Эрнест Лависс - Том 2. Время Наполеона. Часть вторая. 1800-1815
Кроме воспитателей в собственном смысле — Николая Салтыкова, Протасова, Сакеда, Екатерина II окружила своих внуков выдающимися наставниками; то были Крафт по экспериментальной физике, Пал лас по ботанике, полковник Массой по математике, Михаил Муравьев по русской литературе и истории и нравственной философии. В 1783 году их воспитание было вверено полковнику Лагарпу, который в свою роль наставника вносил «сознание своего долга перед русским народом». Этот республиканец из Ваадтского кантона, будущий инициатор швейцарской революции, старался дать обоим великим князьям чисто демократическое воспитание.
Среди приближенных Екатерины II, в особенности когда началась французская революция, поднялись ожесточенные нападки против Лагарпа, исходившие от приверженцев старины, агентов коалиции, французских эмигрантов. Императрица, насколько могла, поддерживала выбранного ею наставника. Она рассталась с ним только в мае 1795 года. Александру было тогда восемнадцать лет, а Константину — шестнадцать. Ученики трогательно простились со своим учителем.
Это воспитание, по отзыву князя Адама Чарторыйского, «из-за отъезда Лагарпа, осталось ко времени женитьбы Александра незаконченным. С тех пор всякие систематические занятия прекратились. Никто даже не советовал ему заняться чем-нибудь… Александр, будучи великим князем, не прочел до конца ни одной серьезной, поучительной книги». Ростопчин так оценивает его обычное окружение: «Это— либо глупцы, либо вертопрахи, либо молодые люди, о которых и сказать нечего». Александр был красив и знал это. Его бабка говорила о нем: «Он будет иметь успех… У него наружность, которая всех располагает». Ростопчин менее снисходителен: «Ему вбили в голову, что его красота обеспечивает ему победу над всеми женщинами… Он найдет достаточно негодниц, которые заставят его забыть свои обязанности». Александр вскоре стал пренебрегать молодой своей женой Елизаветой Баденской[55].
Третий период воспитания Александра относится к царствованию его отца; это время было заполнено занятиями военным искусством и парадами, частыми нагоняями со стороны Павла I и сидением под арестом. Сам Александр, если и не приобрел военных талантов, то все же усвоил вкус к военщине.
В результате такого разнохарактерного воспитания Александр стал человеком двойственным, или, вернее, многоликим, нерешительным, иногда непоследовательным, колеблющимся между самодержавием и республиканскими идеями, с деспотическими склонностями и вспышками либерализма; с друзьями ранней своей молодости он был приверженцем английской конституции, со Сперанским — увлекался французскими идеями, с Аракчеевым — был ретроградом и сторонником полицейских мер; едва ли не бессознательно двуличный, порою откровенный, порою — законченный лицемер до такой степени, что почти оправдывает суровую оценку, данную ему Наполеоном: «подлинный византиец». Своей нерешительностью и колебаниями он был почти так же опасен для своих приближенных, как Павел I своей вспыльчивостью.
Великий князь Александр и Адам Чарторыйский. Вскоре после отъезда Лагарпа, весной 1796 года, великий князь Александр встретился в саду Таврического дворца с одним из тех молодых людей — сыновей польских магнатов, которых Екатерина, завоевав их родину, призвала к своему двору не столько из желания ослепить их своей роскошью и своим могуществом, сколько для того, чтобы в случае надобности иметь заложников. То был князь Адам Чарторыйский; он был приблизительно одних лет с великим князем. Когда Чарторыйский в преклонном возрасте писал свои любопытные Записки, он все еще находился в изумлении от тех признаний, которые ему сделал в 1796 году Александр. «Он мне признался, что ненавидит деспотизм повсюду, во всех его проявлениях, и что он с живейшим участием следил за французской революцией; что, осуждая ее ужасные крайности, он, однако, желал республике успехов и радовался им. Его взгляды были взглядами ученика 89 года, который хотел бы видеть республику повсюду и рассматривает эту форму правления как единственную соответствующую желаниям и правам человечества… Он утверждал, что преемственность престола есть установление несправедливое и нелепое, что верховная власть должна быть дарована не случайностью рождения, а голосом народа, который сумеет избрать самого способного правителя». Это не были пустые слова, так как в беседе со своим польским наперсником великий князь неоднократно возвращался к этим идеям. Когда умный, терпимый, почти материнский деспотизм его бабки сменился грубым и взбалмошным деспотизмом отца, Александр, казалось, утвердился в своих взглядах. В бедствиях, свидетелем которых он был, в тех опасениях, которые ему внушало будущее его матери и его собственное, он, казалось, вновь почерпнул отвращение к абсолютной власти.
Идеи и реформы. В первые месяцы своего царствования Александр, самодержавный император в двадцать четыре года, был почти исключительно занят уничтожением всего того, что было сделано его отцом, — отменой его законов, исправлением причиненного им вреда. Он объявил широкую амнистию изгнанникам предшествующего царствования, вернул сосланных, освободил заключенных, возвратил опальным их должности и права, утешив таким образом около двенадцати тысяч семейств. Он восстановил выборы представителей дворянства, отмененные в предыдущее царствование, восстановил и жалованную грамоту, данную городам, снова разрешил крестьянам брать лес из казенных угодий, освободил священников от телесных наказаний, велел снять поставленные в городах по распоряжению Павла I позорные столбы, на которых вывешивались имена опальных. Он поставил предел рвению и насилиям полиции, уничтожил Тайную экспедицию Екатерины II, заменившую Преображенский приказ Петра I и Тайную канцелярию Елизаветы; отменил указ своего отца, которым запрещалось его подданным выезжать из России и изгонялись навсегда те, кто нарушал этот запрет, а также и указы, запрещавшие ввоз из Европы некоторых предметов, в частности, книг и даже нотных партитур. Типографии, запечатанные в июне 1800 года, были вновь открыты. Уже не запрещалось одеваться по западной моде — носить длинные панталоны, круглые шляпы, пышные галстуки, которые Павел яростно преследовал как признаки якобинства. Александр отменил напудренные косы, приводившие в отчаяние солдат и навлекавшие на них столько наказаний при Павле I.
Власть разговаривала с подчиненными языком, которого не слышали в последние тридцать лет царствования Екатерины II. Александр писал княгине Голицыной, ходатайствовавшей о незаконной милости: «Стать выше законов — даже если бы я и мог — я, конечно, не захотел бы, ибо не признаю на земле справедливой власти, которая бы не от закона проистекала… Закон должен быть один для всех».
«Комитет общественного спасения». Из четырех молодых людей, которых Александр в ранней молодости сделал своими самыми интимными друзьями, в марте 1801 года в Петербурге находился только один — граф Павел Строганов, имевший в свое время наставником Ромма, впоследствии монтаньяра. Трое остальных в предшествующее царствование подверглись опале: князь Виктор Кочубей, крупнейший землевладелец Малороссии, племянник и ученик Везбородко, находился в ссылке в своих поместьях; Николай Новосильцев был за границей как бы в ссылке — он состоял при посольстве в Лондоне; князь Адам Чарторыйский находился при дипломатической йиссии в Сардинии. Александр на следующий день по вступлении на престол написал всем трем письма, призывая их немедленно вернуться. Теперь, собравшись вокруг него, эти четверо молодых людей, имевшие большее значение, нежели министры, хотя и не носили этого звания, образовали негласный совет Александра, его «Комитет общественного спасения», как он говорил. Они вместе страдали в предыдущее царствование; теперь они вместе работали над тем, чтобы сделать невозможным возвращение прежнего режима, чтобы подготовить России лучшее будущее, заменить самодержавную власть монархией, смягченной законами учреждениями. Комитет, не носивший официального характера, собирался в кабинете императора после обеда, а иногда в доме кого-либо из участников[56].
В комитете обсуждались такие вопросы, как ограничение власти императора в делах войны и мира, в командовании военными силами, в установлении налогов; а между тем идея ограничения самодержавия была одной из самых необычайных для России, где самая сущность власти заключалась именно в ее беспредельности и абсолютности. Также обсуждался вопрос об обязанностях императора. Комитет прямо ставил себе задачей произвести «реформу безобразного здания управления империи» посредством введения основных учреждений и — это превосходит все то, что вольнодумцы могли себе представить — «увенчать эти различные учреждения гарантией в виде конституции, составленной в соответствии с истинным духом нации». Итак, через пять лет после смерти Екатерины и тотчас после павловского деспотизма говорилось о даровании России того, что во всей Европе имели тогда только Англия и Франция, — конституции.
