Владимир Тан-Богораз - Жертвы дракона
- Не надо, - твердила Ронта. - Он сожрет тебя.
- Кто знает? - угрюмо возражал Яррий. - Я ведь не мышь.
- Он как гора, - говорила Ронта.
- Сса тоже Зверь-Гора, - возражал Яррий, - но люди его побеждают.
- Ты погибнешь, погибнешь, - повторяла Ронта с тоскою.
И Яррий вспыхивал снова.
- Пусть я погибну. Или я недостоин погибнуть с тобою?..
В разгаре их спора с опушки послышался резкий свист, и замелькали фигуры и факелы.
- Беги, - воскликнула Ронта. - Анаки проснулись.
Это, действительно, были Анаки. Они вовсе не спали, глаз не могли сомкнуть от крайней тревоги. Они не смели подойти к костру белой невесты, чтобы не нарушить обряда, но сторожили ее издали, помня о летнем побеге. И теперь они заметили у костра другую фигуру. Быть может, Рул, после свидания с Яррием в поле, предупредил соплеменников.
- У-у! - завыли Анаки. - Бродяга, осквернитель!
Видно было, как они потрясали копьями, но подойти ближе они не решались. Несколько камней и дротиков, брошенных в темноте, ударились в деревья и зашуршали в листьях.
- Беги! - умоляла Ронта. - Они убьют тебя.
- Хочешь, я унесу тебя, - шепнул Яррий. - Мы убежим в дальние горы. Пусть они погибнут. Мы будем жить.
- Нет, нет, - шептала Ронта. - Иди, живи.
Еще один дротик, пущенный издали с неистовой силой, пролетел мимо, очень близко от Яррия.
Ронта вскочила на ноги, подскочила к своему другу, обняла его и закрыла своим телом, чтобы защитить его от смерти.
Она оторвалась от него, потом толкнула его от костра. И такая тревога была на лице ее, что Яррий схватил свое копье и бросился в темноту.
- Держи! - ревели Анаки. - Бей, бей!..
В лесу раздался треск, шум торопливых шагов. И все затихло. Потом на склоне горы высоко над рощей раздался последний пронзительный свист с знакомым переливом. То был свист Яррия.
Ронта уселась у костра. И далеко за полночь, когда Небесный Охотник уже протягивал к зениту свой пламенный Дротик, Ронта, как прежде, сидела над огнем и тихо напевала:
- Как берешь ты жен? - спросила Руша.
- Пастью беру, - сказал Дракон.
ГЛАВА 14
Солнце только что село, но было светло. Острые зубцы каменной гряды выступали в медном закате, как будто иссеченные кремневым резцом небесного мастера Нейра, сына Солнца. Вечернее небо было ясно. Легкие тучи собрали свои белые перья все до единого и унесли их на полночь. Но узкие стены Кандарского ущелья стояли темные, как будто кого стерегли своими резкими тенями.
Внизу, на подъеме к ущелью, показалась фигура. Она была маленькая, тонкая, нагая; белая она была, как снег, и вся порозовела под ярким отблеском заката. Это была Ронта. Она шла навстречу своему грозному браку.
Сзади на большом расстоянии рассыпались широкой дугой другие фигуры, маленькие и большие, светлые и темные. Это были Анаки. Белая жертва шла впереди, и они не дерзали приблизиться. Но они зорко следили глазами за белой фигурой, ибо желали увидеть до конца брачный пир лунного Дракона и жаждали узнать, найдут ли они после кровавого обряда в свирепых глазах жениха прощение и жизнь. Ронта шла, сложа руки на груди, неторопливым шагом. Плечи ее сжимались, как будто от холода. Но она не боялась и ни о чем не думала, и только готовилась встретить Дракона вопросом, как Рунта из сказки:
- Как ты жен берешь, Дракон?..
Уже впереди затемнело широкое устье Кандарского входа. Она стала искать взглядом алые камни глаз Дракона, о которых говорили Анаки, но их не было видно. Лунный Рек, должно быть, скрывался в своем логовище.
В эту минуту наверху каменной стены появилась еще фигура. Она была такая же четкая, выпукло-резная, как будто каменная. Но она была живая. Она постояла секунду на гребне, потом стала спускаться вниз, опираясь на копье.
Анаки завыли от злобы. Ибо это был тот же изгнанник, нечестивый и богохульный Яррий. Он решил довести до конца свое злое дело и пойти наперекор спасению племени. Но сделать они ничего не могли. Яррий был впереди Ронты, в пределах владений Дракона, и даже бросить туда копье было бы святотатством. Да никто и не дерзнул бы подойти на перелет копья.
При этих внезапных криках Ронта подняла голову и тоже увидела Яррия. Он прыгал по уступам, с невероятной ловкостью спускаясь в ущелье, наперерез ее дороги. Щеки Ронты окрасились легким румянцем. Она бросила Яррию взгляд, последний взгляд...
В эту минуту из черного ущелья сверкнули две яркие точки, и показалась голова, серая, злая, на вытянутой шее.
Яррий измерил ее взглядом холодной ненависти. Это не была голова бога; это была голова огромного зверя. И даже, вопреки рассказам Анаков, она не показалась ему чрезмерно огромной.
У Зверь-Горы было такое же темя, только у этого шея была длиннее и зубы иные.
Глаза Дракона светились алым блеском.
- В глаз буду метить, - сказал себе Яррий.
Ронта остановилась. Яррий спрыгнул вниз и сжал копье.
Голова повернулась и посмотрела на белую жертву и ее защитника...
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Печатаемая повесть представляет попытку восстановить то реальное зерно, которое должно заключаться в широко распространенной легенде о девушке, отданной в жертву дракону, и юноше, защитившем ее. Образ дракона имеет всемирную известность на востоке и на западе. Дракон является племенным гербом у различных народов, например, у древних германцев, и государственным гербом у китайцев. Можно предположить с большой вероятностью, что этот фантастический образ представляет стилизованное воспоминание о гигантских драконах-ящерах, в том числе и о летучих, как птеродактили, - действительно существовавших на земле. Ко времени появления человека, во второй половине третичного периода, эти ящеры драконы должны были вымереть, но тем с большей силой должны были действовать немногие уцелевшие чудовища на воображение первобытного, еще беспомощного человека.
Эти последние животные гиганты для человеческих племен являлись божеством, воплощением стихийных таинственных сил, злых или добрых. Дракон, ставший гербом, это дракон-покровитель. С другой стороны, до сих пор даже в так называемых "высших" религиях дракон или змий с лапами и крыльями является главою и худшим воплощением злых духов, враждебных человеку.
В указанной легенде юный герой обыкновенно побеждает дракона и женится на освобожденной девушке. Но скорее могло случиться обратное. Об этом как будто свидетельствуют подробности легенды, - ужас, внушаемый драконом, производимое им истребление живущих по соседству людей и эти постоянные жертвы, приносимые дракону. Только ужас, внушаемый некогда драконом людям, на своих черных крыльях донес к нам это злое воспоминание от древней эпохи раннего палеолита.
Но легенда, стилизуя прошлое, не могла примириться с поражением и гибелью героя, как было, должно быть, на деле. Ибо легенда - это вера человечества и она из прошедшего всегда устремляется к грядущему. И вера человечества есть вера в конечную победу и конечное торжество над всеми драконами, над всеми злыми силами земли и небес.
Вот почему, в волшебном фонаре расцвеченного вымысла, какой-нибудь слабый борец с его костяным копьем и деревянным луком, съеденный некогда ужасным ящером, воскрес победителем, человеко-богом, Юрием-Победоносцем.
Мой Яррий это именно реальный прообраз победоносного Юрия. Внуки и правнуки Яррия не желали допустить, что их бесстрашный предок мог погибнуть в пасти чудовища, и в старой зловещей легенде тотчас же переделали конец. Мировая легенда - роман о драконе и юноше с девушкой, как и все мировые романы, кончается победою и счастливым браком. Только остается прибавить:
И я там был, мед-пиво пил,
По усам текло, да в рот не попало.
Я оставил роман свой как бы неоконченным, ибо я не хотел дать свирепому дракону пожрать благородного Яррия и не мог дать Яррию побить дракона. Пусть же читатели сами кончают, как хотят...
Но худшие драконы, это - создания нашего воображения, и тогда драконоборец становится героем-богоборцем, героем-мятежником и революционером. Он борется не только с телесным, физическим чудовищем, но и с зловещими уставами собственной эпохи, собственного племени.
Богоборцем мятежником, первым революционером древнейшего палеолита, я сделал своего Яррия. И пусть не говорят, что это надуманный образ, ибо от самой седой древности в человеческом сердце, рядом со слепою покорностью самосозданным чудовищам, живет и неверие, и смелый порыв к отчаянному противоборству. И я сам встречал неоднократно, у чукчей, у эскимосов, у тунгусов и юкагиров, таких точно юношей, как Яррий, которые, на зло колдунам и шаманам и сложной сети духов и демонов, заполнивших весь первобытный кругозор от земли и до неба, утверждают себя в неверии и всех духов, и "верхних, и средних, и нижних", вызывают на бой.
