Александр Нечволодов - История Смутного времени в России. От Бориса Годунова до Михаила Романова
Шереметев прибыл во Владимир лишь во второй половине 1609 года, взяв предварительно приступом Касимов; затем он пошел к Суздалю, где крепко засели воры, но овладеть этим городом ему не удалось, и он должен был опять отступить к Владимиру. Наконец, только к исходу 1609 года, ему удалось соединиться со Скопиным.
Таким образом, к концу 1609 года, благодаря действиям Скопина и Ф. И. Шереметева и подъему народного духа в посадских и крестьянских мирах на севере России и в Среднем Поволжье, – царь Василий Иванович Шуйский, казалось, мог рассчитывать на победу над непрошеными гостями, нагло вторгшимися в Московское государство, как из Польши, так и с воровского Поля.
Сигизмунд под Смоленском
Но в это время в пределах Московского государства появился еще новый враг, одинаково опасный для Василия Ивановича Шуйского и для «царика», засевшего в Тушине. Это был Сигизмунд – король Польский. Успешно справившись с домашним «рокошем», он хотел воспользоваться теперь смутой, царившей в Московском государстве, и, под предлогом, что Шуйский заключил союз с его заклятым врагом – Карлом IX Шведским, решил вторгнуться в наши пределы, обещав сенату и сейму, у которых он испросил войско и деньги на войну, что будет в своих действиях руководствоваться исключительно выгодами Польши. Прибывавшие из Московского государства поляки убеждали его, что лишь только он явится в наших пределах, то бояре тотчас же сведут Шуйского с престола и провозгласят царем королевича Владислава.
Иначе смотрел шестидесятитрехлетний королевский гетман Жолкевский, который был вообще против войны с Москвой. Видя же непременное желание Сигизмунда вмешаться в наши дела, он убеждал его идти в Северскую Украину и овладеть ее плохо укрепленными городами, полагая, что королевских войск будет недостаточно для взятия крепкого Смоленска, обнесенного каменными стенами при Годунове. Но Сигизмунд во что бы то ни стало хотел овладеть как можно скорее именно Смоленском, составлявшим в течение стольких лет предмет вожделений поляков, а затем подчинить Польше и все Московское государство. В намерении идти на Смоленск поддерживали короля: бывший посол к первому Лжедимитрию Александр Гонсевский, ставший теперь старостой Велижским канцлер Лев Сапега, а также особо приблизившиеся к Сигизмунду во время рокоша братья Ян и Яков Потоцкие. Вообще в это время в Польше смотрели на покорение Московского государства как на дело весьма легкое.
«…Наши мало не всей Русской землей овладели, – писал один шляхтич другому, – кроме Москвы, Новгорода и других небольших городов… Я вам объявляю, что на будущем сейме постановят такое решение: видя легкоумие и непостоянство московских людей, которым ни в чем верить нельзя, надобно разорить шляхту (русскую) и купцов и развести в Подолию и другие дальние места, а на их место посадить из наших земель достойных людей…»
В это же именно время в Польско-Литовском государстве особенно усилилась ненависть ко всему православному и русскому. В 1608 году латиняне и униаты хотели нанести смертельный удар Виленскому православному братству, имевшему свое средоточие в Троицком монастыре, и решили, как мы уже упоминали, передать этот монастырь униатам. Православные, конечно, сильно всполошились и послали жалобу в сейм, где у них были покровители, обещавшие принять их сторону. Но в следующем, 1609-м, году в Вильну прибыл Сигизмунд, шедший на завоевание Московского государства.
21 сентября 1609 года Сигизмунд стоял уже под стенами Смоленска, имея 5000 пехоты, 12 000 конницы, 10 000 запорожских казаков и, кроме того, отряд литовских татар. Он послал складную грамоту В. И. Шуйскому и «универсал», или манифест, к жителям Смоленска и окрестных мест, в котором, между прочим, уверял, что шведы хотят искоренить православие, а он, Сигизмунд, пришел его спасти, почему обитатели Смоленска и должны отворить свои ворота и встретить его хлебом-солью. Но «виленские мещане-братчики, – говорит М. Ф. Коялович, – послали в Смоленск предостережение, чтобы русские знали, чего ожидать от польского короля, который хочет властвовать и в Восточной России; а когда Сигизмунд подошел к Смоленску и требовал сдачи, то поляки увидели на стенах крепости и некоторых мещан западнорусских». В Смоленске сидел на воеводстве доблестный Михаил Борисович Шеин. Он зорко следил через своих лазутчиков за всеми действиями противника и был отлично осведомлен об истинных намерениях короля.
На свой универсал Сигизмунд получил из Смоленска следующий ответ от архиепископа, воевод и народа: «Мы в храме Божией Матери дали обет не изменять государю нашему Василию Ивановичу, а тебе, литовскому королю, и твоим панам не раболепствовать вовеки». Вслед за тем были выжжены посады и слободы. «Многие описали и начертали положение крепости Смоленской, – говорит гетман Жолкевский в своих «Записках». – Я кратко скажу об этом. Снаружи она кажется довольно обширна; окружность ее стен, полагаю, до восьми тысяч локтей, более или менее, не считая окружности башен; ворот – множество; вокруг крепости башен и ворот – тридцать восемь, а между башнями находятся стены длиною во сто и несколько десятков локтей. Стены Смоленской крепости имеют толстоты в основании десять локтей, вверху же, с обсадом (вероятно, зубцы, между коими бойницы), может быть, одним локтем менее; вышина стены, как можно заключить на глазомер, около тридцати локтей».
Расставив орудия вокруг города, Сигизмунд велел открыть из них жестокую пальбу; затем, 23 сентября, за два часа до рассвета, поляки повели приступ всеми силами, однако не могли вломиться в крепость, хотя разрушили взрывом Аврамиевские ворота; ночью 26 сентября они взяли острог у Пятницкого конца, а через сутки, пользуясь опять ночным покровом, повели новый приступ, причем пытались овладеть Большими воротами.
Но осажденные оборонялись с таким мужеством, что ляхи были всюду отбиты с огромным уроном. Они не пытались более выходить из своих станов, а ограничились ведением почти бесполезной для себя стрельбы из орудий и устройством подкопов, которые своевременно взрывались нашими при посредстве выводимых ими «слухов». Смольняне действовали все время в высшей степени решительно и постоянно производили на поляков смелые вылазки. Однажды, среди белого дня, шесть человек русских подъехали на лошадях к стану маршала Дорогостайского, схватили на глазах у всех литовское знамя и благополучно вернулись в крепость.
При этих условиях наступила зима с 1609 на 1610 год.
Весть о прибытии Сигизмунда к Смоленску произвела сильное впечатление не только на В. И. Шуйского и Тушинского Вора, но и на поляков, бывших с последним. Эти поляки отнюдь не желали делить с королем добычу, которую им сулила Смута в Московском государстве.
Особенно негодовал на Сигизмунда Рожинский, первое лицо в Тушинском стане. Он созвал поляков в коло и заключил с ними конфедерацию, или союз, члены которого поклялись посадить Вора на царство, вступив, если нужно, в открытую борьбу с королем, – и послали пана Мархоцкого к Сигизмунду со следующим словом: «Если сила и беззаконие готовы исхитить из наших рук достояние меча и геройства, то не признаем ни короля королем, ни отечества отечеством, ни братьев братьями…»
Рожинский уговаривал и Сапегу примкнуть к конфедерации и лично ездил для этого под Троицу, но последний не решился открыто восстать против короля.
Появление Сигизмунда у стен Смоленска вызвало, как мы говорили, большую тревогу и в Москве. Вся надежда царя и граждан была возложена на Скопина, но последний не мог двигаться быстро и должен был выдержать наступление Сапеги, который подступил к Александровской слободе и только после кровопролитного боя отошел опять к Троице; между тем в столице наступил снова голод, и страшно поднялась цена на хлеб: крестьянин Сальков с шайкой воров занял Коломенскую дорогу, по которой шло продовольствие из Рязанской земли, и двое высланных против него воевод не могли совладать с ним; только когда Василий Иванович Шуйский отправил против Салькова князя Димитрия Михайловича Пожарского, то Сальков был наголову разбит и очистил Коломенскую дорогу. В самой Москве тоже завелась измена, и Красное Село было сперва сдано тушинцам, а потом выжжено дотла; при этом был спален и деревянный город «Скородум», выстроенный Борисом Годуновым.
Между тем Сигизмунд решил отправить пана Стадницкого в Тушино и грамоты к царю Василию Ивановичу, к патриарху Гермогену, ко всему духовенству, боярам и всем людям Московского государства.
Пан Стадницкий должен был уговорить тушинских поляков оставить Вора и перейти на службу к королю, за что им сулились великие милости не только в Московском государстве, но и в Польше. Шуйскому Сигизмунд сообщал, что пришел помочь ему успокоить его царство, а потому просит съехаться думным боярам с польскими послами для переговоров. В грамоте же к патриарху, духовенству, боярам и всем людям король прямо говорил, что он, желая утишить Смуту Московского государства, предлагает им быть под его рукою, за что обещает, заверяя «нашим господарским истинным словом», цело и ненарушимо поддерживать «веру вашу православную правдивую греческую», хотя, вслед за тем, он тотчас же принял с великой благодарностью шпагу, освященную Папою Павлом V и присланную ему с пожеланием успешного покорения «московских схизматиков».
