Лев Гумилёв - Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи
За 500 лет «черная легенда» пустила глубокие корни и пышные ветви, на которых произросли европоцентризм, учение о народах «исторических» и «неисторических», расизм, тезисы об отсталости России, застое Китая и особой значимости Индии. Особенно гадко деление этносов на «диких», из вежливости называемых «примитивными», и «цивилизованных», под которыми понимаются европейцы и выходцы из Европы, живущие в колониях, кроме креолов и метисов – «чиканос». Но это уже другая «черная легенда».
Мы рассмотрели тысячелетний период истории Европейского континента. Что мы видели: подъемы и спады энергии живого вещества биосферы, беспорядочные вспышки уровня страстей (пассионарного напряжения), интеграции и развала системных целостностей разных порядков. Все процессы этнической истории происходят по этой схеме, правда, с вариациями. Ни один из этногенезов не лучше и не хуже другого. Они бывают лишь моложе, значит, потентнее, или старее, значит, спокойнее. И то, что Европа в XVIII–XIX вв. накопила больший запас богатств и традиций, нежели внеевропейские этносы, означает только то, что они уже успели растратить первоначальный импульс пассионарности, либо еще не успели его накопить.
Так, Византия, славяне и готы были на 700 лет старше «христианского мира» – романо-германской Европы. И та, будучи «дикой» и «отсталой», обладала нерастраченными силами, которые обеспечили ей на время (относительно короткое) гегемонию в мире. Россия, Турция и Абиссиния на 540 лет моложе Западной Европы. Следовательно, у них многое впереди. Разве это отсталость?
И наконец, наша работа не апология монголов XIII в. Да они в ней и не нуждаются. Конечно, среди монголов были добрые и злые, храбрые и трусливые, умные и глупые, как и среди французов, немцев и папуасов. Мы возражаем только против предвзятого отношения к тем или иным этносам, против подмены научного анализа изъявлением собственных вкусов, против навязывания их читателю и выдавания их за истину в последней инстанции, что просто обман. Спорить о том, какой этнос лучше, все равно как если бы нашлись физики, предпочитающие катионы анионам, или химики, защищающие щелочи против кислот. Мы изучаем закономерности этнической истории, существующей вне нас и помимо нас.
И еще одна задача, требующая решения. Читатель может подумать, что, отрицая предопределенность на уровне персон, мы утверждаем ее на уровне этносов, ибо признание наличия закономерности – «силы вещей» – это философский детерминизм. Да, это было бы так, если бы все человечество представляло единую систему, однако мир разнообразен. Антропосфера мозаична, и этносы были всегда и во все века сталкивались друг с другом.
Вот в этих контактах, имеющих зазоры, лежит «полоса свободы», когда не только человек, но и этнос может сделать выбор и понести за него ответственность, как человек, ибо этнос тоже система, только усложненная.
А свободный выбор рвет цепочки причинных связей, обрывает закономерности «силы вещей» и позволяет человеку чувствовать себя не куклой, игралищем природных и социальных сил, а особой величиной, индивидуальностью, равным, соучастником процессов и явлений мироздания.
Вот поэтому сослагательное наклонение, рассматриваемое в естествознании как необходимый прием исследования, уместно и в истории. Мы хотим понять: была ли неизбежной та или иная катастрофа или ее можно было избежать? Или смягчить ее последствия? Или одержать победу там, где в действительности было поражение? В отличие от традиционной историографии мы считаем себя вправе поставить этот вопрос и предложить решение, правильность которого пусть оценит читатель.
А могло ли быть иначе?
Ради ответа на этот вопрос наша работа и была написана, но вопрос сформулирован некорректно. На него можно ответить только неопределенно: «Иногда, в некоторых случаях, может быть». Но разве такая расплывчатость удовлетворит читателя?
Он привык слышать «да» или «нет». Он хочет, чтобы ему ответили «просто», не заставляя думать над ответом. Увы, в мире все сложно, просто только в голове дурака.
А в самом деле такой вопрос по разным частным случаям ставился неоднократно. Ответ почему-то не получен. Половина наблюдений говорит за детерминизм, полный и безоговорочный, другая половина провозглашает победоносных полководцев героями, удачливых политиков – мудрецами, реформаторов – гениями и т.д. Иначе говоря, заслуга приписывается либо одному человеку, либо группе людей – социальному организму, либо этносу – природному коллективу, который К. Маркс называл Gemeinwesen, но не безличной судьбе, предопределению.
Кто же прав? Или оба не правы? Но тогда как быть? Попробуем поставить вопрос по-иному. То, что крестовые походы и монгольские завоевания были последствиями природных явлений – вспышек этногенеза, – ясно и не вызывает сомнений. То, что детали каждого из этих грандиозных процессов определялись логикой причин и следствий, что мы называем «силой вещей», можно считать доказанным. А вот когда два и более процессов накладываются один на другой, когда они оба закономерны и равно могучи, что тогда? Видимо, результат непредсказуем, значение случайности вырастает и людская воля вмешивается в течение событий. В этих редких случаях может быть не одно последствие, а любой из нескольких вариантов, и каждый, будучи осуществлен, влечет за собой «силу вещей».
Итак, мы заменяем принципы причинности (казуальности) и произвольности принципом вероятности, принятым в естествознании, и ставим вопрос корректно: могло ли быть иначе, если бы в 1260 г. монголы победили мамлюков? И могли ли они их победить?
Хотя вопросы поставлены непростые, на них можно дать обоснованные ответы.
Искренние крестоносцы первого похода 1099 г. были фанатики и созидатели – они организовали Иерусалимское королевство и написали для него законы – ассизы. Их потомки через полтораста лет превратились в спекулянтов и грабителей, неспособных не только создавать, но даже сберечь полученное наследие. Здесь обобщен процесс упрощения системы, когда подвиги подменяются преступлениями.
Патологическое состояние франкской республики Акры могло длиться лишь потому, что Христианский мир и Монгольский улус были охвачены жестокими междуусобными войнами, как бы аннигиляцией импульсов противоположных знаков. Их силы погашались внутри их собственных систем. Поэтому, и только поэтому безобразия крестоносцев не были прекращены своевременно, чем и воспользовались мамлюки. Сам султан Кутуз сказал: «Если весть о смерти Мункэ-хана запоздает дойти до слуха Хулагу, то Каир разделит судьбу Багдада и Дамаска». Значит, он допускал возможность поражения, но как мужественный куман рискнул… и выиграл.
Ну а что было бы, если бы франки Акры повели себя нормально, т.е. не снабдили бы усталых мамлюков провиантом и не пропустили бы их через свои земли в тыл монголам, а, наоборот, потрепали бы войско Кутуза внезапными стычками и предупредили бы Кит-бугу о необходимости подтянуть подкрепления?
Армян и сирийцев было много. Битва отложилась бы до их прихода, и, даже если судьба обрекла Кит-бугу на смерть, он погиб бы в бою, который наверняка кончился бы разгромом мусульман. И если бы венецианцы, вместо того чтобы биться с генуэзцами, блокировали Александрию на время, нужное монголо-армянам для вторжения в Египет, то судьба мира ислама была бы решена.
Тогда бы сохранилась старинная христианская культура в Верхнем Египте и Нубии. От Балха до Ассуана ширилась бы христианская империя с монгольской династией. Но ведь в те времена в Англии и Германии династии были французскими (Плантагенеты и Люксембурги), а в королевстве обеих Сицилии – немецкая (Гогенштауфены). Ильханы (ханы завоеванных земель) заключили бы с королевством палестинских франков мир – как с Никейской империей и Киликийским царством; и древняя культура Византии сохранилась бы во всем многообразии и творческом богатстве. Рядом с Византией сложилась бы вторая восточно-христианская империя, превосходившая первую доблестью, мудростью и богатством.
А кто проиграл бы? Берберские пираты Алжира, Туниса и Орана. Лишенные поддержки с востока, они были бы завоеваны французами или испанцами не в XIX, а в XIV–XV вв. Зато Средиземное море стало бы безопасным для торговых судов, а его берега – для рыбаков и виноградарей.
Но был возможен и другой вариант. Так как наследники Хулагу-хана выступали в полувековой гражданской войне в Монголии на стороне Хубилая, против монгольских несториан: Ариг-буги, Хайду и Наяна, то они, подобно великому хану, могли договориться с католиками и принять крещение из Рима. Это было столь же вероятно, как реальный вариант – обращение Газан-хана в ислам.
Тогда держава ильханов испытала бы судьбу Индии XVIII–XIX вв., только на месте Ост-Индской компании оказалась бы венецианская сеньория. Тогда восточных христиан давили бы не мусульмане, а католики, которые принесли бы из Италии культуру Возрождения. Монгольские ханы быстро стали бы марионетками флорентийских или сиенских банкиров, которые в XIV в. высосали бы из Сирии и Ирана все богатства, уцелевшие от войны ΧΠΙ в.
