Эдвард Томас - Будда. История и легенды
Это не дает нам сколько-нибудь существенной позитивной информации об учении брахманизма, да и ученики брахманов в этом повествовании не используют никаких аргументов в свою защиту. Этот пассаж — лишь драматическое введение к последующему прямому изложению буддийского учения Брахма-вихары. Отличительная черта буддийского метода полемики — принятие выражений оппонентов и придание им нового смысла. Один из примеров — название этой сутты, поскольку трехсоставное знание, то есть знание трех Вед, в буддизме означает три знания, которых архат достигает при просветлении. Так и «брахман» означает не только члена касты брахманов, это слово часто применяют к буддийскому архату: именно он — истинный брахман. Точно так же корень брахма используется в составе сложных слов, не имеющих никакого отношения к богу, видимо в смысле «отличный, превосходный». Возможно, Брахма-вихара — это брахманистский термин, но нам известно лишь его использование буддистами для описания определенного вида сосредоточения. Буквально это слово должно означать «пребывание с Брахмой», и оно частично сохраняет это значение: думали, будто практикующий эту форму сосредоточения возрождается в мире Брахмы.
В остальном тексте сутты описываются две первые ступени обучения монаха, нравственные правила и сосредоточение. Однако когда речь заходит о сосредоточении, вместо описания четырех трансов и других мистических практик, как в предыдущих суттах, даются четыре брахма-вихары:
Монах живет, проницая одну четверть с сознанием, которому сопутствует любовь, и со второй четвертью так, и с третьей, и с четвертой. Так вверху, внизу, вокруг, повсюду он пребывает, проницая весь мир своим сознанием, которому сопутствует любовь, с изобильной, великой неограниченной свободой от ненависти и злобы.
Три остальные вихары описываются сходным образом, монах проницает мир сочувствием, состраданием и самообладанием.
Эту форму сосредоточения Буддхагхоша помещает непосредственно перед достижениями Бесформенного мира. Она могла быть заимствована из другой школы, поскольку, как сказано в «Макхадэва-сутте» (Мадж., ii, 76), практиковалась целым рядом древних царей. В сутте ее ценность принижена, так как она ведет лишь к перерождению в мире Брахмы, в отличие от Восьмеричного пути, посредством которого достигают просветления и нирваны[241].
Более определенны утверждения брахманов в «Сонаданда-сутте» (Дигха, i, 111). В ней брахман Сонаданда заявляет, что существуют пять вещей, при наличии которых человека можно поистине назвать брахманом:
1. Он должен иметь хорошую родословную и с материнской, и с отцовской стороны на протяжении семи поколений.
2. Он изучает три Веды и связанные с ними науки.
3. Он красив, обладает кожей брахмового цвета и брахмовым сложением.
4. Он добродетелен.
5. Он ученый и мудрый человек и первый или второй из тех, кто протягивает ложку для жертвоприношений.
Три первых признака Сонаданда сразу соглашается отбросить как излишние (это самое меньшее, чего требовала буддийская традиция), но настаивает на том, что добродетель и мудрость необходимы, и Будда начинает рассказывать ему, в чем состоят добродетель и мудрость.
Затронутый здесь кастовый вопрос намного полнее рассматривается в нескольких других суттах[242]. О притязаниях брахманов, которые содержатся уже в «Ригведе», рассказывается в «Мадхура-сутте» (Мадж., ii, 84) так: «Брахманы — это лучший цвет (каста); другой цвет низок. Брахманы — это белый цвет; другой цвет черный. Брахманы очищены, а не не-брахманы. Брахманы —истинные сыны Брахмы, рожденные из его уст, рожденные Брахмой, созданные Брахмой, наследники Брахмы». Эта доктрина опровергается с двух точек зрения. Во-первых, о незначительности кастовых отличий не говорится; напротив, сказано, что лучшая каста — это каста кшатриев. Будда цитирует старинное стихотворение:
«Кшатрии — лучшие в народе
Том, что доверяет кланам;
Мудрый и учтивый человек —
Лучший среди богов и людей.»
Этого представления, вне сомнений, по большей части придерживались в кшатрийских семьях; источники часто упоминают, как шакьи гордились своей кастой. Согласно преданию, будды дождались только в одной из двух высших каст. Ничто не свидетельствует о том, что Будда пытался отменить касты как социальный институт. Ему не нужно было делать этого, поскольку он мог добиться соблюдения учения о том, что истинный брахман — это добродетельный брахман. Но в пределах сангхи каста действительно исчезает. Было много примеров того, как монахами становились люди низкой касты.
Утверждали, что сначала сангха была аристократической, а ее члены привлекались в нее из высших каст — естественная реакция против полностью несостоятельного взгляда, согласно которому это движение несло проповедь спасения бедным и убогим. У нас нет никаких данных о сангхе, вызывающих ассоциации с душевным складом первых евангелистов. Традиция приписывает Будде такие слова:
«Подобно тому, о монахи, как великие реки — например, Ганг, Джамна, Ачиравати, Сарабху и Махи, — впадая в океан, теряют прежние имена и готры и обретают имя океана, так и четыре касты кшатриев, брахманов, вайшьев и шудр, ушедших из дома к бездомной жизни в Учении и Уставе, которым учит Татхагата, теряют прежние имена и готры и обретают имя отшельников, сыновей шакьи.»
Это учение, несомненно, первично, и, если способ его изложения относится к более позднему времени, он тем яснее свидетельствует о том, каким стало сформировавшееся учение. Такое положение дел существовало не только в одной школе, поскольку в «Лалитавистаре» приводится предназначенное для мирян нравоучение, где сказано, что Бодхисатта, выбирая жену, не думал о касте.
Ритуальные вопросы жертвоприношений и употребления в пищу мяса рассматриваются все с той же этической точки зрения. Моральное действие выше, чем даже бескровное жертвоприношение, а еще выше Благородный путь. В почитании шести четвертей нет ничего неправильного, однако его следует осуществлять через выполнение морального долга по отношению к шести классам ближних.
Поскольку употребление в пищу мяса было сделано этическим вопросом, ритуальный аспект потерял для буддистов смысл. Отсюда практика мясоедения была осуждена не сама по себе, но в той степени, в какой тот, кто ест, способствовал убийству или причинению боли. Эта позиция яснее всего изложена в «Дживакасутте» (Мадж., i, 368). Дживака[244] сказал Будде, что он слышал, будто люди убивали животных специально, чтобы дать Будде, и будто он ел это мясо. Он спросил, правду ли ему сказали, не ложно ли они обвиняли Господина. Будда ответил, что это неправда; мясо нельзя есть в трех случаях: если человек видел, слышал или подозревал, что оно предназначалось для него. Если монах, практикующий брахма-вихару любви, принимает приглашение в деревне, он не думает: «Поистине этот домохозяин дает мне прекрасную еду; вот бы он давал мне прекрасную еду и в будущем». Он ест пищу, не привязываясь и не увлекаясь.
— «Как ты думаешь, Дживака, думает ли в это время монах о вреде себе, другим, и себе, и другим?»
— «Конечно нет, Господин».
— «Разве не безвинно ест в это время монах?»
— «Точно так, Господин».
Это учение совпадает с отраженным в Винае: в ней говорится, что Будда принял еду от главы джайнов Сихи, который дал ему мяса. Разошелся слух, будто он убил быка для Будды, но на самом деле он послал за мясом уже убитого животного. Виная запрещает определенные виды мяса — человеческое, слоновье, лошадиное, собачье, а также мясо некоторых диких животных[245].
Часто упоминаются еретические школы. В легенде о посещении Будды Аджатасатту царь говорит, что до этого он навещал шесть наставников еретических школ, и рассказывает об их учениях. Это были:
Пурана Кассапа, преподававший доктрину недеяния, то есть отсутствия заслуги в любом добродетельном поступке и вины даже в самых серьезных преступлениях;
Маккхали-Госала, который допускал факт испорченности, но говорил, что очищение достигается только посредством перерождения, а не поступками индивида;
Аджита Кешакамбалин, который преподавал доктрину «обрыва», то есть полного уничтожения со смертью;
Пакудха Каччаяна, который утверждал, что существует семь постоянных, несозданных сущностей;
Нигантха (джайн) Натапутта, который учил, что Нигантха («свободный от уз») ограничен в четырех направлениях;
Санджая Белаттхапутта, который уклонялся от прямого ответа и отказывался от положительного или отрицательного изложения какой-либо доктрины.
Это, несомненно, старый пассаж, поскольку в нем содержатся следы диалекта, отличного от пали. Некоторые из наставников известны как исторические лица, но из этого изложения их учений нельзя извлечь исторической информации, поскольку их доктрины были неправильно поняты и перепутаны буддистами. Взгляды первых четырех наставников изложены также в «Сандака-сутте» (Мадж., i, 513), где названы «безнравственными системами» (абрахмачария), но там не упоминаются имена, и та часть учения, которая в предшествующем отрывке была приписана Госале, соединена с учением Пакудхи, а классификация существ Госалы в «Ангуттара-никае» (iii, 383) приписана Пурана Кассапе. Очевидно, даже если этим доктринам и учили во времена Будды, нельзя быть уверенным в том, что буддисты провели их правильную атрибуцию определенным лицам.
