Сэмюэл Крамер - История начинается в Шумере
Сохранилась шумерская басня про слона. В ней слон выводится хвастливым животным; его «ставит на место» самая маленькая из пичужек — крапивник: «Слон хвастался (?), говоря о себе так: „Нет подобного мне в мире! Не…!“ (здесь текст разрушен до конца строки, но можно предположить, что фраза была примерно такая: „Не пробуй равняться со мной!“) И (тогда) в ответ ему крапивник сказал: „Но ведь и я, как я ни мал, был создан точно так же, как и ты!“»
Осел, как известно, служил основным упряжным и вьючным животным в древней Месопотамии. Добродушно подшучивая над ним, шумеры создали образ медлительного и зачастую глупого создания, сходный с образом осла в европейской литературе. Основная особенность осла — поступать диаметрально противоположно тому, чего требует от него хозяин.
Вот несколько примеров: «Его надо тащить (силой) в пораженный мором город, словно вьючного осла».
«Осел сожрет и свою подстилку!»
«Твой беспомощный осел потерял всю скорость! О Энлиль, твой беспомощный человек потерял все силы!»
«Мой ослик не создан для быстрого бега, он создан для того, чтобы орать!»
«Осел опустил голову, а хозяин похлопал его по морде и говорит: „Пора встать и уйти отсюда. Скорей! Шевелись!“»
Иногда осел сбрасывал свою ношу, и его за это нещадно ругали: «Сбросив свой вьюк, осел сказал: „Старые проклятия все еще наполняют мне уши!“»
Случалось, что осел убегал от своего хозяина и не возвращался. Вырвавшийся на волю осел послужил темой для любопытных сравнений в двух поговорках. Вот первая: «Как сбежавший на волю осел, мой язык не повернется вокруг и не вернется вспять».
А вот вторая: «Сила юности покинула мои чресла, как сбежавший осел».
В некоторых изречениях упоминаются неприятные физиологические особенности осла, например: «Если бы нашелся осел, который бы не смердел, такому ослу не понадобился бы погонщик».
И, наконец, сохранилась поговорка про осла, в которой есть любопытный штрих, характеризующий нормы поведения. Звучит она так: «Я не стану жениться на трехлетней, как это делают ослы!» Здесь явно порицаются слишком ранние браки.
Что касается лошади, то одна шумерская басня совершенно неожиданно дала новые сведения о самом раннем периоде одомашнивания коней. В этой басне впервые, насколько нам известно, упоминается верховая езда. Правда, таблички с текстом басни относятся приблизительно к
1700 г. до н. э., но поскольку тот же текст обнаружен и на большой табличке из Ниппура и на школьной табличке из Ура, относящейся примерно к тому же периоду, можно смело предположить, что сочинена эта басня была гораздо раньше. Такой вывод подтверждается не только распространенностью этого текста, но и тем, что он вошел в один из школьных сборников пословиц и поговорок. Поэтому вполне вероятно, что шумеры умели ездить верхом за две тысячи лет до нашей эры, хотя наиболее древнее упоминание о верховой езде письменно зафиксировано на триста лет позднее.
Басня про лошадь звучит так: «Сбросив всадника, лошадь сказала: „Если всегда таскать на себе такой груз, можно и обессилеть!“»
В другой поговорке упоминается о потливости лошадей: «Ты потеешь, как лошадь, — это (выходит) все, что ты выпил!» Здесь почти дословное совпадение с разговорным английским выражением «to sweat like a horse».
Про мула сохранилась всего одна поговорка, но любопытно, что в ней идет речь именно о происхождении этого животного: «О мул, кто тебя признает — твой отец или твоя мать?»
Интересно отметить, что свинья отнюдь не считалась у шумеров «нечистым» животным: в поговорках и баснях свиней закалывают для еды чаще всех других животных!
Вот один пример: «Откормленную свинью должны были заколоть, и тогда она сказала: „Это все из-за пищи, которую я съела!“»
А вот второй: «Он дошел до крайности (?) и тогда заколол свою свинью!»
Или еще: «Мясник, торгующий свининой, резал свинью и приговаривал: „Ну, чего ты визжишь? По этому пути уже отправились твои отцы и деды, и ты пойдешь следом за ними. (И все-таки) ты визжишь!“»
До сих пор не обнаружено ни одной шумерской басни про обезьяну, но существует одна поговорка и шуточное письмо от обезьяны к своей матери. Оба эти текста свидетельствуют о том, что обезьяны развлекали зрителей в шумерских «домах музыки» и что о них не слишком хорошо заботились.
Поговорка гласит: «Весь Эриду процветает, но обезьяна из „большого дома музыки“ роется в отбросах!»
А в шуточном письме говорится следующее:
Лусалусе, «моей матери», расскажи!
Вот что говорит обезьяна:
Ур — превосходный город бога Нанны,
Эриду — процветающий город бога Энки,
Но я сижу за дверьми «большого дома музыки»,
Я должна питаться отбросами, — не дай бог от этого умереть!
Мне не достается ни крошки хлеба, мне не достается ни капли пива,
Пришли мне гонца (с посылкой), да поскорее!
Очевидно, обезьяна из «большого дома музыки» города Эриду, процветавшего порта на озере в юго-восточной части Шумера, голодала и была вынуждена отыскивать себе пищу на городских свалках. По неизвестной причине злоключения бедного зверька вошли в поговорку, и вполне возможно, что какой-то склонный к сатире писец превратил эту поговорку в шуточное письмо к «матери» обезьяны (имя «Лусалуса», видимо, означает «обезьяний человек»). Это «письмо», судя по тому, что до нас дошли по крайней мере четыре его копии, сделалось своего рода классической литературной миниатюрой, в то время как первоначальная поговорка вошла лишь в один сборник пословиц и поговорок.
Рыбы, судя по дошедшим до нас литературным текстам, не были представлены в шумерских баснях. Однако из других письменных и археологических источников нам известно, что начиная с глубокой древности рыба была в Шумере одним из основных продуктов питания и высоко ценилась в качестве такового. Если верить уникальному литературному произведению, о котором пойдет речь в следующей главе, то у шумеров, возможно, были даже заповедники для охраны водных жителей от птиц и от крокодилов.
19. «Дом рыбы»
Первый рыбный заповедник
«Дом рыбы» — характерный пример удивительных открытий, которые мы продолжаем делать, изучая шумерскую цивилизацию по литературным текстам. Текст, о котором сейчас пойдет речь, не только свидетельствует о необыкновенном внимании этого древнего народа к жизни обитателей морей и рек и о его заботе о них, но также дает нам описание первого заповедника (или «святилища») для рыб, хотя трудно предположить, чтобы такой идеализированный «аквариум» действительно существовал в каком-либо из городов Шумера.
Наш документ, состоящий из 150 строк, стал известен всего несколько лет назад. Он начертан на девяти табличках и фрагментах, хранящихся в настоящее время в Стамбуле, Лондоне и Филадельфии. Шесть из них до сих пор не были опубликованы, а три (самые большие) в копиях, сделанных Гэддом, бывшим сотрудником Британского Музея, были совсем недавно предоставлены в мое распоряжение. Благодаря последним мой испанский коллега и сотрудник по Музею Пенсильванского университета М. Сивил смог установить, что остальные шесть фрагментов относятся к этому же документу, и расположить их в соответствующем порядке. Более того, он установил, что три фрагмента (два из Филадельфии и один из Стамбула) — части одной и той же таблички.
Работая в этом направлении, Сивил заново восстановил и перевел текст, потратив на это несколько месяцев упорного труда. Он подготовил текст к изданию вместе с переводом и комментариями.[24]
Это произведение представляет собой монолог неизвестного человека или божества, проявлявшего глубокий интерес к жизни водных обитателей и стремившегося к тому, чтобы все рыбы жили в полной безопасности, в наиболее благоприятной для них среде.
Текст начинается с описания жилища, специально построенного для рыб. Это род аквариума, который автор характеризует как «родной дом» для рыб:
Моя Рыба, я построил для тебя дом, я построил для тебя житницу,
В построенном мною доме есть запасной двор и большая овчарня для тебя,. . .
В доме есть еда — самая лучшая еда,
В доме есть еда — дающая здоровье еда,
Из твоего дома, где пиво льется рекой, не выгонишь мух….
Порог, засов, окропленный пол, кадильница — все есть в доме,
В доме аромат, подобный благоуханию кедровой рощи.
В доме есть пиво, есть хорошее пиво.
До самой изгороди из тростника все наполнено сладкими напитками и медовыми печеньями.
Поэма, — а это несомненно поэма, судя по повторам и параллелизмам, характерным для поэтического стиля, — приглашает далее всех родственников рыбы и всех друзей прийти в этот дом и отдохнуть.
