Н Кальма - Заколдованная рубашка
Услышав, что Датто держал Лючию запертой в рыбачьей хижине, Мечников кивнул.
- Я был еще тогда, на "Пьемонте", убежден, что он знает, где скрывается девушка, - сказал он. - Ведь при высадке он был абсолютно спокоен.
- Нет, но каков негодяй - принуждать беззащитную девушку быть его женой! - горячился Александр.
- Ну, не очень-то она беззащитная, - вмешался Лука. - Послушали бы вы, как она шипела на него, как вопила на весь дом: "Я люблю синьора Алессандро! Я люблю только его одного!"
Конек-Горбунок сделал неожиданный курбет, и всадника с лошадью отнесло от Мечникова и Луки, будто сдуло ветром.
- Ах ты, с-скотина! - Александр усмирял ни в чем не повинного конька и казался совершенно поглощенным этим занятием. - Уж я тебя заставлю слушаться!
- А вы не колите его изо всех сил шпорами, - спокойно посоветовал Лев. Потом обратился к Лукашке: - Значит, когда ты вызволил синьорину из-под замка, ты повел ее к нам?
- Ну да, а куда же еще? - удивился Лука. - Она же сама этого хотела. А когда я сказал, что доложу обо всем вам, она вдруг как раскричится: "Ты с ума сошел! Ты с ума сошел!" А тут вы и подъехали. Я говорю: "Это наши!" Подскочил к вам, а она вдруг возьми да и сбеги! И чего ей было нужно, не пойму. Шальная какая-то девка, - заключил свой рассказ Лука.
- Ну, теперь, кажется, все понятно. По крайней мере, мне. - Лев покосился на Александра. - А вам, мой друг?
- Да, да, конечно, - пробормотал Александр, все еще возясь с Горбунком. - Но не пора ли нам вернуться, Лев? Ведь нас, верно, ждут?
- Пора. - Мечников подозвал Луку. - Садись, Всемирный Следопыт, в седло либо ко мне, либо к синьору Алессандро. Эх ты, Следопыт, упустил ты и синьорину и капитана Датто! А все потому, что погнался за двумя зайцами сразу, - прибавил он с упреком.
Смущенный Лукашка предпочел взобраться на Горбунка, подальше от строгого капитана Леоне. Всадники повернули в город, к древнему католическому монастырю, во дворе которого расположился отряд Сиртори.
Там уже горели костры, и Пучеглаз успел приготовить целый котелок неизвестно где раздобытого кофе. Он долго ждал своих русских друзей, но потом сон его сморил, и он растянулся прямо на земле, подложив под голову походную сумку. Здесь, в углу двора, у древней стены, и нашли его возвратившиеся всадники и Лука. Лукашка, наскоро пожевав что-то, подозвал к себе Ирсуто, который подозрительно обнюхивал всех соседей, и, привалившись к Пучеглазу, тут же уснул. Собака прилегла у костра, повздыхала, как усталый человек, и тоже заснула. Не спали только двое друзей. Мечников порылся в сумке, вынул походный альбомчик и развернул его, приготовляясь "по горячим следам" занести в него свои впечатления о начале экспедиции. Альбомчик раскрылся на том самом пейзаже с домиком, который Лев показывал зимой своим приятелям-студентам на Васильевском острове. Теперь, разглядывая этот рисунок, он вспоминал новогодний вечер, Наташу Осмоловскую и свои тогдашние мечты о коммуне в Италии. Сколько воды утекло с того зимнего вечера! Как далеки сейчас от этого сицилийского монастыря и братья Дремины, и Наташа, и то, чем жил тогда Мечников! Кто мог бы предположить, что в начале мая он и Есипов будут в красных гарибальдийских рубахах лежать у костра рядом с бойцами, пришедшими освобождать Сицилию! Мечников порывисто перевернул страницу с домиком, вынул карандаш и принялся быстро писать и набрасывать на полях наиболее характерные бородатые физиономии соседей по бивуаку.
Александр не спал. Он, как всегда, думал об "Ангеле-Воителе". Никогда еще не чувствовал он так ясно, как серьезна и как возвышенна его любовь. Правда, любовь эта его состарила, сразу перевела из детства в зрелость, потребовала от него мужества, воли, терпения. Но ему так посчастливилось: женщина, которую он полюбил, исповедует те же идеи свободы, что и он, так же думает, так же чувствует. Он может довериться ей, делиться с ней всем, что его тревожит, следовать ее указаниям. Она будет горда, если ему удастся что-то сделать здесь для Италии, ведь она сама благословила его на этот поход...
Александр смежил ресницы и попробовал представить себе выражение ее лица в тот миг. Как легко и красиво поднялась ее рука. И лента... Он потрогал голубую ленту, повязанную на шее вместо галстука. Это его талисман, он убережет его от пуль и всяких бед. И снова Александру припомнилась поездка в тюрьму Сан-Микеле, голос Александры Николаевны, ее "обморок" и лукавый шепот: "Тезка, шляпку не попортьте". Ах, милая, милая!..
Незаметно для себя Александр стал думать о Лючии. Конечно, девушка теперь уверена, что Лука выдал ее тайну, и будет избегать встречи с ним, с Александром. Бедная, бедная Лючия, она тоже больна любовью, и любовью такой же безнадежной, неразделенной...
Пронзительный звук трубы поднял волонтеров. Рассветало.
День обещал быть знойным: алые облачка истаивали в золотисто-палевом небе. Курился вулкан, и от него, казалось, тоже исходило жаркое, знойное дыхание. По команде Биксио, Карини и Сиртори поспешно строились отряды гарибальдийцев. Раздался новый сигнал, и темная, окутанная пылью колонна потянулась по дороге на Калатафими.
В войске Гарибальди были люди самых разных национальностей: венгерцы, англичане, арабы, французы, известные нам русские. Артиллерия состояла из четырех орудий в запряжке, а кавалерия - из дюжины всадников. Добровольные разведчики начали прибывать с гор и из равнины. По их словам, бурбонцы понемногу стягивали свои войска к Калатафими, но отдельные бурбонские отряды рыщут повсюду, и каждую минуту можно ожидать встречи и стычек с неприятелем.
Путь шел в гору, все выше и круче, солнце жарило, как сквозь лупу, вода в мехах и флягах была уже вся выпита. Волонтеры облизывали пересохшие губы, все тяжело дышали, у всех были сбиты ноги. Наконец показался городок Рамбингалло, и объявили привал.
В пути Пучеглазу удалось поговорить с Марко Монти, который знал в здешних местах каждую выемку, каждую тропинку. Можно ли найти поблизости воду? Да, вода есть в балке, неподалеку, но ходят слухи, что именно там, в той стороне, залегли бурбонцы. Вот, говорят, и в Рамбингалло видели неприятеля. Опасно, очень опасно!
Пучеглаз взглянул на людей вокруг, на истомленные зноем лица, на темные сухие рты. Он подошел к Мечникову, который проваживал Прыгуна. Золотистая шерсть коня потемнела от пота. Лев отирал клочком травы пену с конских губ.
- Хочу у вас, синьор Леоне, попросить ненадолго конька, - начал Пучеглаз. - Дадите?
- Куда собираешься, Лоренцо?
- Да вот хочу за водой съездить, набрать в мехи. Тут неподалеку, в балке, говорят, есть родник.
- В балке? Но в той стороне разведчики видели - стоят неприятельские кордоны. Конечно, хотя конь и устал, я тебе дам его, Пучеглаз, да стоит ли?
- Стоит, - решительно отвечал Лоренцо. Он взял из рук Мечникова повод Прыгуна и легко вскочил в седло. - До скорого свидания, синьор Леоне! Ждите меня с водицей.
Слово "водица" разбередило жажду в самом Пучеглазе. У него тоже пересохло в горле, а до родника, как сказал Монти, километров десять, не меньше. Пучеглаз углубился в горы. Вон за той двугорбой должен быть овраг, в котором бьет родник. Лоренцо уже предвкушал, как он припадет к прозрачной ледяной искристой струе, как будет пить, пить до бесконечности, как потом привезет полные мехи товарищам. В гору, все в гору... Вот уже совсем рядом двугорбая. Прыгун начал прядать ушами, поводить головой, видно, тоже чует близость воды, ведь и его томит жажда. Еще усилие, еще и вот Пучеглаз уже на двугорбой, уже на краю оврага. Но тут рука его невольно дернула повод: в овраге, у самого родника, бурбонский солдат, лежа плашмя, жадно припал к воде. Около солдата было воткнуто в землю его "генри-мартини" - новенькое английское ружье. Пучеглаз мгновенно схватился за пистолет. Поздно! Тень его упала на солдата, тот встрепенулся, поднял голову и увидел Лоренцо. Повернуть лошадь, ускакать? Но бурбонец непременно пошлет пулю вдогонку. И так хочется пить, так нужно привезти воды товарищам!..
Недолго думая Пучеглаз спрыгнул с коня и спустился в овраг к роднику. Солдат отер губы - ему и в голову не пришло, что человек в старом альпийском мундире - враг: Пучеглаз был так непринужденно спокоен.
- Здорово, приятель! - сказал он.
- Здорово. Тоже пить захотел? Жара-то какая стоит! Пей, брат, здесь водичка отличная, - отозвался бурбонец.
Пучеглаз, не отвечая, припал к воде. Пить, пить, а там будь что будет! Он глотал и глотал ледяную воду, потом, почувствовав, что больше не принимает душа, напоил Прыгуна, наполнил все мехи.
- Надо и о других позаботиться, - сказал он солдату.
А тот уже поправил ранец, взял в руки ружье и стал медленно выбираться из оврага. Пучеглаз нагнал его.
- Не хочешь ли сесть на мою лошадь? Ты, как видно, здорово устал, и мне уже надоело трястись в седле, - сказал он все так же непринужденно.
- Да нет, спасибо. Я старая пехтура, к лошадям не привык, откликнулся солдат.
