Евгений Кутузов - Варяги. Славяне. Русские
Четвертый антропологический тип восточного славянства характеризуется мезо- или суббрахикранией, низким или низкосредним, сравнительно узким лицом. Черепа, принадлежащие к этому типу, происходят из курганов и могильников Северо-Западной Руси. Суббрахикранный узколицый антропологический тип славян не связан с антропологическим строением прибалтийско-финского населения, жившего в Новогородско-Псковской земле в древности, и поэтому его формирование не может быть объяснено субстратным воздействием. Ближайшие аналогии черепам раннесредневековых славян Новгородской и Псковской земель обнаруживаются в северо-западной части общего славянского ареала — в землях балтийских славян. Это склоняет к мысли о переселении предков словен новгородских и кривичей откуда-то из региона, входящего в бассейны Одры и Вислы» [157, с. 7 — 8].
Из приведенных отрывков следует вывод, мимо которого автор цитируемой работы прошел: предки славян первого и четвертого антропологических типов поселились на пустой или почти пустой территории, т. к. сохранили антропологический облик, который имели в Западной Европе. Даже если объявить славян завоевателями, истреблявшими туземцев, трудно представить себе, чтобы они уничтожали и женщин тоже. А ведь это 50 % генетического материала. В белорусском антропологическом материале балтская примесь прослеживается явно. А первые насельники Новогородско-Псковской земли должны были миновать Белоруссию.
К тому же есть надежные археологические данные, указывающие на мирное совместное проживание балтов и славян. В этой же работе В.В. Седов пишет: «Интересно, что на первых порах славяне, оседавшие на территории днепровских балтов, не создавали собственных поселений, а подселялись к местным обитателям. Как правило, они пользовались тушемлинско-банцеровской и колочинской глиняной посудой» [157, с. 40]. Эту же особенность раннего славянского расселения отметил Б.А. Рыбаков [154, с. 162].
А ведь это поистине удивительный факт. Все имеющиеся историко-этнографические материалы свидетельствуют: в первобытном обществе ни одно племя, ни в какой части мира, не позволяло пришлым чужакам жить в родовых поселках по своему обычаю. Особо уважаемым гостям, вроде Миклухо-Маклая или P.Л. Стивенсона, позволялось жить особой жизнью, но за пределами поселения, и их не считали членами племени. Для проживания же в рамках родового поселка непременным условием было соблюдение пришельцем всех обычаев, ритуалов, образа жизни, члена племени.
Здесь же имеет место факт, что полторы тысячи лет назад археологически прослеживается присутствие в родовых балтских поселках чужаков, имеющих свой образ жизни. Такое могло произойти только в одном случае — если присутствие чужаков было меньшим злом для аборигенов, нежели их отсутствие. А это, в свою очередь, могло быть вызвано тем, что родовые и племенные структуры балтов понесли такие страшные человеческие потери, что само существование родов и племен стояло под вопросом. Просто некому было производить продовольствие, орудия труда, защищать коллектив от внешних угроз. В таком случае приход славян был действительно наименьшим злом — ведь славяне и по языку, и по обычаям в VI–VII вв. еще имели заметное сходство с балтами. В то же время (в VI–VII вв.) на землях будущего восточного славянства меняется культура земледелия. До этого земледельцы выжигали лес и кидали зерна прямо в золу, без вспашки. Видимо, эта форма земледелия была присуща балтам. Просо было главным продуктом их сельскохозяйственного производства, и, очевидно, от балтов у восточных славян обычай на свадьбе осыпать молодых зернами проса. Вместо примитивного вида земледелия появилась вспашка земли и новые зерновые культуры, в частности рожь, пшеница. Это уже было славянское земледелие.
Здесь я позволю себе еще одно личное отступление от темы. Когда я сформулировал вывод о массовом вымирании балтского населения и прихода славян на их место, мне пришло в голову, что этот вывод можно проверить. А именно: если мои предположения верны, то польские земли в VI в. представляли собой пустыню, если не все целиком, то в значительной части. А значит, в археологическом плане в VI в. Польша представляет собой «белое пятно», должно иметь место необъяснимое, резкое уменьшение количества находок, если не на всей, то на значительной части территории страны. Поскольку мои знания о польской археологии оставляют желать лучшего, обнаружение факта такого «пятна» будет равноценно предсказанию. Я взял монографию Ю.В. Кухаренко «Археология Польши» и просмотрел раздел по Раннему Средневековью. Представьте себе мое удовольствие, когда я обнаружил то, что искал. Правда, изложено это так завуалированно, что обнаружить суть можно, если только знать направление поиска. Предлагаю ознакомиться с серией цитат из упомянутой монографии, а также с моими комментариями (в скобках).
«Венедские племена, естественно, также были подхвачены волной передвижений, и многие из них ушли на юг через карпатские перевалы. Количество населения в районах к северу от Карпат резко уменьшается и становится весьма пестрым в этническом отношении. Причем в V в. н. э. собственно венедские памятники, т. е. памятники, возникшие на пшеворской или оксывской основе и являющиеся их дальнейшим развитием, представлены немногими пунктами… Позднепшеворские глиняные сосуды, в том числе и сосуды, сделанные на гончарном круге, найдены вместе, т. е. в одних комплектах с лепными сосудами, близкими к пражскому типу форм» [104, с. 121].
(Все-таки конец пшеворской культуры следует искать не в V в., а в VI в. Польские археологи где-то потеряли столетие. Археологически явно прослеживается резкое уменьшение количества населения на нынешних польских землях, очень мало становится археологических памятников. Если население ушло на юг, как утверждается, то, во-первых, каковы мотивы, во-вторых, если ушла такая огромная масса, то где следы их пребывания южнее Польши? Германцы в эту же эпоху переселялись много, но у них не было таких обширных запустевших территорий в Германии.
Глиняная посуда лепилась на гончарном круге, и вдруг ее стали лепить от руки и в другой культурной традиции. Откуда такой регресс в гончарном деле? Разве не очевидно, что старое население исчезло и пришли новые насельники? Очень похоже на ту картину, что мы видим в Восточной Европе, — славяне живут вперемешку в одном селении с прежним населением.).
«В археологическом отношении северная область менее изучена, чем южная. Может быть, именно поэтому до сих пор нам неизвестны там славянские памятники начала Средневековья (мой вопрос: а какие неславянские известны?), хотя пребывание там славян в это время засвидетельствовано письменными источниками (Феофилакт Симокатта). Единственный памятник, который в какой-то мере подтверждает сведения письменных источников, это известный клад вещей из с. Толищек Ленборского повята, зарытый в землю где-то на рубеже VI–VII вв., а скорее всего даже в начале VII в. н. э. Иная картина наблюдается на территории южной, лучше изученной области страны. Здесь в самом начале Средневековья мы находим памятники так называемого пражского типа — самые ранние памятники, славянская принадлежность которых доказана археологическим путем» [104, с. 124].
(Если называть вещи своими именами, то для VI в. Центральная и Северная Польша пусты в археологическом отношении. Ссылки на хорошую изученность юга и плохую севера — странны и нелепы. В середине VI в. славяне заселили верховья Вислы, во второй половине VI в. они, естественно, в заметном количестве населяли юг Польши. Севернее даже около 600 г. население еще было очень разреженным.)
«Шелиги, по-видимому, самое раннее по возникновению укрепленное славянское поселение на территории Польши.
В конце VI в., а главным образом в VII в. н. э., небольшие укрепленные поселения-городища появляются и в других районах южной части страны» [104, с. 125].
(Опять активную человеческую деятельность археологи фиксируют только на юге Польши. В конце VI в. население юга Польши настолько увеличилось, что начались конфликты между общинами. Результат — появление укрепленных городищ. В более северных местах городища еще не требовались. В Шелигах большая часть вещей — VII в. Видимо, в конце VI в. оно только возникло.)
«Несколько позже, чем в центральных и южных районах страны, в VII в., а главным образом в VIII в. н. э., славянские поселения, в том числе и небольшие круглые города, появляются также и на севере Польши…
В VIII–IX вв. на всей территории Польши появляются более крупные городища…» [104, с. 126].
(При помощи словесной эквилибристики маскируется факт «белого пятна» в польской археологии. Тем не менее видна ясная картина постепенного роста населения в VII–VIII вв., уже славянского, по всей территории страны, восстановление демографической ситуации к IX в.).
