Коллектив авторов - Сборник рефератов по истории. 9 класс
Этот аргумент был неотразим, и мы поломали себе голову над тем, как убедить царя отдать распоряжение о высылке Распутина из столицы. «Вы же шурин и лучший друг Государя, – говорили мне очень многие, посещая меня на фронте, – отчего вы не переговорите об этом с Его Величеством?». Отчего я не говорил с Государем? Я боролся с Никки (с Николаем II) из-за Распутина еще задолго до войны. Я знал, что если бы я снова попробовал говорить с Государем на эту тему, он внимательно выслушает меня и скажет: «Спасибо, Сандро, я очень ценю твои советы». Затем Государь меня обнимет, и ровно ничего не произойдет. Пока Государыня была уверена, что присутствие Распутина исцеляет наследника от его болезни, я не мог иметь на Государя ни малейшего влияния. Я был абсолютно бессилен чем-нибудь помочь и с отчаянием это осознавал"[173].
Как видно из этого воспоминания, окружение царя не желало признавать, что императрица, да и сам Николай, находятся под влиянием немцев. Тем не менее, признавая, что царская чета подчинена влиянию Распутина, они противоречат сами себе.
Гекатомбы бомб были нагромождены на полях сражений уже в первый год войны, и на протяжении того же года придворная пронемецкая группа невидимо и неутомимо работала на Вильгельма II, стремясь, с одной стороны, не допускать его возможного разгрома русскими вооруженными силами, с другой – добиться примирения с ним в виде последующего полюбовного соглашения или даже союза. Движущей силой этих происков был страх Николая II и его окружения перед революцией. Не говоря уже о мучительных для них воспоминаниях, связанных с потрясениями 1905 г., с тревогой оглядывались они и на многие события последних предвоенных лет.
Насколько тревожной была для царского правительства обстановка в канун войны, показывает тот факт, что к лету 1914 г. общее число стачечников в России превысило уровень 1905 г. После короткого спада стачечного движения во второй половине 1914 г., после начала войны, оно разгорается с новой силой. Несмотря на режим военного времени, в стране неудержимо назревал революционный кризис. Массовые выступления прошли в течение 1915–1916 гг. на шахтах Донбасса, в рабочих районах Нижнего Новгорода (в особенности Сормова), Тулы, Екатеринослава и других промышленных центров и, разумеется, в главных из них – в районах обеих столиц. Отсюда революционное брожение перебрасывается в армию (братание солдат со стачечниками и демонстрантами, антивоенные вспышки в гарнизонах и частях, в русских экспедиционных войсках во Франции и Греции)[174].
Но рыба, как известно, начинает гнить с головы. И эти стачки были только отголоском того, что происходило в руководстве страны. В 1916 г. апогея своей деятельности при дворе достиг «темный мужик» Г. Е. Распутин.
3. НИКОЛАЙ II И ЕГО ОКРУЖЕНИЕ В ПРЕДДВЕРИИ КРАХА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИПолитический кризис в ходе Первой мировой войны все больше и больше разрастался. Это понимали все. Слабость верховной власти особенно проявилась в последние два года правления Николая II. Именно начиная с 1915 г. при посредничестве императрицы Г. Е. Распутин, оказывая давление на царя, «получает право» снимать и назначать высших государственных лиц в государстве.
С осени 1914 г. царь много ездит по стране, по фронтовой зоне. Его дворцовый комендант потом подсчитал, что до февраля 1917 г. императорский голубой поезд (вместе со следовавшим за ним светским) наездил более 100 тыс. верст (чуть более 100 тыс. км). Главный маршрут его следования: дворец – Ставка, которая при главнокомандующем Николае Николаевиче находилась в Барановичах. Каждое утро, ровно в 10 часов, царь приходил в штаб. В присутствии Верховного главнокомандующего начальник штаба Н. Н. Янушкевич докладывал ему об обстановке на фронте[175].
С той же пунктуальностью царь появлялся на заседаниях Военного совета. Сидел царь на этих совещаниях скромно, почти безмолвно. От вмешательства в обсуждение воздерживался, дяде своему не мешал, авторитет его перед генералами не ущемлял, выглядел рядом с ним, просто как почетный гость.
Невмешательство его в дела, впрочем, только кажущееся. За спиной Верховного идет возня. Под него подкапывалась верховная клика, возглавляемая Распутиным, вдохновляемая императрицей. Николай Николаевич не устраивал ее ни своим необузданным нравом, ни подчеркнуто проантантовской ориентацией, ни демонстративным презрением к обступившей царицу «плебейской швали».
У Николая Николаевича были основания терзаться раскаянием. Он сам лет десять тому назад помог сибирскому бродяге проникнуть царский дворец. На первых порах при своем появлении в Петербурге, констатирует Александр Михайлович, экс-монах «не имел более восторженных почитателей, чем великие князья Николай и Петр Николаевичи и их черногорские супруги Анастасия и Милица». Они-то в 1903 г. и представили старца императрице Александре Федоровне[176].
Когда же выяснилось, что подопечный вошел в самостоятельную роль и довольно непринужденно овладел ситуацией, дойдя до такой развязности, как обращение к их величеством на «ты», было поздно. Тщетно заклинал племянника дядя «прогнать гнусного мужика». Его Величество не только не внял этим уговорам, но и счел долгом досконально осведомить Григория Ефимовича о ненавистнических домогательствах своего дяди. «С тех пор, – отвечает Александр Михайлович, – Распутин не расставался с мыслью об отмщении»[177].
Как только сложилась благоприятная для этого обстановка – неудачи на фронте, перелом в настроениях двора в пользу сепаратного мира, противником которого был Верховный главнокомандующий, – старец дал Николаю Николаевичу бой и быстро сбил его с ног. Склока, в которой смешались и разнобой политической ориентации, и личная взаимная ненависть, кончилась тем, что 23 августа 1915 г., следуя настойчивым рекомендациям Распутина, поддержанным царицей, царь отстранил от должности дядю и назначил Верховным главнокомандующим самого себя[178].
Так и не успел Николай Николаевич осуществить свою заветную мечту, которой он еще в конце 1914 г. делился со штабными офицерами: «Буде Григорий Ефимович мелькнет в Ставке или хотя бы где-нибудь во фронтовой полосе, повесить его на первом же суку с последующим извинением перед царской четой за недоразумение, объяснимое условиями военного времени»[179].
В истории самоназначения на пост Верховного главнокомандующего сыграли роли и собственные счеты царя с дядей. Царь не вполне доверял личной лояльности Николая Николаевича, с подозрением поглядывал на честолюбивые замашки этого крутого характером родственника – военного, профессионала, который, держа в волевых руках 12-15-миллионную армию, обращал в свое личное прославление малейший ее успех. Затем, не без толчка со стороны дворцовых интриганов и шептунов, царь начал подозревать Николая Николаевича в тайных замыслах захвата трона. Враги великого князя, распутницы наушничали во дворце о такой опасности для царя. К весне 1915 г. они особенно усердно распространяли слухи о «грядущей диктатуре Николая Николаевича, а может быть, о его восшествии на престол!» – пишет Александр Михайлович[180].
Решение о самоназначении принято было Николаем II не без некоторых колебаний (царь покраснел, когда впервые заговорил в узком кругу о своем намерении). Единодушного «за» не было даже среди приверженцев Распутина. Таковым считался, например, Фредерикс, но «когда царь сказал ему о своем решении (принять главнокомандование), граф сразу запротестовал». И другие тоже предостерегали его против опасного шага. Мотивы были:
а) трудность совмещения управления страной и командованием армией;
б) риск ответственности за армию в столь тяжелые для нее времена.
И еще был страх, что «недостаток знаний и опыта у нового Верховного еще более осложнит положение на фронтах и в стране»[181].
И в самом деле, все знали неподготовленность Государя, достигшего на военной службе лишь скромного положения полковника одного из гвардейских полков. Естественно, что его самоназначение было встречено, как утверждали современники, «недоверием и унынием», и главным тут было то, что «весь его внутренний облик мало соответствовал грандиозному масштабу этой войны»[182].
Тем не менее смена Верховного состоялась. 20 августа 1915 г. Николай II приказал Ставке перебраться из Барановичей в Могилев, а вскоре выехал туда и сам. 23 августа императорский поезд подошел к могилевскому перрону. За станицей раскинулся сравнительно небольшой город, где до сей поры на положении провинциального сатрапа распоряжался губернатор Пильц. Начальником штаба Ставки Николай II назначил генерала М. В. Алексеева, в недавнем прошлом командовавшего Северо-Западным фронтом[183].
