Исаак Тейлор - Славяне и арийский мир
Куно остроумно приводит мысль, что арийцы до своего разделения должны были знать злаки, так как имя мыши, означающее «вор», встречается в греческом, латинском, тевтонском и санскритском языках. Что могла воровать мышь, спрашивает он, если не хлебное зерно? Но этот аргумент не убедителен, так как в некоторых из озерных жилищ Южной Германии мы не находим зернового хлеба, но там попадаются орехи, которые могли воровать мыши.
Английское название grist, соответствующее немецкому gerste, латинскому hordeum, греческому κριθή и армянскому gari, указывает, однако, что какой-то род зерна, вероятно ячмень, был известен. Но этот злак, каков бы он ни был, мог произрастать без культуры; или же, когда пастухи переменяли пастбища, весной они могли делать в лесу расчистки посредством огня и сеять зерно, чтобы собирать его осенью; но не могло быть ни правильной культуры, ни постоянных загородей, ни собственности на землю.
За ячменем, который был, вероятно, первым злаком, возделывавшимся арийцами, последовали пшеница и полба. Имя льна, linum, весьма распространено и встречается во всех арийских языках в Европе, латинском, греческом, кельтском, готском и славянском. Но конопля, равно как и овес, рожь, горох, бобы и лук, не принадлежат к первичной арийской эпохе.
Что касается слов, относящихся к земледелию, то существует целая пропасть между арийскими языками Азии и Европы. Индоиранские языки имеют специальные термины для пашни, посева и уборки, которые не встречаются в Европе; и мы должны, вероятно, заключить из этого, что азиатские арийцы не перешли еще за пастушеский период в эпоху их разделения.
Мы уже заметили любопытное сходство между языками греческим и санскритским относительно слов, обозначающих оружие. Не менее любопытно сходство между словами латинскими, греческими, тевтонскими и славянскими, относящимися к земледелию, и несходство этих языков относительно слов, обозначающих оружие. Это, как кажется, указывает на то, что расы эллинская и италийская в то время, когда начало распространяться земледелие, должны были жить в мирном соседстве в области более северной, вероятно, в придунайских странах, соприкасаясь со славянами и тевтонами, и что более смертоносное оружие понадобилось им, когда они направились к югу для завоевания новых жилищ на берегах Средиземного моря.
Первобытной сохой была, очевидно, раздвоенная ветка дерева, на которую, вероятно, насаживался отросток оленьего рога. Финское слово kar-a обозначает одновременно соху и древесную ветвь, а индусское название сохи spandana обозначает также дерево. Мы можем предположить, что арийская соха была без сошника, на основании самой этимологии sock (сошник, палица), существующего в английском провинциальном языке и в староирландском (socc) в смысле пашущего орудия, и происхождение которого не может быть объяснено иначе, как староирландским soc (по-старогалльски husc), что означает свинью. Точно так же греческие названия ΰννις, ΰνη, должны происходить от ΰς, свинья. Значение слова должно было изменяться в такой постепенности: сначала свинья, потом свиное рыло, потом сошник и, наконец, соха или плуг. Но так как свинья не была известна в первые времена арийской цивилизации, то, может быть, из этого мы можем заключить, что первичная соха была без сошника.
Только что выведенные заключения относительно первобытного земледелия арийцев совершенно согласны с археологическими доказательствами. В свайных жилищах в Лайбахе, в Карнионе не найдено ни льна, ни зерна; но там найдены громадные количества орехов, равно как и зерен чилима, Тгара natans, которые, по словам Плиния, употреблялись фракийцами для приготовления хлеба{155}. В Шуссенриде, в Вюртемберге, вместе с желудями и орехами найдена в изобилии пшеница; но нет ни пряденого льна, ни прялок, так как единственным сфабрикованным предметом является кусок веревки, сделанный из липовой коры. В Моозедорфе, древнейшем, вероятно, из швейцарских озерных селений, нашли вместе с пшеницей ячмень и лен. Горох начинает встречаться к концу каменного века, тогда как турецкие бобы и чечевица появляются впервые лишь в бронзовом веке; а овса не найдено ни в одной из построек старее Мерингена, принадлежащего к концу бронзового века. Конопли не найдено вовсе. В озерных жилищах долины По, относящихся к бронзовому веку, когда свинья и лошадь уже были одомашнены, мы находим пшеницу, фасоль и лен и сверх того виноград, которого не найдено ни в одном из швейцарских сооружений{156}.
Пища
Мы видели, что в самых древних озерных постройках, а именно в германских, единственной мучнистой пищей были орехи, желуди и плоды чилима. В эпоху, когда арийцы достигли Швейцарии, они научились возделывать ячмень и пшеницу, а во времена Цезаря рожь произрастала на юге Великобритании, хотя, как он говорит, ее не возделывали внутри острова. Желуди жарились в земляных сосудах; рожь раздавливали между двумя камнями и пекли в горячей золе лепешки из теста. Мясо жарили на вертеле или же пекли его в золе, но искусство варить было, как кажется, неизвестно. Латинское jus (санскритское yus) обозначало, по всей вероятности, скорее сок и жир жареного мяса, чем бульон.
Германцы, по словам Помпония Мелы, лакомились сырой говядиной, но эта пища была запрещена законом викингов. Лошадиное мясо составляло значительную часть пищи во времена неолитического века и даже в исторический период у иранцев и у скандинавов.
Трудно, кажется, поверить, что искусство делать сыр оставалось неизвестным народам Севера, пока они не пришли в соприкосновение с латинской цивилизацией; однако же это, по-видимому, было так, потому что название сыра заимствовано из латинского caseus, и перешло из языков тевтонских в славянские. Кумыс, однако, как кажется, приготовлялся готами и литовцами, у которых знатные люди напивались жидкостью, составлявшей продукт брожения кобыльего молока{157}.
Надо заметить, что в арийских языках не существует общего названия для обозначения рыбы. Санскритское название совпадает с зендским, славянское — с кельтским и тевтонским; то же сходство существует у литовского языка с армянским; греческое название стоит отдельно{158}. Этот факт, исключительный в истории лингвистики, сам по себе не имеет решающего значения, так как первичное слово, обозначающее «отца», исчезло из славянского языка, таковое же слово, обозначающее «сестру» — из греческого, а «сын» и «дочь» — из латинского. Но относительно рыбы можно с уверенностью сделать заключение, так как различие имен интересно подтверждается другими доказательствами; таким образом, мы можем заключить, что рыба стала пищей арийцев уже после лингвистического разделения. Не только наименование рыбы различно в латинском и греческом, но и все термины, относящиеся к искусству рыбной ловли: названия сети, удочки, крючка, наживки образовались независимо.
Достойно замечания, что тогда как греческое наименование рыбы не встречается в латинском языке, латинское наименование piscis вновь встречается в кельтском и тевтонском; это еще новое доказательство того, что окончательное разделение греков и латинян произошло раньше, чем разделение латинян с кельтами, или кельтов с тевтонами.
Про рыбу в качестве пищи не упоминается в Ведах, и у Гомера она является лишь в виде исключения, и выражение «рыбоед» употребляется Геродотом как презрительное. В озерных постройках долины По, находившихся в таких благоприятных условиях для занятия рыболовством, не найдено ни крючков, ни какого другого инструмента для ловли рыбы. Крючки чрезвычайно редки в коллекциях доисторических древностей: большой Дублинский музей содержит лишь один экземпляр{159}. В самых древних из озерных построек в Шуссенриде, в Вюртемберге, где каменные инструменты такого же первоначального типа, как и в кухонных останках, найдено едва лишь несколько рыбьих костей.
Вкус к рыбной ловле и искусство это развились, по-видимому, в эпоху, сравнительно позднейшую. Рыболовные крючки были найдены в кельтических сооружениях в Галльштадте в Австрии, относящихся к железному веку, а другие крючки того же образца — в Нидау, на Биенском озере, и в других местах; но они более обыкновенны в сооружениях, относящихся уже к железному веку, чем в тех, которые принадлежат к веку бронзы или камня.
В датских кухонных останках рыба, и в особенности селедка, фигурирует как важная часть пищи. Этот факт, сближенный с отсутствием общего арийского слова для обозначения рыбы, и насмешливым отвращением, которое она внушала расам индусской, эллинской, италийской и кельтской, не лишен важности с точки зрения этнического сродства первобытных арийцев.