Дэвид Пристланд - Красный флаг: история коммунизма
Большинство солдат Красной армии с энтузиазмом поддерживало призывы большевиков, однако многие оставались отчужденными. Крестьяне, главным интересом которых была местная автономия, особенно враждебно относились к требованиям большевиков{240}. Какими бы жестокими ни были большевики, они всегда могли правдоподобно заявить, что отвечают огнем на огонь. Белые жестоко преследовали евреев> коммунистов и крестьян, отказывавшихся воевать на их стороне. Отношение белых к земельному вопросу также было неоднозначным. Крестьяне были уверены, что белые снова заберут у них то, что они получили в результате революции и перераспределения собственности помещиков. Поэтому, несмотря на то что многие считали большевиков отступниками от идеалов 1917 года, другие видели в них защитников от возвращения к порядку царя и аристократии{241}. В одном из красноармейских маршей есть такое предупреждение:
Белая армия, черный барон
Снова готовят нам царский трон,
Но от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней[233].
От белых исходила угроза, красные казались меньшим из двух зол. Меньшевик Мартов явно чувствовал эту неопределенность, когда попытался обратить рабочих в меньшевизм в начале 1920 года: «Пока мы его [большевизм] клеймили, нам аплодировали; как только мы переходили к тому, что другой режим нужен именно для успешной борьбы с Деникиными и т. п….наша аудитория становилась холодной, а то и враждебной»[234].{242}
Настоящий кризис наступил для большевиков весной 1920 года, когда над белыми была одержана окончательная победа[235]. Военные методы больше не могли быть оправданны. Троцкий тем не менее оставался верен своим принципам и настаивал на применении милитаристских методов в обществе в мирное время. Демобилизованных солдат он привлекал к экономическим проектам, контролируемому им строительству железных дорог[236].
Он постоянно искал сферы применения принципов военной организации и дисциплины. «Трудовому фронту» предстояло превратиться в милитаристскую кампанию. Все население распределялось по трудовым бригадам. Мужчины и женщины работали «под звуки социалистических гимнов и песен»{243}. В то же время Он призывал к сведению экономики к единому рациональному «плану».
На Троцкого обрушилась критика со стороны радикального[237] левого марксистского крыла большевистской партии. Оппоненты осуждали его сотрудничество с царскими офицерами и настаивали на более эгалитарной модели общества. Некоторые левые группы (левые коммунисты[238], рабочая оппозиция) осуждали руководство партии за отступничество от обещаний рабочей демократии борьбы против буржуазии. Тем временем Богданов[239] и его союзники, больше заинтересованные в романтических утопических идеях рабочего сотрудничества и творчества, чем в захвате политической силы, учреждали организации «пролетарской культуры» (пролеткульты[240]), призванные пробудить естественную коллективистскую психологию рабочих{244}. Ленин запретил пролеткульты[241], усмотрев в них конкурента партии. Левые оппозиционеры не получили большинство голосов, но всегда оставались головной болью Ленина.
Тем не менее Ленин был против и более претенциозных проектов Троцкого. В своем скептическом отношении он не ошибся. Российское государство оказалось не способно выстраивать эффективную экономику, как оно пыталось это сделать до Октябрьской революции. Оно было слабо как никогда. Взяв под контроль все формы экономической и социальной деятельности, государство превратилось в гидру с головами в виде разрастающихся, совпадающих в интересах и конкурирующих организаций. В то же время чиновники использовали власть в собственных целях; коррупция, несомненно, портила репутацию режима. Всех волновала проблема карьеристов, безнравственных и бесконтрольных бюрократов. Саратовская ЧК описывала местную ячейку партии как «сборище пьяниц и карточных жуликов», а Тимофей Сапронов, левый большевик[242], жаловался на то, что «во многих местах слово «коммунист» стало ругательством», так как чиновники-партийцы купались в «буржуазной» роскоши{245}.
Двуличие социалистических чиновников, ведущих буржуазный образ жизни, только усилило народное недовольство навязываемым большевиками строем. 1920 год был неурожайным, к весне 1921 года большая часть сельского населения России голодала. Как в 1905 и 1907 годах, нехватка продовольствия вызывала волнения, которые могли перерасти в революцию. Крестьяне протестовали против закупки зерна в Поволжье, на Урале и в Сибири. Серьезное восстание произошло в Тамбове, инициаторы которого требовали освободить советскую власть от репрессий большевиков. Они объединились под противоречивыми лозунгами «Да здравствует Ленин, долой Троцкого!», «Да здравствуют большевики, смерть коммунизму!»[243].{246}
Вскоре беспорядки охватили города. Наиболее опасны для большевиков были волнения на морской базе в Кронштадте, на Петрове недалеко от Петрограда. Жители Кронштадта с самого качала поддерживали более радикальное крыло революции. До лета 1918 года базой управляла коалиция левых партий. Теперь моряки требовали возвращения власти свободно избираемого совета. Они призывали не к свержению большевиков, а к концу «военного коммунизма», отказу от тейлоризма, возвращению к идеалам октября 1917 года{247}. В начале марта 1921 года восставшие организовали новые выборы[244] и на две недели создали государство-коммуну в миниатюре. Казалось, назревает новая народная социалистическая революция («третья революция»), и на этот раз большевикам суждено было стать ее жертвами, а не победителями{248}. Как раз в это время проходил десятый съезд партии, где левые большевики[245] бросили Ленину вызов.
Перед Лениным стоял суровый выбор. Было ясно, что разжигающая рознь модель «военного коммунизма» с опорой на государственную власть и насилие потерпела крах. Мысль о том, что русский народ будет работать как детали точного механизма, была нереальной, как и мечта Троцкого об универсальном солдатском энтузиазме. Низшая социалистическая форма коммунизма (по Марксу) — централизованный государственный контроль[246] и отсутствие рынка, — которую напоминал военный коммунизм, безусловно, не подходила России в 1921 году. Это была дилемма большевиков. Они могли либо вернуться к «коммунальному государству» 1917 года, которое, которое, по мнению марксистов, являлось шагом к коммунизму, либо снова положиться на мобилизацию рабочего класса. Еще они могли «вернуться к капитализму». В выборе Ленина не было сомнений. Государство-коммуна только ускорило бы разъединение и хаос, его нельзя было совместить с большевистским стремлением к модернизации. Оно также не могло справиться с экономическим кризисом и дефицитом продовольствия. Стало ясно, что только рынок способен стимулировать крестьян выращивать зерно. Нехотя Ленин все же был вынужден удовлетворить требования крестьян и разрешить продажу зерна на открытом рынке[247]. Вскоре после того, как он объявил начало «новой экономической политики» (НЭП), войска большевиков жестоко подавили восстание в Кронштадте. В то же время «запрет фракций» окончательно ослабил левые группировки внутри партии. Руководство провело первую партийную «чистку» политически ненадежных и классово «нечистых». В 1918 году большевики, почувствовав угрозу скорого конца режима, сконцентрировали власть в руках партии; в 1921 году они отреагировали на очередной кризис ужесточением дисциплины внутри партии.
Ленин признался, что отказался от экономических амбиций 1919-1920 годов: «Мы совершили ошибку». Ошибка заключалась в том, что большевики были уверены: режим способен уничтожить рынок и стремительно достичь коммунизма. Теперь Ленин утверждал, что большевики должны принять «государственный капитализм»{249}. Ленина беспокоила реакция внутри партии, и он настаивал на невозможности расцвета капитализма: тяжелая промышленность как «ведущая отрасль» экономики все же оставалась национализированной. Однако свободный рынок вызвал ряд изменений в экономике{250}: частным торговцам — нэпманам — теперь разрешалось поставлять зерно в города[248]; фабрики, производившие товары народного потребления, например ткани, подлежали денационализации[249], так как должны были выпускать то, на что крестьяне хотели бы обменять зерно. Субсидии национализированным предприятиям сокращались, что позволяло контролировать инфляцию, которая расцветала, если крестьяне доверяли валюте. В результате нужно было сокращать заработную плату, ужесточить трудовую дисциплину и укрепить власть в руках управленцев и буржуазных специалистов. Положение рабочих ухудшалось[250], безработица росла. Многие рабочие и большевики видели в этом старый капиталистический порядок. НЭП превратился в «новую эксплуатацию пролетариата». Что же произошло с социализмом?
