Ксения Мяло - Россия и последние войны ХХ века
Какую петлю описало время с тех пор, как Пушкин запечатлел в "Путешествии в Арзрум" первое мощное приближение России к месту священной памяти о начале послепотопной истории человечества: "..."Что за гора?" спросил я, потягиваясь, и услышал в ответ: "Это Арарат". Как сильно действие звуков! Жадно глядел я на библейскую гору, видел ковчег, причаливший к ее вершине с надеждой обновления и жизни - и врана и голубицу излетающих, символы казни и примирения..."
Разумеется, Россия продвигалась в эти пределы не только памятуя о ковчеге, хотя без таких священных преданий не трогаются в опасный путь народы, да и вряд ли существует история вообще. Но, конечно же, было и другое: Россия укрепляла - казалось, навеки, - свои южные рубежи, и это прекрасно понимали во встревоженной Европе. "Для России Арарат - ворота в Малую Азию, а Малая Азия, соприкасающаяся с пятью морями, представляла собой пять готовых путей во все концы мира. Вот почему все европейские кабинеты не могли не ударить в набат, когда туркменчайский мир передал Арарат во владение русским" (В.А. Потто, "Кавказская война", т. 5, с. 389). И когда русский ученый, немец по происхождению, Иоганн-Фридрих Паррот в сентябре 1829 года совершил - первым в истории - восхождение на Арарат, один из европейских политиков, цитируемый Потто, произнес знаменательные слова: "Величайшая опасность для независимости будущего человечества и для его цивилизации со стороны России заключается не в том, что она в Европе расположена только в двадцати часах парового пути от Берлина и Вены, но в том, что в своем поступательном движении в Западной Азии - она уже стоит на Арарате".
С тех пор отношение Запада к России как к "угрозе для цивилизации" не претерпело существенных изменений, зато роль России в Малой Азии за последние 10 лет второго тысячелетия умалилась настолько же, насколько возросло значение последней. И потому нет никаких оснований полагать, что вакуум, оставленный Россией в Армении, коль скоро она пойдет на дистанцирование от Еревана, не будет сразу же заполнен так, что сама перспектива ее возвращения в этот, геополитически не менее значимый, чем Азербайджан, регион в обозримом будущем станет совершенно нереальной.
Разумеется, речь вовсе не идет о том, чтобы ей вновь двинуться в поход за Карс и Арарат. Но теми позициями, тем влиянием и теми союзниками, которые у нее еще есть, следовало бы дорожить. В противном случае вполне возможным станет расширение ГУУАМа по "модели Бжезинского", то есть включение в него Армении - помимо Румынии, Польши и Турции, что полностью отсечет Россию как от Европы, так и от Малой Азии, не говоря уже об утрате выходов к морям.
Прошедшие в июне 2001 года крупномасштабные учения НАТО на Черном море, по первоначальному плану - в не слишком приветствовавшей это Аджарии, где расположен российский военный полигон Гонио (помимо Грузии, в них приняли участие Болгария, Румыния, Украина и Азербайджан), в известной мере можно рассматривать как своего рода "пробу пера". Ключевая роль принадлежит Грузии, откровенно прозападная и резко антироссийская линия поведения которой, равно как и ее быстрое сближение с Турцией создают исключительно благоприятные условия для формирования новой конфигурации Закавказья.
Между тем такая роль вообще не стала бы возможной для нее, коль скоро Россия в период распада СССР и в первые годы после него в том пространстве, которое ныне очерчено границами республики Грузия, а по сути разорвано анклавами непризнанных государственных образований, руководствовалась духом закона и своего исторического правопреемства. Тем более, что именно такая линия поведения более всего соответствовала ее долгосрочным национальным интересам.
В краю соколиных гнезд
События, развернувшиеся на протяжении последних десяти лет в бывшей Грузинской ССР, наиболее ярко высветили опасный парадокс в общественном сознании современной России (Российской Федерации). Утвердившись на отрицании своего былого формата как "империи", став определяющей силой в распаде СССР, она не просто закрывает глаза на самые грубые действия в отношении входящих в них "нетитульных" народов со стороны бывших союзных республик, стремящихся стать мини-империями, но нередко и поощряет их. Резче всего это сказалось в случае Грузии, воспринимаемой под знаком романтических мифов и миражей эпохи Российской Империи и Советского Союза. И эти мифы, полностью игнорирующие сложность и мрачные подвалы истории древнего царства, все еще имеют власть над политиками самых разных направлений.
Первый и главный из них - это миф об особой исторической близости, почти двухвековой ничем не омраченной нежности в отношениях Грузии и России. Так, на страницах газеты "Завтра" (№ 53 (161), 1997 год) в статье Александра Чачия "На холмах Грузии" можно было почерпнуть такие вот удивительные исторические сведения: "Первая брешь в русско-грузинском братстве образовалась, по-моему, в 1956 году".
Между тем достаточно открыть "Очерки русской смуты" А.И. Деникина, те страницы, где он рассказывает о новообразованных республиках Закавказья, чтобы узнать о лидерстве Грузии в самой оголтелой русофобии. "Правительство бывших российских социал-демократов, - пишет Деникин, - ...теперь задалось целью вытравить всякие признаки русской гражданственности и культуры в крае - прочно, "навсегда" - прежде всего путем устранения из Грузии русского элемента" (М., "Мысль", 1991 г., с. 147). Причем, как свидетельствует один из немногих не захваченных общим потоком грузин, подобные настроения ("Россия - поработительница, Россия - угнетательница грузинской культуры и самобытности" и т.д.) вовсе не были уделом одиночек, но проникали в самые широкие слои и, по его словам, захватили даже "большинство грузинского народа".
В мои задачи не входит ни анализ причин этой ненависти, ни, тем более, ее оценка с позиций "заслуженно - незаслуженно". Речь о другом: о том, что не желая - в который раз! - учиться на опыте собственной истории и даже изучать ее, руководствуясь примитивными обветшалыми стереотипами, российское общество - а не только российское правительство - совершило ряд грубейших ошибок, сильно ухудшивших геостратегические позиции России на Кавказе к исходу века и тысячелетия. Дикая русофобия перестроечных лет, охватившая Грузию и легшая в основание всей идеологии борьбы за национальную независимость, была, без дальних размышлений, отнесена на счет "проклятых 70 лет" - в то время как на страницах грузинской печати речь шла о "мерзостности" именно России как таковой и русских как таковых. Из Москвы умильно взывали к "мудрости грузинской интеллигенции", а журнал "Литературная Грузия", ставший рупором именно этой интеллигенции, прямо возводил истоки охвативших ее умонастроений к 1918 году и ссылался на главу тогдашнего грузинского правительства Ноя Жордания. Так, в одном из номеров за 1990 год можно было прочесть: "В свое время Ной Жордания во весь голос заявил: восточному варварству мы предпочитаем западный империализм. Это означало, что он отвергает ориентацию на советскую Россию".
Здесь же цитировались слова Виктора Нозадзе, бывшего социал-демократа, основателя зарубежной грузинской организации "Тэтри Гиорги" ("Белый Георгий") о выводе английских войск из Закавказья 4 июля 1920 года: "Этот день подвел черту под европейской ориентацией Грузии". Теперь речь шла о возвращении к ней. И такая "европейская ориентация" предполагала отрицание не только Советской, но и вообще России. В другом месте можно было прочесть: "Овладеть богатствами Грузии, нагреть за ее счет руки, посредством ее завладеть ключами всего Закавказья - вот что двигало Москвой, когда она захватывала Грузию".
Эта ненависть к Москве распространялась и на русскую культуру, а ведь именно на прочность русско-грузинских духовных связей уповали романтики "русско-грузинской дружбы". И напрасно. Им популярно объясняли: "Дух русского быта - деспотия... русская культура породила зараженного сервилизмом человека, зараженного великорусским шовинизмом раба; пока грузины не освободятся от иллюзий насчет "приносящей добро России", Грузии спасения не будет". Ни разу среди грузинской интеллигенции не прозвучал сколь-нибудь внятный голос протеста против подобных заявлений. Зато на страницах журнала увидел свет и предельно антирусский роман командира отрядов "Мхедриони" и известного "вора в законе" Джабы Иоселиани "Санитарный поезд". Кстати, тот же Иоселиани в интервью "Независимой газете", незадолго до начала грузинско-абхазской войны, чрезвычайно высоко оценил вклад Э. Шеварднадзе в разрушение СССР: "Шеварднадзе разрушил империю "изнутри и сверху", "прокравшись" туда" ("Независимая газета",18.06.92).
К этому времени Иоселиани был уже известен своими жестокими карательными походами против Южной Осетии; и, казалось бы, очевидная органическая связь между программной русофобией, "европейской ориентацией" (которая уже в 1989 году дешифрировала себя как ориентация пронатовская) и террором против не желающих уходить из "империи", то есть исторической России, народов могла и даже должна была определять поведение России нынешней, то есть РФ, претендующей на правопреемство. Однако случилось иначе: вопреки своим собственным интересам союзное, а затем российское руководство приложило недюжинные усилия, чтобы оттолкнуть своих союзников отнюдь, разумеется, не приобретя союзницы в лице Грузии.
