Владлен Сироткин - Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны
Дело в том, что в число присоединенных к Франции 13 декабря 1810 г. северогерманских земель попадало герцогство Ольденбургское – наследственное владение русской императорской фамилии. После Тильзита, отдавшего всю Западную Германию под фактический протекторат Наполеона (Рейнский союз), герцогство Ольденбургское потеряло для России свое былое значение, а с 13 декабря 1810 г. оно вообще оказалось со всех сторон окруженным территорией Франции. Правда, Наполеон перед оккупацией атлантического побережья предложил герцогу в качестве компенсации Эрфурт. Но царь отсоветовал герцогу соглашаться на это предложение.
Русской дипломатии важен был повод – ущемление прав герцогства прямо нарушало статью 13-ю русско-французского мирного договора в Тильзите. Когда же 30 декабря 1810 г. в ответ на отказ России усилить режим континентальной блокады и принятие «Положения о нейтральной торговле» французские войска неожиданно вторглись в пределы герцогства, а сам принц Ольденбургский был лишен престола, то лучшего повода для обвинения Франции в нарушении условий Тильзитских соглашений русской дипломатии было и не сыскать.
Ольденбургский вопрос тотчас же встал на повестку дня всех официальных франко-русских переговоров и не сходил вплоть до начала войны 1812 г. (ситуация, аналогичная англо-французским переговорам 1806 г. о наследственных владениях английских королей в Ганновере, кстати, расположенного рядом с Ольденбургом). Как только французские дипломаты говорили «континентальная блокада», русские отвечали – «Ольденбург». Александр I постарался раздуть «ольденбургский вопрос» до размеров вселенского бедствия, везде и всюду выдвигая его в качестве предварительного условия решения любых спорных вопросов франко-русских отношений.
* * *В апреле 1811 г. из-за Ольденбурга и русского тарифа 1810 г. дело едва не дошло до официального разрыва франко-русских отношений и новой войны. Поводом для военной тревоги послужили взаимные опасения, что «союзник» первым начнет военные действия. В Петербурге присоединение обширных северо-германских территорий расценили едва ли не как начало войны. Агентура из Польши доносила, что французы усилили поставки оружия полякам. Тогда царь отдал приказ придвинуть к западной границе несколько корпусов.
В Париже эту демонстрацию расценили как близкое начало войны, и в конце марта – начале апреля 1811 г. Наполеон даже составил план военных действий против России, в основных чертах повторявший план кампании 1806–1807 гг. (разгром русских войск на территории Пруссии и Польши). Но поскольку русское военное командование ограничилось только военной демонстрацией и не двинуло свои войска дальше государственной границы, этот план Наполеона отпал, тем более что военные неудачи в Испании и экономический кризис 1811 г. не создавали благоприятной обстановки для войны с Россией.
В мае 1811 г. французской дипломатией была предпринята попытка как-то смягчить крайне обострившиеся в декабре 1810 г. – апреле 1811 г. франко-русские отношения. В министерстве иностранных дел Франции были произведены очередные перестановки. Шампаньи, слишком известный своей враждебностью к России, был в апреле 1811 г. заменен более нейтральным Гюгом Маре. Одновременно вместо Коленкура Наполеон назначил послом в России генерала Лористона.
Все эти перестановки преследовали одну цель – выиграть время для подготовки к новой войне с Россией.
Лучше всего программа официальных отношений Франции с Россией была определена в инструкции Лористону от 5 апреля 1811 г. В ней говорилось: Франция очень недовольна последним русским тарифом, но из-за него она воевать не будет. Не будет пока воевать она и из-за герцогства Варшавского. «Имеются, однако, два возможных и единственных случая возникновения войны. Но этого не следует говорить в России. Об этом можно намекнуть и пустить слух, чтобы она знала, к чему может привести то или иное намерение, тот или иной демарш с ее стороны. Но эти намеки не должны быть ни скороспелыми, ни сделанными без достаточных оснований».
Какими же были «случаи», которые могли привести к войне? Это, во-первых, возможный мир с Англией и, во-вторых, укрепление России на Балканах. Всю поступающую на этот счет информацию Лористон был обязан немедленно отправлять в Париж.
В отличие от Коленкура Лористон лишался всякой свободы действий. В этом отношении инструкция ему напоминала скорее военный приказ, чем дипломатический документ: «Что бы Россия ни делала, будет ли она двигаться на Константинополь или даже заключать мир с Англией, г-н граф Лористон должен ограничиваться лишь наблюдением, отчетом обо всем увиденном и услышанном и ожиданием приказов императора».
Инструкция регламентировала все, вплоть до формулировок ответов на вопросы царя или Румянцева. Лористону в самой строжайшей форме запрещалось высказывать личное мнение по какому бы то ни было вопросу. Свое отношение он мог выразить только двумя фразами: «Так думают в Париже» или «Таково мнение Парижа».
Фактически Лористон лишался всякой свободы действий даже в рамках общей инструкции и сводился на роль протокольной дипломатической пешки, почтового ящика Наполеона в Петербурге.
Никаких практических рекомендаций к разрешению франко-русских разногласий инструкция не содержала. Да и что можно было сделать… Для Наполеона вопрос о войне с Россией был уже решен, решен давно, по крайней мере еще за год до ее начала.
* * *Свои карты он полностью раскрыл 5 июня 1811 г., во время отчета Коленкура о его посольстве в России. Их разговор с глазу на глаз длился более пяти часов!
Коленкур в своих мемуарах оставил очень интересную запись этой беседы.
Наполеон довольно сухо принял своего опального посла и с места в карьер обрушил на него град упреков: он и плохо разбирается в международной обстановке, и «обольщен» Александром I, и обведен вокруг пальца, и не выполнил своего долга, и т. п.
Тщетно пытался Коленкур предостеречь императора от недооценки мощи России, советовал пойти на уступки, прежде всего ослабить хотя бы на время режим континентальной блокады. Тщетно советовал «быть терпимым», намекал, что с Россией нельзя обращаться, как с вассальным немецким княжеством.
Коленкур даже пересказал своему императору слова Александра I, якобы сказанные французскому послу во время прощальной аудиенции с царем 11 мая 1811 г.: «Если император Наполеон начнет против меня войну, возможно и даже вероятно, что он нас победит, если мы примем бой, но эта победа не принесет ему мира. Испанцев нередко разбивали в бою, но они не были ни побеждены, ни покорены. Однако они находятся от Парижа не так далеко, как мы; у них нет ни нашего климата, ни наших ресурсов. Мы постоим за себя. У нас большие пространства, и мы сохраняем хорошо организованную армию… Даже победителя можно заставить согласиться на мир… Если военная судьба мне не улыбнется, я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свою территорию и подпишу в своей столице соглашение, которое все равно будет только временной передышкой…»
Наполеон оставался неумолим. «Я хочу, – заявил он, – чтобы союз был мне полезен, а он не является более таковым с тех пор, как Россия начала допускать нейтральные суда в свои порты». Наполеон четко сформулировал свою стратегическую задачу: «Для того чтобы мир (читай: господство Франции в Европе. – В. С.) был возможен и длителен, необходимо, чтобы Англия была убеждена, что она не найдет больше сочувствующих на континенте». Но этого мало. «Необходимо также, чтобы русский колосс и его орды не могли больше угрожать Югу внезапным вторжением».
Словом, для Наполеона война с Россией, которую он теперь считал «троянским конем» в своей континентальной системе, стала неизбежной. Ее скорейшему началу мешала война в Испании. Коленкур отметил раздраженную реплику Наполеона: «Эти чертовы дела в Испании мне дорого стоят!»
В июне 1811 г. новая война с Россией мыслилась Наполеоном как расширенный вариант кампании 1806–1807 гг.: новый Фридланд и новый Тильзит, во теперь уже на гораздо более жестких для царя условиях, чем в 1807 г.: «Он говорил о русских помещиках, которые (если начнется война) испугаются за свои поместья и заставят императора Александра, после удачной для нас битвы, подписать мир».
* * *Как и Франция, Россия с января 1810 г. начала усиленно готовиться к войне. Эта подготовка велась и раньше в форме финансирования на армию и флот, строительства военных заводов, закупки оружия и т. п., но теперь военные мероприятия России переходили на практическую основу – разработку планов войны, размещения войск и т. п.
В январе 1810 г. военным министром был назначен М. Б. Барклай-де-Толли. Новый министр деятельно взялся за работу. В феврале – апреле 1810 г. им было представлено царю несколько докладов, в которых содержались конкретные предложения по укреплению обороноспособности России.
