Юрий Фельштинский - Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923
С точки зрения внешнеполитических задач советской власти формула передышки также оказалась более удобной, чем сепаратный мир. Подписывая мирный договор, большевики компрометировали себя и перед германскими социалистами, и перед Антантой, провоцируя последнюю на вмешательство. Передышка давала и тем и другим надежду на скорое возобновление войны между Россией и Германией. Негативной, с точки зрения Ленина, стороной были возникшие у Германии опасения того, что большевики не имеют серьезных намерений соблюдать мир. Но поскольку более выгодного мира не дало бы Германии никакое другое российское правительство, Ленин должен был справедливо рассудить, что Германия будет сохранять заинтересованность в Совнаркоме.
Что касается Антанты, то первоначальное намерение большевиков заключить сепаратный мир и разорвать таким образом союз с Англией и Францией казалось в 1918 г. актом беспрецедентного коварства. Не желая, с одной стороны, иметь дело с правительством «максималистов» в России, не веря в его способность удержаться у власти, Антанта, с другой стороны, пыталась поддерживать контакты с советской властью хотя бы на неофициальном уровне с целью убедить советское правительство сначала не подписывать, а после подписания – не ратифицировать мирного договора. В глазах Антанты Ленин, проехавший через Германию в запломбированном вагоне, получавший от немцев деньги (в чем, по крайней мере, были убеждены в Англии и Франции), был конечно же ставленником германского правительства, если не прямым его агентом. Именно так англичане с французами объясняли его прогерманскую политику сепаратного мира.
Очевидно, что формула Троцкого «ни мира, ни войны» не отделяла Россию от Антанты столь категорично, как ленинское мирное соглашение с Германией, поскольку Троцкий не заключал с Четверным союзом мира. В этом смысле позиция Троцкого была много мудрее ленинской. Ленин, подписывая мир, толкал Антанту на войну с Россией. Троцкий пытался сохранить баланс между двумя враждебными лагерями. После 3 марта, однако, удержаться на этой линии было крайне трудно. Ленинская передышка, не избавив Россию от германской оккупации, создавала реальную угрозу интервенции Англии, Франции, Японии и США. Можно понять причины, по которым Ленин, казалось бы, и здесь выбрал самый рискованный для революции (и наименее опасный для себя) вариант. Немцы требовали территорий. Но они не требовали ухода Ленина от власти, наоборот – были заинтересованы в Ленине, так как понимали, что лучшего союзника в деле сепаратного мира не получат. Антанту же не интересовали территории. Она должна была сохранить действующим Восточный фронт. В союзе с Германией Ленин удерживал власть. В союзе с Антантой он терял ее безусловно, как сторонник ориентации на Германию.
Брест-Литовский договор мог войти в силу только после ратификации его тремя инстанциями: партийными съездами, съездом Советов и германским рейхстагом. В распоряжении сторонников и противников мира оставалось, таким образом, две недели (оговоренные немцами как предельный срок ратификации). Ленин ранее всего попробовал добиться отмены резолюции Московского областного бюро партии о недоверии ЦК. Случай для этого представился на Московской общегородской конференции РСДРП(б), созванной вскоре после заключения мира, в ночь с 4 на 5 марта [498] . В докладах участников конференции были представлены все три точки зрения: Ленина, Троцкого и Бухарина. Ленинскую позицию защищали Зиновьев и Свердлов. От имени левых коммунистов выступил В.В. Оболенский (Осинский) [499] , предложивший конференции подтвердить резолюцию о недоверии ЦК. Левые коммунисты потерпели поражение: за резолюцию Осинского голосовало только 5 человек; 65 делегатов конференции одобрили резолюцию, выражавшую доверие ЦК, и высказались за сохранение во что бы то ни стало единства партии [500] . Однако в самом важном для Ленина вопросе победил Троцкий: большинство участников конференции, 46 человек, проголосовало против подписания мирного договора (резолюция Покровского).
Сам Троцкий в те дни не остановился на достигнутом и пробовал найти «лучшую, чем мир» альтернативу, так как боялся, что в конечном итоге Антанта договорится со странами Четверного союза и мир на Западном фронте «будет построен на костях русской революции» [501] . Чтобы такого сговора не произошло, нужно было балансировать между Германией и Антантой, шантажируя Германию победой сторонников войны (левых коммунистов) и оставляя Антанте надежду на переориентацию советской внешней политики с прогерманской на проантантовскую. Антанта готова была сделать первый шаг. 19 февраля, вскоре после начала германского наступления, французский посол в России Нуланс позвонил Троцкому в НКИД и сообщил, что Франция могла бы помочь советскому правительству деньгами и иными средствами, если последнее пожелает оказать сопротивление немцам [502] .
Разумеется, это был не первый контакт французского дипломата с советским правительством. После возвращения Троцкого с переговоров в конце января, когда постановления о разрыве переговоров с Германией были приняты Петроградским и Московским Советами, Нуланс предложил советскому правительству поддержку союзников на тот случай, если сепаратный мир не будет заключен [503] . Теперь, в феврале, с аналогичным предложением обратились к советскому правительству еще и англичане. Переговоры с представителями Антанты повел Троцкий [504] и дал понять, что в случае оказания союзниками помощи сможет провести через Совнарком решение о возобновлении военных действий, рано или поздно все равно неизбежных [505] .
В ЦК РСДРП(б) предложения английского и французского представителей обсуждались на заседании 22 февраля. Троцкий заявил, что в случае революционной войны поддержку Антанты нужно использовать. Зачитанная им резолюция признавала возможной закупку у англичан и французов вооружения, обмундирования и продовольствия для революционной армии и была одобрена шестью голосами против пяти. За нее голосовали Свердлов, Дзержинский, Иоффе, Сокольников, Троцкий и Смилга. Бухарин, Ломов, Бубнов, Крестинский и Урицкий были против. Первых интересовало возобновление войны с Германией. Вторых – бескомпромиссность русской революции и отказ от каких бы то ни было соглашений с буржуазными правительствами. Ленин на заседании не присутствовал (видимо, не считая его важным), но прислал циничную записку: «Прошу присоединить мой голос за взятие картошки и оружия у разбойников англо-французского империализма». На следующий день решение ЦК было одобрено в Совнаркоме, постановившем оружие, обмундирование и продовольствие у англичан и французов в случае ведения революционной войны против Германии «приобретать» [506] .
В течение последующих дней Ленин, как председатель СНК, и Троцкий, как нарком иностранных дел (его отставка была отложена), неоднократно встречались с неофициальными представителями Антанты в Советской России. Так, 26 февраля Ленин беседовал с неофициальным представителем США, руководителем миссии американского Красного Креста в России, полковником Р. Робинсом, пришедшим к нему перед отъездом посольства в Вологду; 27 февраля – говорил с представителем французской военной миссии графом де Люберсаком о возможности использования французской военно-технической помощи в деле борьбы с Германией, а 29 февраля виделся с Локкартом и имел с ним продолжительную беседу [507] . В каком же случае соглашался Ленин воевать с Германией? Только в одном: если немцы откажутся от ставки на ленинское правительство и попытаются создать новое. В этом случае Ленин готов был разорвать мир и воевать до конца [508] .
Видимо, иными соображениями руководствовался Троцкий. Он понимал, что для ускорения революции в Германии выгоднее в блоке с Антантой воевать с немцами. 4 марта Троцкий встретился с Робинсом и предложил ему «помешать ратификации Брестского мира», воздействуя на правительство США в смысле оказания военной помощи Советам. На это Робинс нашел то возражение, что трудно помешать ратификации мирного договора, когда за нее стоит глава советского правительства Ленин. «Вы ошибаетесь, – ответил, по воспоминаниям Робинса, Троцкий, – Ленин понимает, что угроза германского наступления столь велика, что если бы он смог достигнуть экономического сотрудничества и получить военную помощь от союзников, то он отказался бы от Брестского мира, отдал бы в случае необходимости Москву и Петроград, отошел к Екатеринбургу, создал бы фронт на Урале и сражался бы с помощью союзников против Германии» [509] .
Очевидно, что Троцкий либо вводил в заблуждение Робинса, либо заблуждался сам. Немцы наступали, а Ленин отстаивал брестскую передышку. Антанта предлагала помощь, а Ленин и не думал сражаться с союзниками против Германии. Странно было бы предполагать, что Ленин и советское правительство разорвут договор в ответ на обещание американского правительства помогать большевикам. Помощь Антанты не могла бы проявиться быстро. При недоверии Советов ко всем «империалистическим» правительствам и невозможности для Антанты предоставить большевикам реальные гарантии долгосрочной помощи, сотрудничество двух сторон в деле борьбы с Германией наладить было трудно. При разности целей Ленина и Антанты и учитывая, что германская оккупация была фактом, менять ориентацию для Ленина было слишком рискованным. Он мог не получить реальной поддержки от Антанты, потеряв при этом расположение немцев. Переориентация советского правительства произошла бы по воле Ленина, если бы немцы попытались организовать антибольшевистский переворот, и против воли Ленина, если бы партийный и советский съезд отказались ратифицировать Брестский договор между Германией и Россией. Именно к этой возможности готовились Троцкий и Ленин, каждый по-своему, прощупывая почву в переговорах с Антантой.
