Николя Трюон - История тела в средние века
Физические признаки тела, его функции, представления о нем — все изменялось, и не только в доисторические времена, но и в эпохи, доступные реконструированию. С телом происходило немного событий и еще меньше революций, подобных революции в медицине XIX–XX веков. Разработка в короткое время монастырской диеты или молниеносное появление «черной чумы» в 1347–1348 годах составили, конечно, события быстрой истории тела. Напротив, последствия таких основополагающих событий, как исчезновение спорта и театра, а также очень давнее наложение запрета на обнаженное тело, проявлялись очень медленно. Так же, как «сельскохозяйственная революция» X–XII веков с введением новых культур и новых способов обработки земли, эволюцией кулинарных вкусов и расцветом гастрономии проявлялась медленно и отражалась на теле лишь очень постепенно.
В Средние века развивалась мода, феномен, начинавший все быстрее менять жизнь тела. Исследование истории моды на одежду, которую носили в Средние века, обеспечено прекрасными — особенно изобразительными — источниками. В этой области созданы отличные пионерские работы. А вот социальные и культурные феномены, более непосредственно связанные с телом, еще представляют собой непаханую целину. Речь идет о прическе, усах, бороде.[141] Немного лучше изучено искусство ухода за лицом и макияжа у женщин. В феодальном обществе привлекательными считались здоровые люди. Обаяние «высоких белокурых долихоцефалов» сделало характерным элементом физической красоты светлые волосы. Именно эту красоту отвергал «маленький черный человечек» Франциск Ассизский. В XV веке появился и начал свою долгую историю гульфик. Он становился все более шокирующим, особенно после Рабле. Здесь шла речь о том, какую роль в Средние века играли образы и символика головы и сердца. В XV веке в литературе и искусстве разрабатывалась тема пяти органов чувств, отражавшая, по-видимому, прогресс науки и социальную эволюцию. Потрясающим примером является знаменитая серия ковров «Дама с единорогом», экспонируемая в Национальном музее Клюни в Париже. На них пять чувств изображены в сложных аллегориях. Можно сказать, что из всех органов чувств в Средние века преобладало зрение.[142] Именно тогда, в 1300-х годах, изобрели очки, воспринимавшиеся поначалу как модная диковинка, но быстро вошедшие в употребление как подспорье для глаз. В описаниях грешников в преисподней они прежде всего видели зарево дьявольского пламени, в то время как их обоняние страдало от вони. В раю же именно зрение вознаграждало воскресшее тело избранного, предававшегося созерцанию Бога. В начале поставленной в 1449 году пьесы флорентийского драматурга Фео Белкари «Авраам и Исаак» говорилось:
Глаз зовут первой из всех дверей,
Через которые входит Дух, познающий и пробующий,
Ухо является второй, ведомое словом,
Дающим силу и мощь уму.
Здесь, конечно, больше говорится о познании при помощи интеллекта, чем при помощи органов чувств. Однако начиная с XVI века пять органов чувств стали связываться с гуманистическим возвеличиванием человека в целом. А этот гуманизм, понимавший человека как существо цивилизованное телесно, восходил к Средневековью.
Лучше всего то, что представляла собой телесная чувствительность в европейской культуре XV века, показал Франсуа Вийон, великий поэт, обладавший большой ученостью и живший в нищете. В стихах Вийона великолепно показано, какое место в жизни и судьбе человека занимало сердце. Оно стремилось управлять телом. В стихотворении «Спор Сердца и Тела Вийона» поэт, вслед за Данте, говорил о себе как о тридцатилетнем человеке и заставлял свое сердце вступить в диалог с телом. «Тебе за тридцать?» — спрашивало сердце. «Не старик пока…» — отвечало тело. Это хороший возраст, дабы смирить свое тело перед волей сердца, то есть сознания, которое выступало как разумный руководитель. В «Балладе-восхвалении Парижскому суду» Вийон призывал тело, все его части и органы чувств: «…чуткость кожи, и уши, и глаза, и нос, и рот; все члены встрепенитесь в сладкой дрожи: высокий Суд хвалы высокой ждет». Поэт восхвалял Парламент (суд) как «счастливое достояние для французов, благо — для иностранцев». Поэт воспевал несказанную красоту и приятность ласкового и нежного (soej) женского тела. Но в «Эпитафии Вийону в форме баллады» («Балладе повешенных») поэт также изображал себя в виде казненного через повешение, разлагающегося трупа, воплощавшего гибель плоти:
Вот мы висим печальной чередой,[143]
Над нами воронья глумится стая,
Плоть мертвую на части раздирая,
Рвут бороды, пьют гной из наших глаз…
Не смейтесь, на повешенных взирая,
А помолитесь Господу за нас!
А что сказать о разрушившемся теле прекрасной оружейницы:
Что стало с этим чистым лбом?
Где медь волос? Где брови-стрелы?
Где взгляд, который жег огнем,
Сражая насмерть самых смелых?
Где маленький мой носик белый,
Где нежных ушек красота
И щеки — пара яблок спелых,
И свежесть розового рта?
Где белизна точеных рук
И плеч моих изгиб лебяжий?
Где пышных бедер полукруг,
Приподнятый в любовном раже,
Упругий зад, который даже
У старцев жар будил в крови,
И скрытый между крепких ляжек
Сад наслаждений и любви?
В морщинах лоб, и взгляд погас,
Мой волос сед, бровей не стало,
Померкло пламя синих глаз,
Которым стольких завлекала,
Загнулся нос кривым кинжалом,
В ушах — седых волос кусты,
Беззубый рот глядит провалом,
И щек обвисли лоскуты…
Вот доля женской красоты!
Согнулись плечи, грудь запала,
И руки скручены в жгуты,
И зад, и бедра — все пропало,
И ляжки пышные, бывало,
Как пара сморщенных колбас…
А сад любви? Там все увяло.
Ничто не привлекает глаз.
Вийон, писавший во времена, когда уже наступила осень Средневековья, великолепно выразил обострившееся противоречие между телом прекрасным, созданным для наслаждения, и телом износившимся и подверженным тлену. Он был сыном своего века и сыном воспитавшей его Церкви, и ему был ведом «пост». Однако воспевал и превозносил он также и «карнавал». «Большое завещание» Вийона подражало древним, но заканчивалось шутовской процессией, уничтожавшей социальную иерархию. Подчеркивание животного начала становилось средством «показать физиологическую природу тела, выявить всеобъемлющую телесность. Демонстрировалось, что все сводится к питью, еде, перевариванию, сексуальной жизни».[144] Мелькание у Вийона масок, слов и выражений, стирание границы между зверем и человеком, проститутки, обезьяны, кривлянье и паясничанье, превращение одного в другое, смех и слезы, ирония и насмешки — все усиливало напряженность атмосферы позднего Средневековья. Поэт почитал сердце, но также и выражал победу тела. В страхе и навязчивых идеях, соблазне смерти и восхвалении физической красоты присущие телу противоречия приобретали у него экзистенциальный характер.
Таким образом, тело имеет свою историю. Тело несет в себе нашу историю.
Примечания
1
Edouard-Henri Weber, article «Corps», in André Vauchez (dir.), Dictionnaire encyclopédique du Moyen Age, tome I, Paris, Cerf, 1997.
2
Jules Michelet, Œuvres complètes, sous la direction de Paul Viallaneix, Paris, Flammarion, 1971. См. также: La Sorcière, Paris, Flammarion, coll. «GF», 1966. Русское издание (в сокращении): Мишле Ж. Ведьма. М, 1929; Мишле Ж. Ведьма. Женщина. М., 1997. Об удивительном видении Жюлем Мишле Средневековья в 1833 г., ставшем после 1855 г. темным и мрачным, см.: Jacques Le Goff, «Le Moyen Âge de Michelet», in Un autre Moyen Âge, Paris, Gallimard, coll. «Quarto», 1999.
3
Jeanne Favret-Saada, Critique, avril 1971, repris dans Corps pour corps. Enquête sur la sorcellerie dans le bocage (avec Josée Contreras), Paris, Gallimard, 1981. См. также: Les Mots, la mort, les sorts, Paris, Gallimard, 1977.
4
Marcel Mauss, «Les techniques du corps» (1934), Journal de psychologie, XXXII, № 3–4 (1936), in Sociologie et antropologie, Paris, PUF, 1950, réédition coll. «Quadrigue», 2001. Русское издание: Мосс M. Общество. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии. Пер. А. Б. Гофмана. М., 1996. С. 242–263.
5
Claude Lévy-Strauss, «Introduction à l'œuvre de Marcel Mauss», in Marcel Mauss, Sociology et antropologie, Paris, PUF, 1950.
6
Norbert Elias, La Civilisation des mœurs (1939), Paris, Calmann-Lévy, 1973, réédition Press Pocket, coll. «Agora», 1976, La Dynamique de 1. Occident, Paris, Calmann-Levy, 1975, réédition Presses Pocket, coli «Agora», 1990, La Société de coui, Paris, Calmann Levy, 1974, réédition Flammarion, coli «Champs», 1985. Русское издание Норберт Э. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Том 1. Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада. Том 2. Изменения в обществе. Проект теории цивилизации. M. — СПб. Университетская книга, 2001
