В Козлов - Обманутая, но торжествующая Клио
Прежде всего Тителл установил, что письмо Еремина напечатано не на машинке завода "Ремингтон", а на машинке немецкого производства типа "Адлер". Архив завода "Адлер" был уничтожен во время Второй мировой войны, но Тителл опросил его старейших сотрудников, и те сообщили, что "русский шрифт, которым отпечатан оспариваемый документ, был изготовлен впервые в 1912 году". Поскольку из текста ереминского письма видно, что он набран "изношенным и разбитым" шрифтом, Тителл сделал вывод о том, что этот текст должен был быть написан много лет спустя после 1912–1913 гг.
Далее Тителл в поисках Добролюбова, о котором писал Левин, посетил греческую православную церковь в Берлине (Шарлоттенбурге) и опросил ее служителей. Те категорически заявили, что никакой Добролюбов не служил в этой церкви, равно как и то, что никакой Левин никогда не спрашивал их о нем. То же самое повторилось и в Висбадене, на русском кладбище которого не обнаружилась могила Добролюбова, а в книгах захоронений с 1945 г. не значился умерший с такой фамилией.
Из Германии Тителл отправился в Хельсинки, где изучил более 3 тысяч документов из фонда Финляндского жандармского управления, включая 85, подписанных Ереминым. Ни один из них не был напечатан на машинке "Адлер", что же касается подписей Еремина, то их различия с подписью на письме Железнякову оказались столь очевидны, "что дополнительных комментариев не требуется", заявил Тителл. Кроме того, в этом же фонде он обнаружил документ, подписанный Ереминым 19 июля 1913 г. уже в качестве шефа жандармов Финляндии, т. е. спустя всего неделю после отправки письма в Енисейск, что, по мнению автора доклада, является невероятным.
Казалось, доклад Тителла ставил все точки над i в затянувшемся споре вокруг подлинности письма Еремина. В значительной степени из плоскости отвлеченных рассуждений предшествующих участников дискуссии он переводил проблему в плоскость фактических наблюдений, из которых однозначно следовало, что письмо — фальшивка.
Однако дальнейшие события начали разворачиваться неожиданным, прежде всего для самого Тителла, образом, поставив под удар не только его научный авторитет, но и судьбу. Информация о докладе и его основные положения были опубликованы в четырех номерах газеты американских коммунистов "Дейли Уоркер". Эта публикация привлекла внимание подкомитета по внутренней безопасности Сената США, увидевшего в ней "защиту премьера Сталина". Главный советник подкомитета Р.Моррис свидетельствовал: "Будучи озабоченным возможностью того, что коммунисты начинают кампанию по реабилитации маршала Сталина, подкомитет решил ознакомиться с тем, чем занимался г-н Тителл"[248].
С июня 1957 г. по январь 1958 г. Тителл был трижды опрошен на заседаниях подкомитета Сената по внутренней безопасности. Уже первые, вроде бы невинные, вопросы не обещали для Тителла ничего хорошего. Упомянутый выше советник Моррис спросил: "Не работали ли Вы на кого-нибудь?", а затем попросил уточнить Тителла, предпринял ли он свое исследование "на самодеятельной основе или как деловое предприятие". Автор нашумевшего доклада категорически отверг какие-либо подозрения в заказном характере своей работы[249].
Однако приведенный к присяге, боясь обвинений в лжесвидетельстве, Тителл спустя чуть более месяца в специальном письменном заявлении был вынужден сделать ряд важных признаний. Дело в том, что в качестве специалиста по подлогам он оказывал консультации А.Хиссу в ходе подготовки над тем второго судебного процесса. "Дело Хисса" — одно из нашумевших судебных дел периода маккартизма. В 1948 г. он был обвинен в передаче СССР секретных документов внешнеполитического ведомства США. Тогда Хисса осудить не удалось. В начале 50-х годов готовился новый судебный процесс, в результате которого Хисс был приговорен к 5 годам тюремного заключения. В качестве одного из доказательств предательства Хисса фигурировали документы, подлинность которых Хисс и его адвокаты оспаривали.
В своем заявлении Тителл свидетельствовал: ему показалось, что "поверенных Алджера Хисса… может заинтересовать вопрос о подлинности или поддельности" письма Еремина. Посетив одного из них — Ч.Т.Лейна, он поделился с ним своими сомнениями. Тот сказал, что "ему будет весьма интересно", если исследование Тителла "покажет, что подделка, если это подделка, окажется изготовленной на пишущей машинке такого типа, который был использован для подделки документов в деле Хисса"[250]. Получив 1000 долларов в качестве гонорара, Тителл и приступил к своему исследованию.
Это было важное признание, показывавшее заказной характер работы Тителла. Но далее события приобрели и вовсе печальный для него оборот. Директор подкомитета по внутренней безопасности Б.Мандель посетил висбаденскую церковь и опросил лиц, с которыми ранее беседовал Тителл. Оказалось, что загадочный "Добролюбов", как бывший подпольщик (?!), имел не один псевдоним. В их числе был и псевдоним "Добровольский". Без какого-либо труда Мандель обнаружил могилу, надгробный камень Добровольского и получил копии свидетельств о его смерти.
В качестве одного из доказательств подлога письма Еремина, а вернее недобросовестности Левина, Тителл привел подлинное письменное свидетельство протоиерея церкви Адамантова. Оно гласило: "Я, нижеподписавшийся, служу в русской православной церкви Висбадена с сентября 1908 года по настоящее время за исключением периода Первой мировой войны (1914–1919 гг.). Ни один человек с фамилией Добролюбов со мною не служил ни в каком качестве. Кроме того, на нашем русском кладбище нет надгробия с такой фамилией. Я не помню встречи с американским журналистом, г-ном Дон Левиным". Неутомимый Мандель и в этом случае обнаружил фальсификацию Тителла. Оказалось, что существует первый вариант письменного свидетельства Адамантова, в котором было перечеркнуто важное дополнение: "Но есть могила, в которой захоронен русский полковник запаса Иван Васильевич Добровольский, 65-ти лет от роду. 1/14 февраля 1947 г. Добровольский поселился в Висбадене после Второй мировой войны и временно исполнял обязанности пономаря в нашей церкви"[251].
Все тот же Мандель нанес и еще один, вовсе сокрушительный, удар построениям Тителла. Посетив предприятие, выпускавшее пишущие машинки "Адлер", он получил "без труда" письменное свидетельство его руководства о том, что "первая пишущая машинка с русским кириллическим шрифтом, модель 8, была изготовлена в 1903 году"[252].
Бедный Тителл! В своем исследовательском, пусть и меркантильном, порыве он не мог представить себе, что на мгновение окажется объектом внимания специальных служб США. Простыми до примитивности способами они не только дезавуировали его выводы о фальсификации письма Еремина, но и скомпрометировали его имидж ученого и человека. Разорванная цепочка: письмо Еремина — "дело Хисса" больно ужалила ее создателей своими концами.
Подкомитет по внутренней безопасности Сената США не только решил поставленную перед ним задачу нейтрализации выводов Тителла, но и достиг цели создания соответствующего фона вокруг судебного процесса над Хиссом. Политика и ее грязные методы в очередной раз танцевали канкан над наукой.
В число действующих персонажей пьесы (драмы, трагедии, фарса?) "Сталин — агент охранки" теперь мы должны ввести новый персонаж. Э.Смит, американский историк, готовивший наивную книгу о Сталине "Сталин: неуловимый революционер", обратился за консультациями к Дж. Кеннану. Это был бывший ответственный сотрудник Государственного департамента США, в руки которого, едва ли не первого в истории с письмом Еремина, попал этот документ. Потом он был послом США в СССР и затем вдруг стал историком. Будучи чиновником, а не историком, он, конечно, письмо Еремина включал в иной контекст. "Моя реакция, — назидательно писал он Смиту, — на этот документ состояла в том, что я не обнаружил абсолютно ничего, что бросало бы сомнение на его подлинность, и я признаю его заслуживающим самого тщательного изучения. Я не считаю, что правительству Соединенных Штатов следовало публиковать его при жизни Сталина (будучи уверенным, что это повредит его достоверности), и предложил, что если его и публиковать, то это должно быть сделано частным образом, на достаточно высоком научном уровне, в сопровождении критического анализа компетентного историка"[253]. Так размышлял Кеннан-чиновник. Став историком, он, конечно, должен был продемонстрировать большую объективность. Она оказалась довольно странной по своей противоречивости. Мэтр политики писал своему корреспонденту Смиту в 1966 г. о письме Еремина: "Я могу не колеблясь сказать, что следы подлинности слишком сильны, чтобы оно было подделкой, но и следы подделки почти столь же очевидны, чтобы считать документ абсолютно подлинным"[254]. Чиновник Кеннан боролся сам с собой, с историком Кеннаном, а потому в конце концов в том же письме Смиту был вынужден признать: "Лично я думаю, что документ, возможно, и подделан, но подделан тем, кто был полностью знаком с существовавшей документацией, кто имел марки, печати, бланки и т. п. енисейского ведомства и видел подлинный документ подобного содержания"[255].
