Ахметшин Наиль - Тайны великой пустыни
В поле его зрения отныне регулярно попадают старинные буддийские храмы и монастыри. Не испытывая каких-либо угрызений совести, в Турфане, Хотане и других местах ученый активно использует нож, молоток и пилу, срезая со стен наиболее ценные и довольно крупные фрагменты фресковой живописи. Комплексные исследования и пространные научные публикации будут потом, а пока, по мнению англичанина, надо торопиться, поскольку в регионе уже несколько лет работают высококвалифицированные специалисты из Германии, вдохновляемые самим кайзером.
Альберт фон Ле Кок /слева/ и Теодор Бартус /справа/
Немецкие ученые особенно энергично осваивали древние памятники Синьцзяна в 1902–1914 годах. Первую экспедицию, организованную берлинским Музеем этнологии и финансировавшуюся в основном военным магнатом Фридрихом Круппом, возглавил Альберт Грюнведель — видный индолог и талантливый художник, знаток буддийского искусства Индии, Юго-Восточной Азии, Монголии и Тибета. В ее состав вошли лингвист и этнограф Георг Хут, а также музейный мастер на все руки Теодор Бартус, сопровождавший в итоге каждую из четырех германских экспедиций тех лет. Они пробыли в Турфанском оазисе с ноября 1902 по март 1903 года и привезли на родину 46 ящиков со всевозможными находками. Результаты их работы получили высокую оценку со стороны ученых и привлекли внимание Вильгельма II.
Неудивительно, что политики и промышленники приняли самое деятельное участие в создании специального комитета и соответствующего фонда, которые, в свою очередь, представили амбициозную программу многолетних исследований в рассматриваемом регионе. Из-за болезни А. Грюнведеля и внезапной смерти Г. Хута ее временным руководителем был назначен Альберт фон Ле Кок, о котором стоит рассказать поподробнее.
Он родился в Берлине 8 сентября 1860 года в семье купца, торговавшего вином. Отец рассчитывал, что сын пойдет по его стопам. В школе у мальчика возникли серьезные проблемы, но позднее его все-таки отправили учиться семейному бизнесу в Англию и США, параллельно в Америке он изучал медицину. В 27 лет вернулся в Германию и начал работать в Дармштадте на фирме по торговле вином, созданной еще его дедом. Со временем А. фон Ле Кок осознал, что это не его призвание и, продав дело, перебрался в Берлин, где в течение нескольких лет изучал восточные языки, в том числе арабский, турецкий и персидский. В возрасте 42 лет он пришел в индийскую секцию Музея этнологии.
В сентябре 1904 года А. фон Ле Кок и Т. Бартус через Петербург, Москву, Омск, Семипалатинск, Чугучак и Урумчи отправились во вторую немецкую экспедицию, которая продолжалась больше года, по декабрь 1905 года. Основную часть времени они провели в Турфанском оазисе. Входе этой и последовавших затем экспедиций (декабрь 1905 г. — январь 1907 г.; апрель 1913 г. — май 1914 г.) специалисты из Германии, прежде всего, разумеется, А. фон Ле Кок, собрали и привезли на родину огромное количество памятников искусства, письменности и материальной культуры. А. Грюнведель и А. фон Ле Кок самым тщательным образом обследовали древние погребения и городища, храмы и монастыри, изучили разнообразные археологические объекты, обработали собственные наблюдения и привезенные материалы, выпустили серию прекрасных книг и статей, не утративших научного значения и в наши дни. Их вклад в изучение далекого прошлого Срединной Азии поистине сложно переоценить.
Но метод работы с уникальными памятниками старины, постоянно применявшийся А. фон Ле Коком и Т. Бартусом, вызывал и вызывает у многих чувство неприязни. Речь идет о поставленном на поток профессиональном отделении от стен монастырей и храмов практически всех понравившихся им фресок и отправке их в Германию. Происходило это следующим образом.
Наиболее трудную и ответственную работу выполнял физически крепкий Т. Бартус. Сначала, используя очень острый нож, напильник и молоток, ученые определяли контуры и вырезали кусок настенной живописи нужного размера, с тем чтобы его можно было разместить в специально изготовленном ящике. С учетом способа перевозки ящики делали в трех вариантах: самый большой для транспортировки в повозке, поменьше — на верблюде, еще меньше — на лошади.
Затем киркой они пробивали сбоку либо чуть в стороне отверстие в стене; камень был «к счастью, в основном мягкий». Покрытую войлоком доску накладывали на красочный слой и с помощью пилы, протиснутой через образовавшуюся дырку под фреску, производили обрушение; «физические усилия, связанные с этой работой, особенно велики, в то же время данный процесс требует легкости и ловкости рук».
Доску, которую в конце концов помещали на дно ящика, готовили так: на нее стелили два слоя сухого камыша, войлок и тщательно отобранный хлопок (волокно). На такую «подушку» укладывали первый фрагмент (рисунком вниз), еще слой хлопка, второй фрагмент и т. д., всего 6 кусков. Последний фрагмент накрывали опять хлопком, войлоком, двумя слоями камыша и второй доской. Обе доски по всему периметру были на 3–4 дюйма длиннее или шире срезанных фресок. Образовавшиеся пустоты максимально заполняли льном, поскольку «все другие упаковочные материалы стираются чересчур легко».
Верхнюю и нижнюю доски аккуратно связывали и полученную конструкцию в горизонтальном положении убирали в ящик, стенки которого отстояли от нее еще на 3–4 дюйма. Свободное пространство также засыпали льном, после чего гвоздями прибивали крышку; «у нас никогда не было каких-либо повреждений в ящиках, упакованных таким способом».
Подобным образом А. фон Ле Кок и Т. Бартус при полном попустительстве чиновников-ханьцев, почитавших исключительно Конфуция, и при абсолютно индифферентном отношении мусульманского населения срезали фрески в пещерных монастырях и храмах Кызыла и Безеклыка, Кумтуры и Субаши, Туюка и Тумшука, Шорчука и Долдур-Ахура…
Первоначально эти и другие привезенные из Синьцзяна сокровища хранились в Музее этнологии, но в конце Второй мировой войны при очередном налете авиации союзников его главное здание было разрушено, значительная часть реликвий погибла. Оставшееся перевезли в относительно безопасное место. Некоторые документы и предметы исчезли во время и после взятия Берлина.
Сомневаюсь, что они привлекли внимание советских военнослужащих, хотя ряд зарубежных авторов считают такое развитие событий наиболее вероятным. Об этом, например, пишет в предисловии к книге А. фон Ле Кока, вышедшей в Пекине в 2002 году под названием «Записки о сокровищах Синьцзяна», китайский переводчик Лю Цзянь-тай. В царской России старинными манускриптами на экзотических языках и непонятными древностями из тех мест интересовался крайне ограниченный круг выдающихся ученых-интеллектуалов, поэтому заявления о причастности офицеров Красной Армии к пропаже делают честь системе образования в Советском Союзе.
В августе 1905 года А. фон Ле Кок и Т. Бартус прибыли в Хами, где вскоре торговец из Ташкента сообщил им об обнаруженных в Дуньхуане таинственных рукописях, которые «никто не может прочитать». Они были хорошо осведомлены о крупном буддийском комплексе Могаоку и знали, что ранее там побывала лишь горстка путешественников из Европы. Одновременно немцы прекрасно понимали: местные жители считают эти пещеры святыней и вряд ли позволят им действовать в таком же ключе, как и в Синьцзяне. Однако библиотека, если она на самом деле существует, представляла бесспорный интерес.
Согласно поступившей из Берлина информации, в середине октября в Кашгар должен был прибыть А. Грюнведель — официальный руководитель проекта, который просил встретить его и обсудить дальнейшие перспективы научных исследований. Чрезвычайно сложный переход Хами — Дуньхуан через пустыню в противоположном направлении занял бы 17 дней, а уже наступил конец августа. В сложившейся ситуации добраться до Кашгара (1250 миль) к установленному сроку было немыслимо. Не зная, как поступить, А. фон Ле Кок решил довериться слепому жребию. Он вытащил китайскую серебряную монету и загадал: орел — Дуньхуан, решка — Кашгар. Выпал второй вариант.
В итоге первым из иностранцев увидел Дуньхуанскую библиотеку и получил доступ к ней англичанин А. Стейн, о чем уже было сказано выше. Для российского читателя вопрос первенства в данном случае не имеет, на мой взгляд, принципиального значения. Другое дело, если бы квалифицированные специалисты из Германии, прибыв в Дуньхуан, стали срезать замечательные фрески пещер Могао, ибо трудно представить, что они устояли бы против соблазна. При таком развитии событий уникальный памятник очень скоро разделил бы участь многих ограбленных монастырей и храмов.
Знаменитый русский живописец и разносторонне образованный интеллигент Н. К. Рерих (1874–1947 гг.), в начале апреля 1926 года направлявшийся во главе экспедиции из Карашара в Урумчи, долго размышлял об опустевших храмах и монастырях, о мотивах, побудивших ученых с мировым именем принять самое активное участие в разрушении древних памятников: «В пути думалось: не правы европейцы, разрушая монументальные концепции Ближнего и Дальнего Востока. Вот мы видели обобранные и ободранные пещеры. Но когда придет время обновления Азии, разве она не спросит: «Кто же это обобрал наши сокровища, сложенные творчеством наших предков?» Не лучше было бы во имя знания изучить эти памятники, заботливо поддержать их и создать условия истинного бережливого охранения. Вместо того фрагменты фресок перенесены в Дели, на погибель от индусского климата. В Берлине целые ящики фресок были съедены крысами. Иногда части монументальных сооружений нагромождены в музее, не передавая их первоначального назначения и смысла. Прав наш друг Пельо, не разрушая монументальных сооружений, а изучая и издавая их. Пусть свободно обращаются по нашей планете отдельные предметы творчества, но глубоко обдуманная композиция сооружений не должна быть разрушаема. В Хотане мы видели части фресок из храмов, исследованных Стейном, а остальные куски увезены им в Лондон и Дели. Голова бодхисатвы— в Лондоне, а расписные сапоги его— в Хотане. Где же тут беспристрастное знание, которое прежде всего очищает и сберегает, и восстанавливает? Что же сказал бы ученый мир, если бы фрески Гоццоли или Мантеньи были бы распределены таким «научным» образом по различным странам? Скоро по всему миру полетят быстрые стальные птицы. Все расстояния станут доступными, и не ободранные скелеты, но знаки высокого творчества должны встретить этих крылатых гостей». Комментарии здесь, как говорится, излишни.
