Евгения Альбац - Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ
Ну, а как смог Боярский защитить первую диссертацию — ведь начальником уже не был? Как — вторую, уже на соискание степени доктора технических наук? Размах интересов поражает: от «Разгрома интервентов и белогвардейцев» в гражданскую войну (тема первой, исторической диссертации) до — «Развитие научно-технических основ открытой разработки рудных месторождении СССР. Опыт исторического исследования» — тема второй, докторской… Кто написал их? Как удалось ему обойти различные бюрократические препоны, связанные с тем, что высшего образования у него не было — лишь липовый диплом об окончании Института цветных металлов г. Орджоникидзе, куда, как вы помните, он был устроен «в качестве прикрытия»? Наконец, предстояло разобраться, почему, с какой целью он бесконечно изменял в своих документах дату рождения? Зачем выкрадывал из личного дела брата Георгия в МГБ (отметим: студента Всесоюзного института кинематографии) справку об образовании и рождении и вложил взамен другие? Короче — предстояло если не узнать, то хотя бы понять, как происходит создание легенды секретного сотрудника КГБ в этой стране.
Сожалею: сам Боярский мне в том нимало не помог.
В архиве Высшей Аттестационной Комиссии читаю его автобиографию, написанную в 1979(!) году: «В 1951–1953 гг. работал в Литовской ССР, где закончил диссертацию…» Уже любопытно. Особенно, если вспомнить, что как раз в это время автор возглавлял 2 отдел Управления МВД Шяуляйской области — боролся с литовскими партизанами. «В 1953 г. откомандирован в Москву и в связи с поступлением в аспирантуру был уволен в запас…» Уволен в запас Боярский был в связи с арестом Берии, чисткой Центрального аппарата МГБ и большим количеством скопившегося на него «компрометирующего материала»{74} — вот, когда ему припомнили все, об аспирантуре же Особая инспекция, полагаю, мало пеклась.
Однако не дай Бог вам подумать, что увольнение в запас означало разрыв с органами. Никогда! Полковник просто переводился в так называемый «действующий резерв», более того — продолжал оставаться на оперативной работе. Лишь в 1963 году поликлиника КГБ СССР вынесла вердикт: «к дальнейшей оперативной службе не годен…». И добавила: «Годен к службе вне строя(выделено мною — Е.А.) в мирное время. Ограничено годен первой степени в военное время».{75} Вне строя и служил.
«В 1954 г. защитил диссертацию, — продолжает полковник излагать свою карьеру в мирное время, — и окончательно перешел на научную работу, к которой всегда стремился». Так и написал: «всегда стремился».
Кандидатскую диссертацию Боярского мне обнаружить не удалось. Ее не оказалось в Государственной Ленинской библиотеке — главной библиотеке страны, где хранятся все диссертации, за исключением тех, что имеют гриф «секретно». Не было ее и в архиве Высшей Аттестационной Комиссии. Я подумала: может быть, истек срок хранения? Но знала: искали ее и двадцать лет назад — и тоже не нашли.{76}
Однако, личное дело диссертанта, как ни странно, не «убежало» и содержит в себе немало интересного.
Например меня привлекли выдержки из выступления профессора Николая Волкова на заседании Ученого Совета исторического факультета все того же… Московского Областного педагогического института: «Автор щедро показывает сборники английских документов, чехословацких документов(выделено мною — Е.А.), анализирует диссертацию Волков. — Когда же речь идет о наших советских войсках (имеются в виду войска Красной Армии, боровшиеся с интервенцией в гражданскую войну — Е.А.), то у автора не хватает материала». Тем не менее диссертация «порадовала» (цитирую) профессора «своей новизной».
Вот значит как! Значит, моя «чехословацкая версия» была не столь уж беспочвенна: какие-то материалы в братской стране подполковник таки надыбал. И надыбал немало: столько, что мог выбирать, какую из двух тем — «гуситы» или «интервенция» — представлять к защите.
Почему выбрал вторую тему? Кажется, некоторый ответ содержится в экспертизе диссертации, сделанной «черным рецензентом», то есть оппонентом, чья фамилия остается неизвестной соискателю степени: «Диссертация представляет из себя компиляцию ранее известных материалов. По сути дела это не очень совершенный пересказ кратких выводов «Краткого курса истории ВКП(б)» по восьмой главе»…{78} Автором «Краткого курса», как известно, был Сталин. Кому же в пятьдесят четвертом году могло прийти в голову не одобрить работу человека, столь усердно изучившего произведения вождя? Эта рецензия написана уже в 1956 году, то есть после развенчания «культа личности», когда ВАК, судя по всему, сделала попытку «завернуть» работу новоявленного историка. Рецензент продолжает: «Как правило, автор не указывает источников, то есть не называет подлинных архивных материалов, из которых заимствует те или иные факты, цифры, характеристики…»{79}
Неужели подполковника хватают за руку? Ведь в переводе на нормальный человеческий язык это означает: Дорогой товарищ! Вы забыли указать, где вы нашли факты, которые легли в основу вашей научной работы. Не украли ли вы их? Не совершили ли плагиат?
То же — и в анализе уже открытого рецензента, специалиста в области истории гражданской войны доцента И. Берхина: «Все сноски на архив неправильно оформлены: нет указаний на фонд, номер дела, лист…» Ну же, ну?..
«Аргументы соискателя (т. е. Боярского) признаны достаточными…» — заключает или, лучше сказать, сдается экспертная комиссия ВАК.
Кандидат исторических наук Владимир Боярский уже со спокойной душой продолжает свою высокополезную научную деятельность в Институте истории СССР. «Любезнейший человек, так он представлялся тогда, — писал мне в письме его коллега Виктор Фарсобин. — Дамы от него были в восторге: расшаркивался, целовал руку. Что-то смутно вспоминается: мы с него сняли ранее наложенное партийное взыскание. Не захотели разбираться, такие растяпы…» Растяпы… А что они могли сделать? Против них играл подполковник КГБ…
Забавно: в личном деле диссертанта, в справке, датированной 1954 годом, я прочитала: «Научно-практический стаж Боярского В. А. насчитывает 23 года… Во время службы в НКВД-МГБ-МВД СССР им велась в том числе педагогическая работа…{80}
«Боярский давал указание следователям о том, что они недостаточно работают по ночам с подследственными, — сообщает его бывший подчиненный по Московскому МГБ лейтенант Г. Чернов, — и требовал, чтобы следственные работники усилили свою работу с арестованными в целях получения от них признательных показаний…»{81} Эта «педагогическая работа» имелась в виду? Впрочем, почему — нет? Может быть, именно эта.
Дальнейшая научная карьера Боярского шла почти столь же стремительно, учитывая неспешный учебно-бюрократический лад, сколь и карьера чекиста. 1958 — старший редактор издательства Академии наук, через год — заведующий редакцией. 1960 — преподаватель Московского полиграфического института — наставник студентов. 1967 — обладатель ученого звания старшего научного сотрудника по специальности — уже! — «История науки и техники», и Ученый секретарь редколлегии «Научно-популярная литература» Редакционно-издательского совета Академии, 1968 — доцент кафедры «Технология, механизация и организация открытых горных разработок» Московского горного института, автор 53 научных работ и соавтор учебника, который потом ляжет в основу его докторской диссертации — «Разработка рудных и рассыпных месторождений»… Вторая фамилия на обложке — Михаил Агошков. Тогда член-корреспондент АН СССР, ныне полный академик, в 1991 году удостоенный звания Героя Социалистического Труда.
Свой путь в большую науку академик Агошков начал еще в тридцатых, в Северной Осетии, в Институте цветных металлов г. Орджоникидзе. Боярский числился у него в студентах, в то время как в НКВД — напомню — резидентом по тому же институту.
С Михаилом Ивановичем Агошковым мы встретились на годичном общем собрании Академии наук СССР в актовом зале МГУ, где советские академики и члены-корреспонденты решали будущее советской науки… Андрей Дмитриевич Сахаров еще тогда тоже сидел в этом зале.
Агошков был стар — за восемьдесят и, мне показалось, тугоух.
— Вы помните такую фамилию — Боярский? — спросила я.
— Боярский? — было видно: академик с трудом вспоминал. — Боярский… — протяжно повторил. — Да, да… Кажется, был у меня такой студент… Да, да… способный, помнится, молодой человек…
— Вы встречались с ним потом?
— Не думаю… Нет, нет — не припоминаю… А почему вас это интересует?
— Он работал следователем НКВД…
— Неужели? А такой был способный молодой человек.
И академик заторопился в фойе: объявили перерыв.
«…Нельзя привлекать к ответственности рядового за то, что он добросовестно выполнял приказы своих начальников», — писал Агошков в своем ходатайстве о реабилитации Боярского В. А. в Главную военную прокуратуру СССР в 1965 году.{82} Такое же письмо в защиту подполковника направили в ГВП бывший комиссар госбезопасности, секретарь правления по оргвопросам московской организации Союза писателей, генерал КГБ Виктор Николаевич Ильин: «Мне представилась возможность убедиться в знании т. Боярским (несмотря на молодость) специфики агентурной работы в условиях национальной республики, знание характера и природы различных националистических формирований и их исторического прошлого, а также умелое обращение с агентурой…»{83}
