KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Научные и научно-популярные книги » История » Франсина Доминик Лиштенан - Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других

Франсина Доминик Лиштенан - Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Франсина Доминик Лиштенан, "Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

В этот нестабильный период повседневную жизнь русского двора захлестывали интриги, слухи, злословие. Прусскому послу пришлось пересмотреть некоторые предварительные соображения и усвоить новые правила поведения, необходимые для того, чтобы продержаться в атмосфере русской столицы, где властвовала женщина, окруженная веселой когортой придворных, фаворитов, любовников… Секрет подобающего поведения здесь заключался в своего рода риторике: главное, никогда не оправдываться, на злоречие отзываться незначащими фразами, опасения и недоверие рассеивать льстивыми уверениями, «исцелять души» почтительным и деликатным обхождением{241}. Для человека непосредственного, каким являлся посол Фридриха, подобная надобность тяжка, однако его монарх, безусловно, одобрил эти правила игры. Не утверждениями — никогда! — а только намеками послу надлежало убеждать членов нового правительства и в особенности герцога Голштейнского в чистоте намерений прусского монарха или его поддержке. Желая придать своему послу больше веса, Фридрих решил присвоить дочери Петра I орден Черного орла. Что приятно пощекотало тщеславие Елизаветы. Церемония вручения награды стала поводом для праздника в честь короля Пруссии, одного из самых блистательных торжеств 1743 года. К полудню Мардефельд, сопровождаемый прусским подполковником Граппе и секретарем дипломатической миссии Варендорфом, явился в Зимний дворец. Он предполагал застать царицу в окружении ее министров, а она встретила его в обществе всех сановников двора. Мардефельд передал ей послание своего господина и высказал подобающие случаю любезности, а Елизавета приняла лепту из его рук, чтобы надеть ее на себя; зато приколоть к своему платью звезду она пожелала в уединении, удалясь для этого в соседние покои. По всему было похоже, что Пруссия нашла способ завоевать симпатии российской самодержицы, оттеснив Францию на задний план… да и здешние дела Австрии, казалось, обернулись к лучшему. Многолюдный ужин, где Мардефельда пригласили сесть слева от императрицы, дал сотрапезникам повод обмениваться комплиментами и провозглашать тосты. При этом хитрый дипломат примечал все мелочи, стараясь определить, кто из придворных и послов на чьей стороне; герцог Гессен-Гомбургский занял место по правую руку от государыни; вслед за ним расположились церемониймейстер Санти, фельдмаршалы и чужеземные послы. Воронцову выпала честь присоединиться к ним. Его враг Бестужев был вынужден удовлетвориться прибором, поставленным для него на столе царицыной фаворитки, вдовы князя Голицына и других пышно разодетых дам. Среди них расположился Граппе, подполковник. Весь тот день Елизавета не снимала нового украшения, а вечером праздник завершился посещением французской комедии{242}. Мардефельд был осыпан подарками, Елизавета не поскупилась — потратила около 3000 рублей{243}. В те весенние дни 1743 года русские и пруссаки переживали свою последнюю идиллию. Тогда Мардефельд мог позволить себе самые пустяковые заботы: он отправил в Потсдам семена дыни, меха и икру (слабосоленую) — король ее обожал.

Обманчивый покой! Бочонки токайского вина, любимого напитка императрицы Всероссийской, уже в пути из Вены в Петербург, чтобы «сбрызнуть лесть…»{244}.

Семейственные кланы интриговали и делились на группировки в зависимости от своих интересов и симпатий в отношении тех или иных иностранных послов, которые по поручению своих правительств раздували тлеющие при русском дворе очаги заговора. Попытки переворота не заставили себя ждать. Д'Аллион извещал Амело, что дипломатический корпус и правительство России охвачены смятением, их потрясают сильнейшие подспудные противоборства. Если ему поверить, настал час, благоприятный для того, чтобы погубить или по крайности низложить Бестужева{245}. Чтобы осуществить это, надлежало действовать методически и прежде всего оттеснить сторонников вице-канцлера. И тут на помощь заговорщикам пришел случай. Австрийский представитель маркиз Ботта соблазнил группу «бояр» идеей посадить на трон Романовых маленького Ивана, а себе возвратить стародавние привилегии{246}. Члены этой тайной группы даже успели привлечь на свою сторону царицына слугу, чтобы он ее отравил. Летом 1743 года маркиз Ботта обосновался в Берлине, чтобы отвлечь внимание русских шпионов, направив его на Фридриха, которого все еще обвиняли в симпатиях к Брауншвейгскому дому. Мария Терезия должна была оставаться вне подозрений. Д'Аллион же воспользовался этой отлучкой своего австрийского коллеги, чтобы изобличить его как возмутителя спокойствия: он, дескать, настоящее бродильное начало, будоражащее умы своими нескончаемыми происками{247}. В этом скандале оказались замешаны самые громкие имена: были арестованы Лопухины, Головкин, Гагарин и даже супруга обер-гофмаршала Михаила Бестужева-Рюмина, брата вице-канцлера; д'Аллнон ликовал, предвидя, что этот снежный ком будет еще расти и расти{248}. Аресту подверглись и сторонники австрийского посла, а самому маркизу Ботте был запрещен въезд в Россию. Недруги вице-канцлера торжествовали: они мечтали об отставке этого неправедного министра и даже не исключали, что его сошлют в Сибирь. Допросить обвиняемых было поручено заклятым врагам Бестужева — начальнику тайной канцелярии Ушакову, генеральному прокурору Трубецкому и врачу Лестоку; Мардефельд и д'Аллнон орудовали за кулисами — интриговали, злословили, всячески манипулировали с целью раз и навсегда убрать своих противников с дороги. Им удалось довести царицу до белого каления. Она попросила Фридриха II о чистосердечной дружеской услуге — экстрадиции вероломного маркиза Ботты, потом потребовала от венгерской королевы (она же австрийская императрица) самой что ни на есть впечатляющей сатисфакции. Король действительно выставил дипломата из Бранденбурга и по всей форме присоединился к Елизавете в ее обращенной к Габсбургам просьбе о правосудии. Мария Терезия, напуганная масштабами кризиса, спровоцированного ее послом, тотчас приняла экстраординарные меры: приказала заключить интригана в крепость Грец и публично осудила его образ действий как преступный и позорный{249}. Судьбу маркиза Ботты она отдала на усмотрение «своей сестры» Елизаветы и предоставила ей исходя из сих поступков судить, сколь она невинна во всей этой истории. Честь Пруссии спас д'Аллион благодаря быстроте своей реакции. Фридриху, который помирился с Австрией со времени заключения Берлинского договора (в июле 1742 года), было бы легче легкого инкриминировать участие в заговоре в пользу Ивана. Мардефельд, при всей ловкости, с какой он вел дела, получил распоряжение расточать русской императрице еще больше знаков внимания{250}. Ведь все же ситуация была не вполне безоблачной, кое-что неприятное могло выясниться: истинный характер миссии маркиза Ботты в Потсдаме, роль Фридриха, прусская интрига в России. Абсолютная победа досталась только Франции, триумф пруссаков выглядел относительным, но клан Бестужева они, по-видимому, изничтожили. Враждебность Елизаветы к королеве Венгрии, окрашенная оттенком соперничества, теперь граничила с ненавистью. Казалось, русская царица наконец сделала благой выбор и готова наравне с Францией вступить в войну за австрийское наследство. История с маркизом Боттой имела еще одно следствие. В заговоре принимала участие очень красивая Наталья Лопухина. Будучи в дальнем родстве по мужу с первой женой Петра Великого, она не питала ни малейшей симпатии к выскочкам из клана Елизаветы и презирала ее саму. Чтобы выразить императрице свое пренебрежение, она наряжалась особенно роскошно, по последней французской моде, и копировала елизаветинские прически. В восторге оттого, что представился повод избавиться от такой соперницы, государыня позаботилась, чтобы ее присудили к жесточайшей расправе: Наталье вырезали язык, ее прилюдно били кнутом на площади, затем сослали в Сибирь. Ведь она, осмелившись открыто соревноваться с дочерью Петра Великого, совершила одно из худших преступлений: оскорбление величества. Подобная же участь, видимо, постигла другую Елизаветину соперницу, невестку Бестужева — по крайней мере она не избежала кнута. А вот ее супруг выпутался из беды благодаря заступничеству Разумовского. Елизавета, даром что склонная на свой манер к «феминизму», всегда готовая постоять за своих «сестер», не ведала жалости к тем, кто пытался поставить под сомнение ее красоту — главный козырь: она желала быть несравненной{251}.

Фавориты и придворные, от которых отнюдь не укрылся взбалмошный нрав императрицы Всероссийской, пускались подчас на диковинные уловки. Взойдя на трон после долгих лет колебаний и отверженности, эта дама, не приученная к тяготам правления, не слишком рвалась исполнять налагаемые властью обременительные обязанности. Зато обожала приемы, роскошь, почести, поклонение подданных. Ограничений терпеть не могла. Идя на поводу у своей натуры, она отделывалась от государственных забот или просто пренебрегала ими, считая пустяковыми{252}. Склонная к эпикурейству, ленивая и раздражительная, она большую часть своих полномочий перевалила на Бестужева, хотя в иные моменты, неблагоприятные для стратегии государственного канцлера, давала почувствовать свою власть: к примеру, созывала министерские Конференции при Высочайшем дворе. Тем не менее ловкому царедворцу удалось поставить государыню в зависимое положение; он знал, как подступиться к ней, как, пользуясь особенностями ее нрава, вынудить ее вникнуть в его сообщения и благоприятствовать его намерениям. Императрица это ценила вопреки своей антипатии к нему, которую она охотно демонстрировала. К величайшему огорчению приближенных (особенно франко-прусской группировки), она ни в чем не желала себя стеснять, как бы это ни было рискованно и вредно. Она и впрямь разрушала свое здоровье: сохранилось немало писем в Потсдам, Версаль, Лондон и Вену, авторы которых подробно описывают ее мелкие и крупные недомогания (проблемы с пищеварением, простуды), но главное — ее пристрастие к эфиру. Причиной всего этого было легкомыслие шаловливой царицы. Уже в 1743 году Шетарди упрекал ее за склонность приобщаться ко всему тому, что приближает погибель. Но эта женщина умела заставить близких считаться с ее нравом, чему способствовали ужасные вспышки гнева и непредсказуемость реакций{253}. Бестужев вопреки ожиданиям удержался на высоком посту, и Елизавета своей политики не изменила. Не желая, чтобы пролилась кровь ее подданных, она предпочла и далее сохранять нейтралитет среди распрей, потрясавших Европу.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*