Константин Романенко - Последние годы Сталина. Эпоха возрождения
Я хоть усмехнулся, говорит мне Жуков, когда Сталин делал тебе замечания по работе, и сказал два слова — «ничего, исправится».
«Усмехнемся» и мы, читатель. «Трехзвездный герой» отважился на усмешку и «два слова»! Какая смелость — показал фигу в кармане! Но если он действительно не считал Новикова виновным в случившемся, то где его принципиальность? Где «маршальский характер»?
Между тем маршалу была присуща не только «робость» перед Сталиным. Ему было свойственно и хвастовство. В кругу близких лиц он бравировал близостью с Верховным Главнокомандующим.
Новиков пишет: «Тогда же Жуков мне еще рассказывал о том, что в разговоре по «ВЧ» в связи с реорганизацией Наркомата Обороны Сталин спрашивал его, кого и на какие должности он считает лучше назначить.
Жуков, как он мне об этом говорил, высказал Сталину свои соображения, и он с ним согласился, но тем не менее якобы сказал: «Я подожду Вашего приезда в Москву, и тогда вопрос о назначении решим вместе».
Я этот разговор привожу потому, что, рассказывая мне об этом, Жуков дал мне понять, что как он предлагал Сталину, так Сталин и сделал».
Близостью к Сталину маршал бравировал и перед другими «друзьями». Тебе это хвастовство ничего не напоминает, читатель? Да, да! Это манеры Хлестакова, описанные пером великого классика, который рассказывал провинциалам о своей значимости и влиянии в Петербурге.
Но «не классик» Новиков дополняет портрет маршала-хвастуна и новыми деталями: «Говоря об этом, я должен привести Вам в качестве примера такой факт: Жуков на глазах всячески приближает Василия Сталина, якобы по-отечески относится к нему и заботится.
Но дело обстоит иначе. Когда недавно уже перед моим арестом я был у Жукова в кабинете на службе и в беседе он мне сказал, что, по-видимому, Василий Сталин будет инспектором ВВС, я выразил при этом свое неудовлетворение таким назначением и всячески оскорблял Василия. Тут же Жуков в беседе со мной один на один выразился по адресу Василия Сталина еще резче, чем я, и в похабной и омерзительной форме наносил ему оскорбления».
Нет, читатель, талант Гоголя был слабее возможностей природы в формировании человеческих характеров и их психологии! В психологии маршала она уместила не только хлестаковские черты, но и качества Ноздрева. Эдакий коктейль из хлестаковско-ноздревского норова, да еще и обидчивого.
Впрочем, когда «обиды» касались непосредственно самого Жукова, то он не молчал. Он говорил, но не в лицо Верховному, а за его спиной — друзьям.
Подследственный Новиков пишет: «После окончания Корсунь-Шевченковской операции командующий бывшим 2-м Украинским фронтом Конев получил звание маршала.
Этим решением правительства Жуков был очень недоволен и… говорил, что операция была разработана лично им — Жуковым, а награды и звания за нее даются другим людям. Тогда же Жуков отрицательно отзывался о Ватутине[30]. Он говорил, что Ватутин неспособный человек как командующий войсками, что он штабист и если бы не он, Жуков, то Ватутин не провел бы ни одной операции.
В связи с этим Жуков высказал мне обиды, что, являясь представителем Ставки, провел большинство операций, а награды и похвалы получают командующие фронтами. Для подтверждения этого Жуков сослался на то, что (благодарственные. — К.Р.) приказы за проведение тех или иных операций адресуются командующим фронтов, а он, Жуков, остается в тени несмотря на то, что операции проводились и разрабатывались им. Во время этой беседы Жуков дал мне понять, чтобы я по приезде в Москву где следует замолвил об этом словечко.
В тот же период времени Жуков в ряде бесед со мной говорил и о том, что правительство его не награждает за разработку и проведение операций под Сталинградом, Ленинградом и на Курской дуге.
Жуков заявил, что, несмотря на блестящий успех этих операций, его до сих пор не наградили, в то время как командующие фронтов получили уже по нескольку наград.
В этой связи Жуков высказался, что лучше пойти командующим фронтом, нежели быть представителем Ставки».
Однако Жуков был не просто завистливо-обидчив, он еще и обидчиво-самоуверен. «Как-то в 1944 году, — продолжает Новиков, — я находился вместе с Жуковым на 1-м Украинском фронте, он рассказывал мне о том, что в 1943 году он и Конев докладывали Сталину план какой-то операции, с которым Сталин не согласился. Жуков, по его словам, настоятельно пытался доказать Сталину правильность такого плана, но Сталин, дав соответствующее указание, предложил план переделать. Этим Жуков был очень недоволен, обижался на Сталина и говорил, что такое отношение к нему очень ему не нравится.
Наряду с этим Жуков высказывал мне недовольство решением правительства о присвоении генеральских званий руководящим работникам оборонной промышленности. Жуков говорил, что это решение является неправильным, что, присвоив звание генералов наркомам и их заместителям, правительство само обесценивает генеральские звания».
Похоже, что «летописец» Новиков совсем запутал нас многогранностью особенностей психологического склада характера маршала. И, похоже, на его определение не хватит всей гоголевской палитры.
Впрочем, мы забыли еще один персонаж из «Мертвых душ» — незабвенного Плюшкина. Правда, не провинциального выжившего из ума скупца, хранившего старое барахло, а Плюшкина-приобретателя, расчетливо тащившего трофейное барахло из поверженной Германии. Среди мародерски добытых вещей было и «барахло» из германских музеев: фарфоровая посуда, дворцовые гобелены, старинные картины.
Заправлял таким собирательством ближайший друг, заместитель главноначальствующего Советской военной администрации в Германии Жукова и уполномоченный НКВД генерал И.А. Серов.
А.А. Новиков продолжает: «Хочу сказать Вам и о том, что в еще более близкой связи с Жуковым, чем я, находился Серов, который также угодничает, преклоняется и лебезит перед ним. Их близость тянется еще по совместной работе в Киеве. Они обычно бывали вместе и посещали друг друга.
На какой почве установилась между ними такая близость, Жуков мне не говорил, но мне кажется, что Жукову выгодно иметь у себя такого человека, как Серов, который занимает большое положение в Министерстве внутренних дел… Я тоже находился в дружеских отношениях с Серовым, и мы навещали друг друга.
Когда я был снят Сталиным с должности командующего ВВС, Серов говорил мне, чтобы я пошел к Маленкову и просил у него защиты. Во время моего пребывания в Германии Серов содействовал мне в приобретении вещей».
Очевидно и то, что в признаниях друга Жукова нет преувеличений и лжи в характеристике нравственной стороны поступков маршала.
Кстати, напомним, что когда Жуков проморгал попытку немцев вырваться из Корсунь-Шевченковского котла, то именно Конев проявил инициативу по исправлению этого промаха. За свою инициативу он, тогда генерал, и получил звание маршала.
В антисталинской литературе аресты ряда военных после войны представляются как следствие обостренной «подозрительности» Вождя и желание избавиться от «потенциальных конкурентов». Осужденных представляют невинными «жертвами огульных доносов».
Но были ли многочисленные жалобы доносами? Нет ничего удивительного в том, что обвинения против работников военной и оборонной промышленности часто выдвигали рядовые военнослужащие, требовавшие расследования обстоятельств гибели фронтовых товарищей или родных. И если в военное время факты проявления преступной халатности покрывались бытовавшей пошлой идеей, что, мол, «война спишет все», то после войны пришло время платить по счетам.
Однако потомки еще более замутили истину в этой истории. В 1995 году кинорежиссер Озеров, отснявший эффектный советский сериал-блокбастер «Освобождение», сотворил фильм «Маршал Жуков».
Лента была слеплена из тех кадров советского сериала, где артист Михаил Ульянов изображает маршала. Путем перемонтажа эпизодов и оснащения их закадровым текстом режиссер создал добротную агитку. И по справедливости ее следовало бы назвать — «Маршал Ульянов».
Ибо в картине нет ни одного диалога, ни одной мизансцены, ни одного факта, правдиво отражающего историческую реальность. Вся киношная история не более чем фантазии ее создателей. «Маршал Ульянов» решительно спорит с артистами, играющими в прежних сериях роли Верховного главнокомандующего. Орет на персонажей, представляющих других военных; в частности, на артиста, изображающего маршала Рокоссовского.
Говоря иначе, на экране предстает некий осовремененный «Чапаев». Но если авторы «Чапаева» не претендовали на документальность своего игрового фильма, то постановщики «Маршала Ульянова» толково вмонтировали в сюжет документальные кадры. Этим они создали иллюзию правдоподобности происходящего на экране.
