Анатолий Вассерман - Скелеты в шкафу истории
Следующий император – Николай II Александрович – продолжил политику отца. Он систематически отвергал любые проекты отмены национальных ограничений. И просто заставил активных инородцев бороться с властью.
У русских тоже было немало претензий к власти. Но у нерусских подданных империи к этим – общим для всей страны – претензиям добавились специфические. Поэтому они шли в революцию охотнее русских.
Власть, собственноручно создающая себе противников из заметной части собственного народа, не устоит.
История Батурина и клевета о ней
[80]
Я – не об известном семействе московских олигархов.
История, популярная в последние годы в антироссийской пропаганде, куда древнее.
Украинские националисты в полемике со вменяемыми людьми употребляют весьма бедный набор примеров гонений со стороны России. Не удивительно: русский народ никогда не проявлял специальной агрессивности к одной из своих частей (да и власть всегда относилась к украинцам ничуть не хуже, чем к остальным русским), а фантазия – как и прочие умственные способности – националистов довольно скромна и затрудняет самостоятельное измышление обоснований своих фантастических идей.
Одно из почётнейших мест в необширной мифологии «звериного оскала великорусского шовинизма» занял разгром гетманской резиденции. 1708.11.02 Меншиков захватил город Батурин, после чего, по нынешней официальной версии украинской истории, вырезал там от 6 до 15 тысяч мирных жителей – от грудного младенца до немощного старца.
Только непонятно, зачем истреблял. По словам националистов, город взят без единого выстрела: Александр Данилович подкупил старшину (казачье офицерство). Но в этом случае вряд ли ему стоило убивать кого-то, кроме самих подкупленных: светлейший князь, крепко нечистый на руку, теоретически мог пожелать вернуть деньги, отданные явно аморальным типам.
Версия подкупа опирается на то, что драгуны (нечто вроде нынешней мотопехоты – они передвигались на конях, но сражались в пешем строю) стояли у Батурина с 1708.10.24, уговаривая шести-восьмитысячный гарнизон открыть ворота. Бой пошёл (вопреки мнению профессиональных украинцев, выстрелы были), только когда шведы подошли на расстояние полудневного перехода. Штурм, правда, занял всего два часа: сердюки (личная охрана гетмана, навербованная Мазепой в основном из своего – польского! – народа) не отличались той частью воинского искусства, какая нужна для обороны крепости. Для сравнения: Полтава вскоре отбивала шведов три месяца подряд, причём на стенах сражались не только казаки, но и рядовые жители города.
Ещё через пару часов Меншиков ушёл: его малочисленный отряд вряд ли мог бы успешно обороняться от основных сил Карла XII. Времени на массовую резню просто не было, даже если бы сподвижник Петра I обезумел и возжелал учинить воинское преступление.
Впрочем, до такого безумия и дойти трудно. Пётр – при всех своих странностях – не зря заслужил прозвище Великий. К подданным он, конечно, относился как к расходному материалу. Но именно поэтому сам впустую не расходовал и другим не позволял.
Не зря Пётр за несколько лет до боёв на юге отказался утвердить указ Мазепы о закрепощении казаков. Гетман мог рассчитывать: безопасность Украины впредь обеспечат регулярные войска. Но царю воины (а казаки неплохо освоили основы немирного ремесла) были куда нужней простых крестьян. Казачья голота, вопреки воле старшины, осталась вольной и готовой защищать Родину.
Украинцы в ту пору уже полвека были такими же подданными царя, как и остальные русские. Если бы Меншиков и впрямь истребил их тысячами – сам царь казнил бы своего любимца и сподвижника, ибо никакие заслуги не дают права вести себя подобно несытому хищнику.
Понятно, вовсе без жертв дело не могло обойтись. Двухчасовой штурм – это и перестрелка, в ходе которой гибли не только воины на крепостных стенах, но и (от шальных пуль да ядер) кто-то из городских жителей. Да и после штурма пленены – и по суду казнены – несколько казачьих командиров, повинных в нарушении присяги царю (их же присяга гетману – ниже по рангу).
Впрочем, главные жертвы случились, похоже, от пожара.
Мазепа годами копил в своей ставке громадные запасы оружия, боеприпасов, провианта – прежде всего на случай защиты: то ли от голоты, не обрадованной возможным закрепощением, то ли от интриганов из числа старшины. Перед переходом на шведскую сторону он изрядно пополнил склады (в частности, увёз в Батурин едва ли не всю артиллерию казачьего войска – 70 пушек) – и пригласил Карла воспользоваться ими: Швеция за девять лет войны изрядно обеднела и не могла содержать армию должным образом.
Вывезти военное снаряжение, жизненно важное для оголодавших войск противника, Меншиков не успевал: шведы добрались бы до города в разгар эвакуации. Пришлось уничтожать на месте: как отметил адмирал Хорацио лорд Нелсон, сжигая Копенгаген 1801.04.02, всякий корабль, пребывающий не под британским флагом, может когда-то оказаться под флагом, враждебным Британии. А когда пылают склады пороха, одежды, зерна и сала, соседние дома тоже могут полыхнуть. Организованной противопожарной службы тогда не было – да и вряд ли она бы смогла действовать эффективно через пару часов после штурма. Город в значительной степени выгорел. Как многие другие города в этой и многих других войнах.
Замысел Мазепы сорвался. Он подставил под удар не всех, кто ему доверял, а лишь несколько сот обманутых. Зато многие поколения профессиональных изменников получили удобный повод для дальнейшей лжи. И доселе попрекают честных людей бессовестно преувеличенными россказнями о последствиях последнего преступления своего кумира.
Старые шаблоны – источник новых проблем
[81]
В 1797-м, когда Юзеф Выбицки сочинял гордое «Ещё Польша не погибла», весьма оптимистично выглядели строки:
Darr nam przykrad Bonaparte,
Jak zwyciężać mamy.
Дословно:
Дал нам пример Бонапарте,
Как побеждать должны.
Молодой командир, чью фамилию тогда чаще произносили в исходной итальянской форме, нежели с французской утерей концевого гласного, как раз в 1797-м захватил Италию и уже считался величайшим военачальником революционной Франции. С его позволения польский генерал Ян Генрик Домбровски формировал в Италии польские легионы для освобождения своей страны, тремя годами ранее полностью поделённой между Австрией, Пруссией и Россией. Гимн легионов писал Выбицки. Легионам не судилось дойти до родных земель. Бонапарт употребил их для усмирения волнений в самой Италии. После очередного мирного договора, утратив надежду на возрождение Великой – «от моря до моря», то есть от Чёрного до Балтийского! – Польши, они возроптали. Их отправили подавлять негритянский мятеж на острове Гаити. Оттуда вернулся лишь каждый двадцатый.
Но польские эмигранты слишком прочно связали свою судьбу с Францией. Из них набралось новое войско, изрядно участвовавшее в изъятии запада Польши у Пруссии. На отбитых землях прошёл набор воинов для сражений уже с Россией – где и закатилась счастливая звезда императора Наполеона.
Правда, Домбровски внакладе не остался. Россия, заполучив после войны куда больше польских земель (включая Варшаву, первоначально доставшуюся Пруссии), дала полякам куда больше прав, чем своим коренным регионам. Царство Польское обрело собственную конституцию (в самой России её вовсе не было), управлялось своей администрацией, сохранило привычный злотый – только главой государства стал русский император (в Варшаве его представлял брат Константин в качестве наместника). Поляки, служившие Франции, смогли попасть на российскую службу в сходных чинах. Домбровски стал генералом от кавалерии (что соответствует нынешнему маршалу рода войск и генералу армии) и польским сенатором. Увы, возраст и немощь заставили его уже в 1816-м – в 71 год – уйти в отставку. В 1818-м он умер.
Прочие польские дворяне тоже не пострадали. Так, мелкопоместный шляхтич Тадеуш Бенедиктович Булгарин стал известным русским писателем – и не стеснялся остро конфликтовать с куда более родовитым Пушкиным. Но царская приязнь не помешала гордой шляхте восстать против России. В 1831-м – в разгар восстания – мазурка легионеров стала гимном Польши. К тому времени Наполеон Карлович уже 16 лет как проиграл свою последнюю битву – при Ватерлоо – и 10 лет как умер в ссылке. Но текст не поменяли.
В 1926-м мазурка Домбровского объявлена государственным гимном. И по сей день поляков призывают брать пример с полководца, противопоставившего себя всему остальному миру и, естественно, утратившего всё. Судя по некоторым особо примечательным деятелям (так, Игнацы Мосьцицки, Юзеф Бек и Эдвард Рыдз-Смиглы перед Второй мировой войной поссорили страну со всеми соседями), призыв иной раз находит отклик в сердцах.
