Лев Исаков - Русская война: дилемма Кутузова-Сталина
Вместо этого двусмысленная фраза, с отголоском прошедшей грозы:
«Помолчав кажется больше, чем следует, ответил, что при надлежащей помощи командования и политотдела дивизии надеюсь справиться с новыми для себя обязанностями…»
Это о ком?
О девочке-институтке?
Или о Полкане-Полковнике от конюшен и жеребцов?
Хозяин на взводе – эскадроне – полку просится в подчинение политговорунам?
Оставим эти гадания. Очевидно одно – автор вполне сознательно дистанцируется от этих лиц на весь период 1930-х годов, а от Штерна вообще навсегда.
И есть подтверждение, с 10-го издания Мемуаров в них внесён эпизод, пробежавший чёрной кошкой между Жуковым и Тимошенко: принимая инспектирующего кавалерию округа командарма С.М.Будённого Жуков приветствовал его не по уставному положению «к встрече Командующего рода войск» / «-Великого князя», как это осталось на языке в память о старой армии/ подъёмом и построением полка, а по обычному ритуалу встречи старшего начальника общим сбором комсостава, что Инспектору не понравилось…
В данном случае «дочерние припоминания», появившиеся после 1985 года вполне достоверны: рубцы от изъятия так и рвут стр.94–95 1-го издания, делая совершенно непонятной уцелевшую фразу: «Я понял, что комдив не имеет в виду какие-либо торжественные церемонии и что С.М.Будённого надо встречать по уставу старшего начальника…», без последующего разъяснения, правильно, или неправильно понял комполка Г.Жуков комдива Д.Шмидта – оказалось, неправильно! Устав надо знать досконально, и не только для победы над противником, но и для безопасности от начальства – и от высокого недовольства и от близких подножек…Кажется, она была.
М-да, испортить отношения с командующим своим родом войск, подставить своих непосредственных начальников, комдива, комкора – больше полка не дадут!
Только в 1929 году судьба скупо улыбнулась Жукову, 7 кавдивизию принял К.К.Рокоссовский, и немедленно добился зачисления Георгия Константиновича на КУВНАС(Курсы Усовершенствования Высшего Начальствующего Состава) с 2-летним заочным сроком обучения, а через год, воспользовавшись формальным основанием, не дожидаясь завершения образования, провёл его утверждение командиром 2-й бригады 7 Самарской кавдивизии; ввёл в высший комсостав. Как повлияли на становление полководца КУВНАС, ориентированные на стратегический и оперативный уровень проблем слушателей? По полному умолчанию о них в Мемуарах Г.Жукова – никак.
Но Константин Константинович уже определённо видит в нём нечто большее и при первой возможности аттестует на должность помощника Инспектора кавалерии Красной Армии по разработке новых уставов и тактических требований. Георгий Константинович впервые вступил в негромкие коридоры высшей военной власти; переехал в Москву… – недобрую, которая слезам не верит – и которую полюбил; как горожанин он был воспитан и прельщён Москвой, она была первым большим городом, который он увидел после деревни и оказалась величайшей: что там Калуга, Минск, Киев, Одесса, Свердловск, как и Варшава, и Берлин… даже Ленинград. Москва всему голова, какая-то невеликая, невысокая, везде обозримая, доступная – и упёртая, круто-крепенькая, себе на уме, всегда с подсечкой – как и он. Сделавшая его.
В своих мемуарах Г.К. много и пространно пишет, как замечательно, хорошо, плодотворно ему работалось в Москве, Инспекции Кавалерии; какие кругом были доброжелательные, славные люди-товарищи, Как, То, Вследствие. Отойдём от всего этого, обратимся к наличной данности, фактам, итогу.
Жуков оказался в совершенно иной среде: людей талантливых, разнообразованных, артистичных, богатых на слово, общение, приватный разговор – с артистами, художниками литераторами… О чём они говорили в кулуарах закрытых военных собраний: новинки интеллигентных умозрений, модная военная беллетристика:
Б.Шапошников: «Мозг армии»
К.Триандафиллов: «Характер операций современных армий»
Г.Иссерсон: «Канны»
А он, из строя, пахнущий кожей и конским потом? – Ухнали, Шенкеля, Подковы, Ковка…
Инспекция Кавалерии была состоявшейся системой – а Жуков не вписывался ни в какую систему, потому что сам был системой, под которую надо было подстраиваться или отвергать, по соотношению сил или значимости момента.
Люди разумно-исполнительные, без педалируемой лидерской жилки, с умением «проглотить» первые впечатления, быстро с ним срабатывались, почти до тёплых отношений (А.Василевский, А.Соколовский) – но твёрдые, дистанцированные вскоре начинали уставать, вступали в конфликт. О легко липнувшем к нему шельфе я не говорю, он ещё змеился на слишком низком для значимости уровне комэсков (Крюков, Музыченко), и легко отрывался при каждом переводе; не вязал окончательно.
Конфликт был неизбежен.
В 1932 году Жуков столкнулся со своим непосредственным начальником, комкором Косоговым – представленный проект боевого устава конницы лежит год без движения. В целом Косогов был виноват только в том, что знал настроения в самых высоких кругах; а Жуков прав в том, что их не знал – именно в это время М.Н.Тухачевский выдвинул требование немедленно преобразовать кавалерийские дивизии в бронетанковые, для чего произвести 100 тысяч танков до 35 года… Начальник управления кадров Наркомата Обороны комкор Седякин, разбиравший конфликт, мнение своего шефа знал, и представил убийственную для вторгшегося в непозволительно высокие сферы комбрига служебную записку, на которую Михаил Николаевич наложил резолюцию «Уволить из кадров РККА, как бесперспективного для дальнейшей службы в комсоставе по неспособности к восприятию требований современной войны». И вступил бы Георгий Константинович в Великую Отечественную войну рядовым Московского Ополчения, как уволенный в эти же годы из кадров армии командарм Аралов…
Но в этот момент на стол Наркома Обороны легла докладная записка командующего Белорусским военным округом И.П.Уборевича, в которой устрашающими красками был расписан развал самой знаменитой в Красной Армии 4-й кавалерийской дивизии имени К.Е.Ворошилова… Глубоко уязвлённый лично Нарком немедленно вспомнил о «врачевателе полков» Г.Жукове, и отменив уже завизированный М.Тухачевским приказ, отправил комбрига командовать дивизией.
Вообще, странное это было дело: 4 кавдивизия, как самая именитая в кавалерии, квартировалась в Ленинграде на базе казарм и лагерей Гвардейской Кавалерии старой армии – и вдруг переводится на усиление Белорусского военного округа, «самого удобного» по обилию болот, дефиле, перелесков для действий массированной конницы; и тем более на совершенно необустроенное место. В мемуарах маршал констатирует, что и сам перевод был странно-скоропалительным, и отношение командования округа к прославленному соединению РККА совершенно предвзятое; и в потере боеспособности дивизией виноват не столько комдив Клеткин, сколько командарм Уборевич… Как-то странно читать на этом фоне: «Оглядываясь назад, я должен сказать, что лучшим командующим округом был командарм 1 ранга И.П.Уборевич». Жуков очень многое не договаривает, останавливаясь на предостерегающих намёках: «Как мне потом стало известно, передислокацию объясняли чрезвычайными оперативными соображениями. Однако в тот период не было никакой надобности в спешной переброске дивизии на совершенно неподготовленную базу… В результате блестяще подготовленная дивизия превратилась в плохую рабочую воинскую часть» – и около того остановился…
А не запускался ли этим механизм ликвидации кавалерии, для чего её образцово-показательные соединения загоняли на естественную выбраковку по медвежьим углам, с глаз долой общества и руководства?…
Остановимся и мы, и не будем более примысливать, кому и для чего понадобилось перегнать лучшее, образцово-публичное соединение КА из второй столицы в Слуцк, и потом почти уничтожить совершенно неподобающим отношением…
Прочее было очевидно-привычно: коням овёс, бойцам щи с мясом, командирам накрутка хвостов и жильё; утром чистка лошадей, выездка, строевая учёба отделение-взвод-эскадрон; после обеда огневая, с колена, из окопа, с коня, из револьвера, пистолета, карабина… Оп-ля! Сели на коня! Полк, Марш-Марш!..
В предельно краткий момент времени, когда во внимании к нему соединились взыскующе высшее начальство – Москва и воздыхающее злорадное непосредственное – Минск, Жуков обратился не к канюченью и разоблачениям, а ринулся на то, что явилось главным обвинением – потерю боеспособности; в общем то и объективно-главным показателем, ради чего сверх всех кулуарных игр-подсидок, страна и содержит армию; и бросил все ресурсы не на казармы и командирские общежития, а на учебные поля и строевую и тактическую подготовку, следуя крестьянскому «будет рожь– будет и мера» – и выиграл, на «нечаянной проверке» 1934 года, проведённой с пристрастием «за 5 часов командующий сумел объехать все подразделении… Он проскакал более 80 километров и, видимо устав, приказал дать отбой». Придраться было не к чему… «Все были довольны результатами учения и, честно говоря, тем, что И.П.Уборевич не имел времени дольше оставаться в дивизии».
