Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции
В 1731 году был учрежден Шляхетский кадетский корпус, выпускники которого шли в армию офицерами. Программа Шляхетского корпуса была скопирована с прусской Ritterakademien, прусский король прислал офицеров-инструкторов, и корпус выпускал офицеров, воспитанных по-прусски. Треть вакансий была предоставлена немцам из балтийских провинций; в 1733 году из 245 кадетов немецкому языку обучались 237, французскому – 51, русскому – 18.[467]
На южной степной границе в 1731 году под названием «ландмилиции» были восстановлены распущенные Петром I старые драгунские полки – они обходились дешевле, чем регулярная армия. Служившим в этих полках однодворцам, которых император превратил в государственных крестьян, было приказано «быть по-прежнему в службе, как деды и прадеды их были… и государственными крестьянами их не называть».[468] Хотя по форме это было восстановление старых порядков, специалисты считают, что Миних подражал устройству австрийских военных поселений на австро-турецкой границе.[469]
Результаты преобразований, произведенных в правление Анны Иоанновны, сказались во время русско-турецкой войны 1735–1739 годов. Стрелковая тактика и картечный огонь многочисленной артиллерии позволили войскам Миниха прорваться в Крым, а затем одержать победу над турками при Ставучанах. Фридрих Великий назвал Миниха «российским Евгением Савойским», а сам принц Евгений писал императрице Анне, о том, что она «вверила военные дела человеку, соединяющему в себе редкие достоинства с примерною ревностью к службе».[470]
«Немецкая партия» имела чиновный, бюрократический характер, поэтому она была заинтересована в сохранении этатистского абсолютизма. Однако, придя к власти, Анна была вынуждена удовлетворить часть требований поддержавшего ее дворянства. Были отменены указ о единонаследии и содержавшиеся в этом указе ограничения на продажу поместий; поместья стали именоваться вотчинами – в юридическом отношении эти два типа владений уже не различались. В 1738 году срок службы дворян был ограничен 25 годами, и отцы нескольких сыновей получили право удерживать одного из них дома для ведения хозяйства. Были несколько облегчены условия обучения, отныне богатые родители могли обучать своих детей дома – но по окончании обучения дети должны были сдавать экзамены на общих основаниях.[471]
Несмотря на эти уступки, отношения между «немецкой партией» и русским дворянством были достаточно напряженными. Для поддержания сильного государства требовалось поддерживать петровскую систему сбора налогов. Однако тот уровень налогов, который был установлен Петром I, отнимал у крестьян все излишки и не позволял дворянам увеличивать ренту. Борьба за ресурсы стала причиной конфликта между дворянством и монархией.[472]
2.8. Борьба за ресурсы
Важным фактором, который в соответствии с демографически-структурной теорией должен был обострить борьбу за распределение ресурсов, был рост численности дворянства. По оценке Я. Е. Водарского в 1700 году насчитывалось 22–23 тыс. дворян, владеющих поместьями; к 1737 году их число увеличилось примерно до 46 тыс.; число владений возросло с 29 тыс. до 63 тыс. (некоторые помещики имели несколько владений). Между тем вследствие резкого увеличения налогов и падения уровня жизни рост населения в указанный период был медленным и существенно уступал численному росту элиты. Эта диспропорция привела к значительному уменьшению среднего размера владений (см. таблицу 2.3).
Табл. 2.3. Размеры владений помещиков в 1700 и 1737 годах.[473]Как показывают данные таблицы 2.3., владения не более 25 дворов составляли около 90 %. Средний размер этих владений уменьшился в 1700–1737 годах в полтора раза, с 31 до 21 души мужского пола (без учета дворовых людей). Таким образом, имело место падение доходов основной массы дворянства. Материалы Герольдмейстерской конторы этого времени содержат многочисленные упоминания о нищих дворянах, которые «скитались меж двор», переходили от монастыря к монастырю в поисках пропитания.[474]
Естественно, что дворяне пытались компенсировать падение доходов увеличением ренты. Однако уровень совокупной ренты, установившийся после петровских реформ, был максимальным для нечерноземных областей – с крестьян нельзя было брать больше, не доводя их до голода. При этом, если сравнивать с концом XVII века, нормы барщины и денежного оброка оставалась примерно на том же уровне, что и прежде, однако все излишки прибавочного продукта, остающиеся после выплаты оброка, теперь забирало государство. В таких условиях помещики могли увеличить свою ренту только за счет государственных налогов – и действительно, вплоть до правления Екатерины II снижение налогов было постоянным требованием дворянства; это особенно проявилось в наказах дворянских депутатов в Комиссию 1767 года.[475]
Правительство Бирона – Остермана не собиралось идти на уступки дворянству и снижать подушную подать. В 1733 году были приняты решительные меры для строгого сбора налогов и недоимок, которые к тому времени достигли 7 млн. рублей. Еще в 1727 году правительство поручило помещикам собирать подушную подать со своих крестьян, одновременно возложив на них ответственность за недоимки. Однако, по свидетельству Б. К. Миниха, некоторые помещики, собрав налоги, не отдавали их в казну, а тратили на свои нужды.[476] В случае непоступления налога землевладельцев сажали под караул, а в деревни посылали «экзекуторские команды», при приближении которых крестьяне в ужасе разбегались и прятались по лесам. Но тем не менее помещики отказывались платить – и пример подавала высшая знать: 111 знатных персон должны были в казну 445 тыс. рублей.[477] От помещиков поступали в Сенат «страшные жалобы» на разорение крестьян от беспощадного взыскания недоимок – в ответ сенатский указ обвинил владельцев душ в том, что они так отягчают крестьян работой, что у них «не только на подати государственные, но и на свое годовое пропитание хлеба добыть… времени не достает».[478] Обер-прокурор Сената А. С. Маслов выступил с проектом ограничения помещичьих оброков и барщин, но императрица Анна наложила резолюцию: «Обождать».[479]
Другой сферой борьбы за ресурсы были косвенные налоги. В 1731 году была восстановлена соляная пошлина, которая стала давать 600–800 тыс. рублей ежегодного дохода. Однако появились проблемы с винными откупами. В 1730-х годах значительно расширилось дворянское винокурение; хотя дворяне могли курить вино лишь для собственного употребления, они нелегально продавали его и тем самым отнимали у государства часть доходов от пошлины. В 1741 фактический глава кабинета барон Остерман предложил резко расширить казенное производство вина за счет сокращения подпольного винокурения. Остерман утверждал, что дворяне выкуривают больше половины из производимых в стране 4 млн. ведер вина.[480] Проект Остермана не был принят, но его появление, как и появление проекта Маслова, свидетельствовали о нарастающем конфликте между дворянством и монархией.
Таким образом, анализ событий периода правления императрицы Анны с точки зрения демографически-структурной теории показывает, что это было время ожесточенной борьбы за ресурсы между абсолютной монархией и элитой. Причинами этой борьбы были рост численности элиты и то, что перераспределение ресурсов в пользу государства в ходе петровской трансформации структуры лишило возможности элиту увеличивать ренту крестьян. Обстоятельства этой борьбы свидетельствуют о том, что у крестьян отнимали максимум возможного. Столь интенсивный нажим на крестьянство должен был вызвать неминуемые демографические последствия.
Подушная подать не учитывала размеры крестьянских наделов, и в наиболее густонаселенных и малоземельных районах доходы крестьян не могли обеспечить уплату подати. Особенно тяжелое положение сложилось в Московской губернии. «В Московской губернии… от худой и выпаханной земли никогда хлеб не родится, – писал управляющий дворцовыми волостями барон Розен, – а в иных местах, хотя и родится, токмо за тесным разселением той земли надлежащим их участков довольно не достает, и оттого приходят в нищету…»[481] Тяжелое положение отмечалось и в других районах Центра, в частности, на Белоозере, где, по расчетам Л. С. Прокофьевой, уровень потребления был ниже минимального.[482] По расчетам М. Ф. Прохорова и А. А. Федулина, средняя величина надела в Центральном районе не обеспечивала пропитания семьи, и «в середине XVIII века вопрос о малоземелье крепостных… приобретает острый характер».[483] «Вопрос о земле у крестьян Центрально-промышленного района в то время стоял очень остро, – отмечает П. К. Алефиренко, – и часть из них в поисках земли бежала в малоосвоенные уезды Поволжья или Земледельческого района».[484] Неурожай 1733 года вызвал большой голод и массовое бегство крестьян; в 1732–1735 годах из дворцовых сел Московской губернии бежала почти десятая часть населения. Правительство снова прибегло к описям хлебных запасов, конфискациям излишков и раздачам зерна нуждающимся. В 1734 году был издан указ, по которому помещики и приказчики в годы голода должны были кормить своих крестьян и снабжать их посевным зерном. В 1742–1743 годах снова пришел большой голод. Дворцовое ведомство пыталось решить проблему, переселяя крестьян в Воронежскую губернию: в 1745 году было переселено 14 тыс. человек. Тем не менее земли не хватало и крестьяне разорялись; седьмая часть дворцовых крестьян Подмосковья не имела ни лошадей, ни коров.[485] В крестьянских хозяйствах не было запасов зерна, поэтому в неурожайные годы цены резко возрастали, описывая колебания с периодом около 10 лет – так называемые циклы Жуглара.[486]
