Эрик Дешодт - Аттила
Лев I принял поручение, возложенное на него, от имени императора, Геннадием Авиеном и еще одним сенатором, префектом Рима Тригецием.
Встреча состоялась 4 июля. За несколько дней до того папа отправил к Аттиле епископа с дьяконами, верхом, с папским штандартом и большим серебряным крестом (штандарт подтверждал, что гонец является представителем понтифика). У мантуанского моста епископ наткнулся на Аэция, охранявшего мост со своими легионами. Полководец был удивлен посольством папы к императору гуннов. О чем речь? — спросил он епископа. Тот не знал. Послание секретное, его задача — только его передать. Аэций предложил дать ему свиту и глашатая. Епископ отказался и поехал через мост. На том конце его остановил часовой. Прошло полчаса, явился Орест. Папский штандарт был ему знаком. Оставив охрану у выхода с моста, он подъехал к посольству, велев и ему выступить вперед. Епископ спешился, Орест тоже, что примечательно. Они приветствовали друг друга. Епископ изложил причину своего визита: послание папы к императору гуннов. Орест велел отвести делегацию в парадный шатер, накормить и напоить, взял письмо и сказал, что вернется.
Вернулся он через два часа. Аттила приветствует папу и благодарит за то, что тот о нем вспомнил. Он примет его 4 июля. Встреча состоится на Амбулейском поле, по которому течет Минчио. Он просит, чтобы до тех пор римляне никуда не уходили, сам он тоже никуда не уйдет.
Епископ поручился за римлян: перемирие приветствуется, они не уйдут. Орест передал ему запечатанное послание — ответ Льву от императора гуннов. Епископ сел в седло и вернулся в Рим.
4 июля, около одиннадцати, папа явился к Мантуе вместе с Авиеном, Тригецием и Проспером Аквитанским, служившим секретарем. За ними следовали десять дьяконов в белых одеждах, с папским штандартом и серебряным крестом. В свите было также десять легионеров в парадном облачении. Авиен представлял императора Запада, что подтверждала грамота с императорской печатью.
Аэций встретил их и проводил к мосту через Минчио. По ту сторону их ждал Орест. Лев спросил, когда состоится первая встреча. Орест ответил, что сегодня, в любое удобное для него время.
Аттила хочет, чтобы папа отдохнул, и приглашает его сегодня вечером отужинать, сидя напротив него, чтобы они оба оказались во главе стола, продолжал Орест. Собственно переговоры начнутся завтра, в час, назначенный понтификом. Удивительная предупредительность со стороны гунна к наместнику Христа.
Лев на всё согласился. Он отдохнет до пяти часов и будет ждать Ореста в папском облачении, чтобы оказать честь императору гуннов. Он согласен на ужин, польщен тем, что будет сидеть за одним столом с императором, и назначает начало переговоров на девять часов утра.
Для встречи с Бичом Божьим папа надел шелковую митру с золотом, закругленную на восточный манер, пурпурную ризу и омофор с небольшим красным крестом на правом плече и другим, побольше, на левой стороне груди.
Аттила был одет по-римски: длинная белая тога, отороченная горностаем у ворота, драгоценные цепи, низко спускающиеся на грудь.
Ужин начался и закончился. Было похоже, что оба главы — император-дикарь и папа-философ — понравились друг другу. Между ними установилось взаимопонимание. Как ни странно, они симпатизировали друг другу.
Переговоры, назначенные на завтра на девять утра, перенесли. Аттила и Лев решили увидеться наедине после полудня. Встречу с участием обоих сенаторов и Проспера Аквитанского с одной стороны и Онегесия, Эдекона и Ореста — с другой назначили на следующий день на шесть утра.
Неизвестно, о чем говорили Аттила и Лев с глазу на глаз 5 июля после полудня. Об этом теперь никто не узнает. Но неожиданный результат этого разговора удивляет до сих пор.
На следующий день на общем собрании Аттила объявил, что всё улажено. Он уйдет из Италии 8-го числа. Император Запада будет выплачивать ему в течение пяти лет подъемную дань. Он обещает оставить в покое Галлию и Италию, если только ему самому не будут чинить козней. Он просит Валентиниана побудить Марциана выплачивать ему дань, в соответствии с обязательством его предшественника Феодосия Каллиграфа. И ожидает от Марциана, чтобы тот не беспокоил его, как и Валентиниан.
Иначе он ни за что не отвечает. Потом он простился со Львом I, заявив, что весьма польщен посещением «мудрейшего человека в мире».
По словам Проспера Аквитанского, записывавшего всё, что не вызывало сомнений, папа был так взволнован, что не мог проронить ни слова.
К ошеломлению присутствующих, они молча обнялись. Папа удалился. Сменил торжественное облачение на обычные белые одежды и попросил подать ему коня.
Орест проводил римское посольство до моста через Минчио. С той стороны ждал Аэций. Он спросил у Авиена, что ему делать. Готовиться к уходу, ответил сенатор. Когда выступаем? Самое позднее — завтра к вечеру. А Аттила? Аттила тоже уходит. Когда? Послезавтра. Куда он пойдет? Куда захочет. А мне куда идти? В Рим. Сбитый с толку Аэций переспросил: это приказ? Да, приказ императора.
Аттила ушел 8-го, как обещал. Его армия ликовала. Добыча огромна. Каждый был тем более доволен, что Аттила раздал войскам большую часть собственной доли награбленного, которая была колоссальной. Пусть они были кочевники и обожали сражаться, гунны были счастливы вернуться домой, наконец-то разбогатев.
Они поднялись вверх по течению Адидже через Альпы. Добравшись до Инсбрука, повернули к Боденскому озеру, оттуда дошли до Аугсбурга[57]. Дунай уже недалеко, осталось только спуститься по течению Леха, прямо на север.
Но близость неясной родины, где им будет ровным счетом нечем заняться, разве что наслаждаться добытым состоянием, растравила грусть, вечно таившуюся в сердцах конных лучников: они хотели в последний раз побыть самими собой, прежде чем истомиться в венгерских степях. Они умоляли императора позволить им разграбить Аугсбург. Аттила колебался, потом сказал: давайте, только быстро! Ему подчинились.
Почему?
Третье отступление Аттилы привело Европу в изумление. Он презрел Константинополь, это уже было уму непостижимо. Ушел с Каталаунских полей, уводя армию, втрое — вчетверо превышавшую западную коалицию, что тоже странно. Но отказаться от Рима! Этого понять не мог никто.
Следовало ли поверить в чудо? В череду чудес, сотворенных для спасения Запада? Вмешательство Льва I способствовало этой вере. Люди были суеверны. В те времена Церковь остерегалась охлаждать воодушевление, которое было ей на руку. Поверили в чудо.
Лев I разом превратился в Льва Великого, его канонизация была неизбежной. По словам Проспера Аквитанского, Лев якобы сказал Валентиниану по возвращении в Рим: «Возблагодарим Господа, который спас нас от великой опасности». А мог ли папа сказать что-нибудь другое?
Следуя той же логике невероятного, для объяснения исчезновения Аттилы выдумали легенду о «Даре Елене». Елена якобы была юной римлянкой, прекрасной, чистой и благочестивой, жившей в окрестностях Мантуи. Она осталась одна в родительском доме, покинутом ее родными перед приходом гуннов, потому что не боялась ничего — только прогневить Господа.
Аттила проезжал мимо, попросил накормить его, она его угостила. Они поговорили наедине. Она сообщила ему о своем решении посвятить свою жизнь Богу, Богу любви и мира, и подивилась тому, что он беспрестанно воюет и убивает бедных людей. Аттила ответил, что он Бич Божий и должен выполнять свое предназначение. Когда же оно будет исполнено? — якобы спросила Елена. Может, оно уже свершилось? Аттила вроде бы смутился, пообещал подумать. После раздумий он и решил повидаться с папой.
По другой версии, император переспал с молодой христианкой, которая пожертвовала ему своей девственностью за обещание уйти.
Те же самые предположения, которые уже строили после ухода из-под Константинополя и с Каталаунских полей, всплыли после отказа от Рима. Их можно свести к трем основным гипотезам.
Во-первых, исход любой битвы не предрешен до самого конца. Аттила, и так уже будучи победителем, не стал лишний раз рисковать. По мнению одних, он выказал высшую мудрость, презрев славу от вступления в столицу Западной империи — Рим Цезаря и Августа. На взгляд других, это была странная слабость, дававшая надежду на реванш.
Во-вторых, мятежи, вспыхнувшие на востоке его империи, побудили его вернуться туда, не задерживаясь на осаде, которая отнюдь не была плевым делом, грозила затянуться надолго, и в результате он потерял бы на Востоке больше, чем приобрел бы на Западе.
Наконец, Аттила страдал маниакально-депрессивным психозом и в экстремальных ситуациях впадал в апатию. Боязнь победить его парализовала. Одним словом — псих.
Вопрос о безумии — определенной форме сумасшествия, боязни завершения, — стоит на повестке дня и 15 веков спустя. Когда Морис Бувье-Ажан взялся написать биографию императора гуннов, герцог де Леви-Мирпуа, специалист по истории Средних веков, поддержал его начинание, сказав: «Вот вы мне и объясните, был ли Аттила бесноватым».
