужели это мне?!
- Но вы же хотели есть? Ешьте!
Позже Бруновачка мне рассказал, что операция была сделана вовремя, уже был перитонит, пришлось дважды промывать полость, но во время операции он почувствовал, что у меня крепкие мышцы, и понял, что я, наверное, был спортсменом.
Я рассказал ему, что мы собирались с первого июля поехать под Киев на машинах и провести там месяц, порыбачить, а теперь я подведу друзей. Но Бруновачка ответил, что я могу не волноваться, через две недели можно сесть за руль. И действительно, вернувшись в Москву, я вскоре сел за руль, и мы поехали отдыхать.
Царь Салтан, Иван Грозный, Балага
После большого перерыва, вызванного моей напряженной гастрольной деятельностью, я взялся за новые роли. В пятьдесят девятом году их оказалось две - роль Салтана в опере Римского-Корсакова и роль Грозного в "Псковитянке" того же композитора.
Партию царя Салтана мне предложил Небольсин.
Я послушал запись этой оперы, и она мне очень понравилась. Я знал эту музыку и раньше, но теперь слушал ее с профессиональным пристрастием. Обнаружилось, что партия царя Салтана очень трудная и написана в высокой тесситуре. Римский-Корсаков вообще не стеснялся - для басов он писал довольно сложно, не говоря уже о царе Додоне в "Сказке о золотом петушке", где партия просто невероятно виртуозная и чрезвычайно трудная по тесситуре.
Ставил спектакль Г. И. Анисимов. Как всегда, подобрался хороший состав исполнителей. Помню, Володя Ивановский пел Гвидона, Фирсова Царевну Лебедь, Смоленская - Милитрису, Алексей Иванов - Гонца. Партия Салтана написана для характерного баса. В ней много игровых моментов, много тепла, иронии, комических красок, и мне было интересно над ней работать. Я быстро выучил эту роль и с удовольствием выступал в ней.
Чтобы подчеркнуть комический характер роли, я клеил огромную рыжую бороду, рыжевато-седоватые усы, надевал того же цвета всклокоченный парик. К моему большому носу клеили еще нос в виде картофелины сначала из папье-маше, а потом я съездил на кинофабрику и заказал нос из пенопласта.
Опера "Псковитянка" была поставлена в Большом театре еще в 1953 году. Тогда главную роль в ней исполняли Пирогов и Огнивцев. Партия Грозного одна из лучших в творческом багаже Пирогова. Он наделял образ своего героя большой силой, а голос его покорял красотой. Каждое слово звучало упруго и казалось тяжелым слитком. Огнивцев тоже хорошо, по-своему, пел партию Грозного. Дирижировал оперой Жуков, режиссировал Баратов, а оформлял ее Федоровский. Постановщики спектакля были большими мастерами, и "Псковитянка" имела громадный успех.
Со временем Пирогов ушел со сцены, и эту роль предложили выучить мне.
Я работал долго. Опять пошел в музей, посмотрел Грозного у Васнецова, как он опускается по ступеням собора с посохом. В этой картине он показался мне уж слишком благодушным. Посмотрел и репинского Грозного. Но и этот мне не подошел. Я сделал собирательный образ. Вообще-то, мое лицо и крупный нос с горбинкой легко было загримировать, чтобы создать внешне похожий тип. К тому же я наклеивал бороду, усы и брови, затемнял впадины под глазами, и все это помогало мне создать психологически верный образ. В поисках нужного костюма для Ивана Грозного мне снова помог Федоровский. Ведь в походе Грозный надевал на себя кольчугу, а сверху прикрывал ее плащом. Федоровский предложил мне красивую с украшениями кольчугу, но мне было неудобно в этом костюме, и я сказал Федоровскому, что кольчуга меня очень сковывает. Тогда художник заменил ее на более простую, из какого-то легкого материала, в которой я чувствовал себя свободнее, и петь мне стало легче.
В своей трактовке образа русского царя я старался идти от музыки Римского-Корсакова. У него Грозный выписан очень ясно. Даже и придумывать ничего не нужно было. И хотя вокальная партия в основном речитативная, в ней есть и покоряющие певучие места, например, обращение Грозного к своей дочери, которое звучит необыкновенно нежно.
Трудной была сцена в тереме у Токмакова. Когда Грозный узнает, что Ольга - его дочь, то он, пораженный этим открытием восклицает: "Да, предстанут все убийства!.. Много крови! Псков хранит Господь!!!" Последнюю высокую ноту, которую он берет, певец должен держать до тех пор, пока не закроется занавес. Тут у многих исполнителей этой партии не хватало дыхания. У Пирогова же эта нота звучало здорово, но и у меня она получалась.
Мне хочется рассказать и о прекрасных декорациях оперы. Ведь историческая основа ее давала много простора для деятельности и фантазии Федоровского.
В первой картине был виден терем боярина Шелоги, который должен вот-вот вернуться из похода. Окна терема были открыты, в них лился солнечный свет и протягивали свои ветви цветущие деревья. Эта светлая картина по контрасту сменялась мрачной сценой вече. Площадь. Над каменными зданиями сгустились черные тучи. Сквозь них проглядывает луна, и на высоком месте собравшиеся псковичи ждут гонца, который должен им принести весть об Иване Грозном.
