Виталий Полупуднев - У Понта Эвксинского (Том 2)
Недовольство проникло в ряды наемников, не получающих оплаты в хорошего корна. Волновалась пантикапейская эллинская община, недовольная дороговизной, падением торговли и ростом налогов. В городах Боспора, таких, как Фанагория, Феодосия, Танаис, ожила тяга к былой независимости. Торговцы, землевладельцы в знатные семьи этих городов стали требовать права беспошлинной торговли с иностранцами и уже посылали корабли за море, минуя Пантикапей, и принимали у себя заморских купцов, не платя положенной пошлины в пользу Пантикапея.
Монопольное право Пантикапея торговать хлебом с иными странами нарушалось. И огромные барыши, что раньше попадали в сундуки царя и его друзей, теперь обогащали фанагорийцев и танаитов, к великой досаде Перисада и пантикапейских воротил. Попытка возложить бремя налогов на пантикапейцев и тем возместить эту утрату вызвала со стороны горожан громкие протесты, даже шумные выступления на площадях.
В храмах шли моления. Аристопилиты заседали в царском дворце и в бестолковых прениях твердили одно и то же - что угроза скифского вторжения растет с каждым днем, что, взяв Херсонес, Палак немедленно возьмется за Боспор. Положение становилось отчаянным, требовались какие-то срочные меры - но какие?
Раньше, когда процесс упадка Боспора едва начинал чувствоваться, цари его пытались опереться сначала на Афины, потом на Рим. Но Рим далеко, и ему не до маленького северо-понтийского государства. И если народ угнетенной хоры с надеждой обратил свои взоры на запад, где царствовал сколотский царь Палак, то властители Боспора, напуганные активностью Скифии и собственными неурядицами, искали поддержки на юге, в Малой Азии. Там в Синопе всходило новое светило рабовладельческого мира - Митридат Шестой. Хитрый и жадный царь. Но лишь он один мог помочь Боспору оборониться от стопных орд и удержать в ярме строптивый народ и рабов.
Однако и Митридат далеко за морем. У него большие планы и много неотложных дел. Он не спешит с помощью. А Палак уже штурмует Херсонес и многозначительно посматривает на Боспор. Сегодня-завтра падет Херсонес, орды Палака хлынут к границам царства Спартокидов.
"Устоим ли?.."
Вот вопрос, который волновал в те дни каждого боспорского гражданина.
3
"Устоим ли?" - с этим вопросом в голове после бессонной ночи вышел из своих покоев Перисад, злой и раздраженный. Он отвернулся от завтрака, выпил фиал вина и стал расхаживать из утла в угол.
За недолгие годы царствования ранее жеманный и всегда нарядный Перисад стал небрежным в одежде, желчным и раздражительным, словно диадема отравила его ядом, заключенным в ее золоте и самоцветах.
Жизнь на троне оказалась гораздо более прозаической, нежели он мог предполагать.
Груда дел и неприятностей, в том числе и мнимых, опустилась на его выю как непосильная ноша, и он сразу осел под ее тяжестью. Здоровье пошатнулось. Царь ссутулился, осунулся, резкие штрихи морщин как бы отрезали его нос от ввалившихся щек, а на лбу всегда играла складка, придавая ему выражение испуга. Он все чаще скалился и морщил нос, показывая почерневшие зубы. И никто не мог сказать, смеется ли царь или его гримаса предвещает взрыв неожиданного гнева. Не было Камасарии, которая одна могла сказать ему: "Не морщи нос, дружок. Это очень некрасиво. И откуда ты взял эту гримасу?"
Людей он рассматривал в упор, словно пытаясь изучить подробности их лиц и одежды, мог внезапно рассмеяться мелким деревянным смешком или сделать такое колкое и нескромное замечание, которое вызывало смущение и неловкость у всех окружающих.
Ходил он быстро, дергая плечами. Царские облачения носи ч не торжественно и величаво, как в начале царствования, но словно стараясь подчеркнуть свое пренебрежение к нарядам и церемониям. На молениях и торжественных встречах крутил головой, почесывался, зевал или вытягивал шею, показывая острый кадык.
И несмотря на то, что речи царя всегда были остры и едки, отражая его возбужденную душу и язвительный ум, знатные люди Боспора многозначительно переглядывались и покачивали головами в знак того, что им все ясно и понятно.
- Нет, видно, проклятие висит над Спартокидами,- говорили в доверительных беседах вельможи,- и оно старит тело и сушит душу нашего царя, да вознесут его боги на вершину славы! Смотри, как бы у него не начались припадки!..
Саклей вызывал придворного лекаря Эвмена и строго опрашивал его насчет царского здоровья. Тот с важностью выслушивал вельможу, потом думал, выпятив нижнюю губу, и, подняв палец вверх, изрекал:
- Известно, что в таких случаях хорошо есть мясо оленя, убитого одним ударом. Лучше, если оленя затравит и убьет сам царь. Ему нужно чаще ездить на охоту и потеть на степном ветре.
- Ага!.. Ну, а питье какое ему потребно?
- Я буду давать ему териак перед сном.
Однако териак действовал на нервного царя лишь в начале ночи. После первых петухов он просыпался, начинал мучиться мрачными мыслями, боролся с воображаемыми опасностями, угрожал врагам, потрясая в темноте костлявыми кулаками. К утру поднимался с постели совершенно изнуренным. Так было и в этот раз.
- Устоим ли? - шептали сухие губы, повторяя вопрос, что не давал ему спать большую часть ночи.
Раскрылась дверь, и вошла прекрасная царица Алкмена.
После обычных приветствий Перисад сказал, что он занят делами.
- О мой муж и государь! - склонилась пышной прической Алкмена, поднимая на царя свои полные истомы и внутреннего пламени глаза.- Неужели ты так занят, что не можешь уделить мне одну минуту? Ко мне приехали из Фанагории, зовут меня домой - развлечься среди садов с друзьями детства. Но у меня один дом - твой, один друг - ты сам. И я не хочу покидать Пантикапея. Хотя далеко не все относятся ко мне с подобающей любовью.
Перисад устало взглянул па царицу.
- Кто же, дорогая супруга, смеет не любить тебя, царицу Боспора?
- О, есть люди, считающие, что твоя привязанность ко мне слишком велика. Но мне лучше, чем кому-либо, известно, что тебе некогда бывать со мною. Тому, кто носит диадему, мало остается времени для любви. Почему Саклей всегда противодействует мне?
- Что, он смеет возражать тебе?
- О нет! Он слишком хитер для этого. Он поступает по-другому, желая досадить мне. Коварный старик строит препятствия моему отцу и дяде. Вчера их корабли были заведены в порт и почти все разгружены. Купцов, что плыли на этих кораблях из Амиса, заставили вместо Фанагории сойти па берег в Пантикапее. Он смеется надо мною, злой старик. За что он невзлюбил меня?
Алкмена часто заморгала пушистыми ресницами. Перисад нахмурился, и его лицо стало еще более усталым и старым, с темными пятнами на носу и щеках. О, как ему надоели все эти недоразумения!
- Печалюсь вместе с тобою, дорогая супруга, - начал он осторожно. - Но еще в давние времена наши предки установили строгий закон, гласящий: вся торговля нашего государства с иными державами ведется только через Пантикапей. Ни Фанагория, где живет твой отец, ни Танаис, ни другие города не смеют сами торговать с заморскими странами и с соседями, минуя Пантикапей. А сейчас твой батюшка, да и дядя, часто нарушают этот закон, пытаются делать торговые обороты с большой для себя выгодой, минуя нас.
- О государь, - почти плача, воскликнула царица,- но ведь мой отец - отец царицы Боспора! И если ты им недоволен, то почему бы тебе самому не указать ему на это? А то он должен терпеть обиды и унижения, а также нести убытки из-за злой воли Саклея, лохага пантикапейского. Но мой отец - тоже лохаг фанагорийский, кроме того, он избранный народом стратег города и твой наместник. Мало того, мой отец Карзоаз - ближний родственник царя, а Саклей хитрый и злой делец. Он хочет наживаться за счет других. За счет моего отца. А танаитов не трогает, ибо получил от них тайные дары.
Перисад закрыл глаза, как бы думая. Его синеватые веки были тонки и дрожали. Алкмена опять задевала самое чувствительное место - отношения между группой пантикапейских богачей, одним из которых был сам царь, и сильными и знатными людьми других полисов. Такие города, как Фанагория, войдя в состав Боспорского царства, не утратили своей гордости. А теперь некоторые из них настолько усилились, что стали громко заявлять о своих правах и даже протягивали руки к пантикапейским доходам.
Чтобы укрепить отношения с Фанагорией, извечной соперницей Пантикапея, и упрочить свою власть на азиатском куске земли, Перисад взял в жены Алкмену. Ему и некоторым советникам казалось, что брак с дочерью могущественного фанагорийского вельможи Карзоаза укрепит союз городов, сделает его душевнее, крепче. Получилось же наоборот. Карзоаз и вся его эллино-синдская родня задрали носы и теперь требовали все больших прав и привилегий. Перисад видел это, раздражался, но не мог найти выхода. В душе он уже понял, что его брак с Алкменой не послужил на благо Пантикапея. Но Алкмена пленила царя своей женственностью и красотой, н он легко поддавался ее влиянию.
