Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке - Швец Юрий

Той ночью я ворочался в своей постели, слишком взволнованный, чтобы заснуть. Сократ подавал такие обещания, что это пугало. Теперь я был почти полностью уверен, что он не агент ФБР. Ни один завод никогда не снабжал советского разведчика информацией с таким зажигательным потенциалом. Было ли это подлинным или нет, было совершенно неважно. Даже если бы это была подделка, ФБР никогда бы не осмелилось подсунуть ее советской разведке.

Кроме того, Сократ фактически предложил нам провести активную работу — «вживить голые кости». Это означало, что у него не было проблем с вероятным офицером КГБ.

А его вопрос о Говарде и Филби, о чем он? Он задал этот вопрос так, как будто собирался навсегда бежать в Советский Союз. Так что в целом все, казалось, прекрасно вписывалось в мои первоначальные предположения.

На следующий день я планировал посетить Международный центр политики развития. В 11:30 я попросил начальника бюро ТАСС отпустить меня на пару часов, и он, как всегда, с готовностью подчинился. Я села в машину и поехала в Детскую больницу, куда в прошлом году попал мой сын со сломанной рукой.

Моего крёстного из ФБР и его верной Импалы нигде не было видно, но это меня мало обрадовало. Открытая слежка имеет свои преимущества, ворчал мой внутренний голос, пока я пробирался сквозь плотное движение на жалких дорогах Вашингтона. По крайней мере, вы знаете, где вы стоите. И сейчас? Может быть, хвоста и нет, а может быть, вы его просто не видите.

Больница расположена на Мичиган-авеню, на северо-востоке Вашингтона. Как обычно, на территории больницы почти не было ни людей, ни машин. Четырехэтажный гараж из красного кирпича находился в дальнем конце. Я припарковал свой «шеви» на верхнем уровне, на открытой крыше здания, и огляделся. Берег был чист. Время начинать операцию.

Я вышла из машины, достала из целлофанового пакета новую пару обуви и надела ее. Старая обувь ушла в багажник. Затем я тщательно вытер руки спиртом, сунул открытую фляжку в карман, чтобы выкинуть подальше от гаража, и надел новенькую синюю куртку. Такие куртки были в то время в моде в Вашингтоне, и трудно было придумать лучшую маскировку.

Изменив таким образом свою внешность, я захлопнул дверцу машины, подошел к краю крыши и спустился на уровень улицы по пожарной лестнице. Единственный выход из гаража был с противоположной стороны, так что я мог с достаточной долей уверенности предположить, что здесь меня никто не ждет. Мои часы показывали 12:34.

В трехстах ярдах от гаража была автобусная остановка. Согласно расписанию, следующий автобус должен был отправиться через шесть минут. Все идет нормально.

В автобусе было шесть скучающих пассажиров. Водитель закрыл за мной дверь и повернул ключ в зажигании. Работа по контрразведке продолжалась.

Я занял последнее место в конце автобуса и пристально посмотрел в окно. Внешних признаков наблюдения не было. Если меня все еще преследуют, то хвост должен сесть в автобус на следующей остановке или на следующей, подумал я, готовясь к следующей уловке.

На следующей остановке в автобус вошла только одна пассажирка — чернокожая женщина. Учитывая ее возраст и внушительный рост, слежка за ней никак не могла возникнуть. Я начал пробираться к выходу.

Еще одна остановка. Вошли двое молодых парней. Я подумал, что это не может быть хвост. Два — слишком много для полупустого автобуса. С другой стороны, однако, не следует переоценивать оппозицию. Они также склонны к ошибкам. Водитель уже собирался закрыть двери, когда я, казалось, внезапно очнувшись от глубокого сна, пулей вылетел наружу. Такси ехало по противоположной стороне улицы. Я пометил это.

— Святилище Непорочного Зачатия, на северо-востоке, — сказал я таксисту.

Величественный храм был почти пуст. Кто-то играл на органе. Ярким пятном в полумраке выделялась огромная фреска с изображением Иисуса Христа.

Я собирался провести в соборе пару часов, убивая время и еще раз обдумывая план своих дальнейших действий. Но через несколько минут стало ясно, что церковь — не лучшая сцена для шпионской драмы. Он предрасполагает думать о вечном, по сравнению с которым все земное меркнет в ничтожности.

Боже мой, что ты делаешь? А ты кому служишь? Я думал. Но Господь повелел Моисею высмотреть землю Ханаанскую, не так ли? Это значит, что, в принципе, разведка — хорошая работа, не так ли…? Все дело, кажется, в его целях. Почти все разведчики, посланные Моисеем, принесли ложные сведения об увиденном и были сурово наказаны Господом. Только Халев и Иисус Навин сказали правду и были вознаграждены.

Блаженны алчущие и жаждущие правды. Но кому в моей стране нужна правда? Андросов и Крючков? Им было все равно.

Может, Горбачев? — нерешительно предположил я. Будем надеяться, что ему нужна правда. Похоже, он запустил что-то хорошее.

Я сел на скамейку, закрыл глаза и погрузился в чарующий мир органной музыки. Пришлось еще немного подождать.

В 15:00 я встал и пошел к выходу. Я спустился на станцию метро Брукленд и сел на первый поезд красной линии. Его назначение меня нисколько не интересовало. Я был полностью занят самой важной задачей момента: в оставшееся мне время я должен был решить, нахожусь ли я под наблюдением или нет, и принять соответствующие меры.

То, что я делал на этом этапе контрразведывательной рутины, могло бы напугать резидента: я выбегал из поезда на каждой остановке, когда двери уже закрывались; сел на следующий поезд только для того, чтобы повторить этот трюк на следующей станции, — перешел на другую линию; перешел с одной платформы на другую.

Это известно в торговле как «грубое контрнаблюдение». В принципе, цель контрнаблюдения состоит не только в том, чтобы с достаточной степенью достоверности определить, ведется ли за человеком слежка или нет; маневр должен быть выполнен настолько тонко, чтобы быть неузнаваемым для хвоста. Но когда фишки на исходе и ставки достаточно высоки, иногда даже самые грубые уловки находят свое применение. Офицер уже не думает о том, чтобы замаскировать свои маневры, — первостепенная задача — узнать, а потом уйти от хвоста.

Я был тщательно обучен трюкам такого рода. Мои инструкторы в разведшколе твердо верили в их эффективность. Они чувствовали, что американским контрразведчикам, избалованным всеми техническими чудесами, имеющимися под рукой, некомфортно выполнять такие низкотехнологичные задачи, как пешее наблюдение.

Прошло около часа. Я устал, как собака, но все еще не мог с уверенностью сказать, есть ли кто-нибудь у меня на хвосте. Запуганный всеми этими умопомрачительными рассказами о техническом превосходстве американских спецслужб, я боялся, что мой крестный просто наблюдает за моими маневрами в метро на экране своего монитора в штаб-квартире ФБР.

Я вышел из метро на вокзале Юнион, где всегда легко затеряться в толпе, поймал такси и назвал адрес театра Ф. Скотта Фицджеральда в северо-западном квадранте округа Колумбия. Поездка займет около получаса. за это время я надеялся немного отдохнуть и собраться с мыслями.

— Вы иностранец, сэр? Таксист бесцеремонно ворвался, и я узнал до боли знакомый русский акцент, от которого большинство иммигрантов из СССР не могут избавиться до конца своих дней.

Черт возьми, как раз то, что мне сейчас нужно, простонал мой внутренний голос. А если он бывший узник совести?

"Как ты узнал?" — спросил я восхищенно, с такой милой улыбкой, на которую был способен в данный момент.

«Таксисты люди наблюдательные, а бывшие советские извозчики наблюдательны вдвойне».

"О, вы из России? А как дела там сзади?" Я поспешил спросить его. В сложившихся обстоятельствах мне было лучше слушать, чем отвечать на вопросы моего экс-соотечественника.

Трюк сработал. Польщенный вниманием своего пассажира, таксист болтал без умолку. Вскоре я узнал его биографию, всех его многочисленных родственников, еще живущих в Одессе, его философию и планы на будущее. Самой большой проблемой таксиста было то, что в Америке ему приходилось все время искать билеты. В Советском Союзе, где он тоже водил такси, все было по-другому, потому что такси там были в таком же большом почете, как и все остальное.